Страница 5 из 29
Два часа ночи. Горнисты играют боевую тревогу. В палубах невообразимая толкотня: все впопыхах бегут по своим местам. Несется и командир, но – о, ужас! – в одном нижнем белье… Что значит долг защиты “царя и отечества”, даже штанов некогда надеть… Все смолкло. Кругом гробовая тишина. Сотни пытливых взоров смотрят в ночной мрак. Ничего не видать. В боевую рубку важно, с достоинством входит старший штурман лейтенант Ланге, докладывает:
– Господин капитан, на горизонте замечена эскадра противника, сигнальщики и наблюдатели выясняют число вымпелов. Что прикажете?
Совсем зарапортовался: какой черт ночью «горизонт»?
Дрожащим голосом командир отдает распоряжение:
– Прикажите зорко следить и докладывать через каждые пять минут, а мы повернем на зюйд-вест.
– Слушаюсь!
Штурман лейтенант Ланге уходит. Вслед за ним вбегает растерянный ревизор лейтенант Левицкий:
– Аркадий Никанорыч! Как быть с буфетом и продуктами? Нельзя ли из буфета перед боем раздать все сладости команде?
Командир согласен. Он даже забыл, что команда занимает посты по боевой тревоге. Кто же будет разносить ей буфетные лакомства?
– Да, да, Сергей Владимирович, это очень умно. Вы великолепно придумали. Но нужно как можно скорее… Мы сегодня, наверное, погибнем. Нужно все раздать команде. Она любит сладкое. Пусть матросы знают, как о них заботится командир…»
В описании Дыбенко его командир полный идиот. На самом деле в сравнении с Небольсиным полным неучем выглядит именно Дыбенко, который, как мы знаем, и три класса начальной школы смог-то осилить за пять лет. Что касается А.К. Небольсина, то его отличала широкая эрудиция и передовые взгляды, проявившиеся в составлении обстоятельнейшего «Описания» своего корабля, знание двух языков (английского и французского), разносторонняя теоретическая подготовка. За плечами опытнейшего офицера была учеба по гидрографической специализации в Морской академии, штурманский класс, курс военно-морских наук. Помимо этого, весомый служебный и боевой опыт (старший офицер броненосца «Ростислав» и старший офицер «Авроры» в 1904–1905 гг. во время перехода 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток и участник Цусимского сражения). Отличился Небольсин и на военно-дипломатическом поприще, будучи морским агентом в США в 1905–1909 годах.
Что касается описываемой Дыбенко ситуации в море, то это была всего лишь учебная отработка маневрирования эскадры на Центральной минно-артиллерийской позиции, прикрывавшей вход в Финский залив. И полным бредом выглядит утверждение Дыбенко, что Небольсин причитал: «Мы сегодня, наверное, погибнем!» С чего погибать-то, когда главных сил германского флота вообще нет в Балтийском море, и все об этом знают! Кстати, об опытности Небольсина как командира. Хорошо известно, что во время цусимского сражения, когда был убит командир «Авроры» капитан 1-го ранга Егорьев, крейсер возглавил именно Небольсин, причем командовал он «Авророй» достойно.
Ну а тот факт, что Небольсин несколько суток не сходит с мостика «Павла», поддерживая свои силы горячим кофе, а, услышав звонки боевой тревоги, стремглав прибегает в ходовую рубку, не успев даже одеться, говорит о нем как об ответственном и опытном командире. Да и о подчиненных он не забывает. Так как кофе матросам не был предусмотрен, то командир распоряжается, чтобы на боевые посты доставили сладости из буфета и матросы, вчерашние мальчишки, могли хоть чем-то себя порадовать. Все это почему-то вызывает у Дыбенко смех, вот ведь как смешно, что и командир все время наверху, а матросы угощаются конфетами и шоколадом. Вот если бы командир дрых беспробудно в своей каюте, а матросы сидели сутками без пищи, тогда бы и на корабле легче было бы затеять бузу, да и голодные матросы куда революционнее, чем матросы, объевшиеся конфетами.
Кстати, на этом выходе в море на «Павле Первом» действительно произошла неприятность, о которой Дыбенко почему-то не вспомнил. Дело в том, что, уже возвращаясь в Гельсингфорс, «Павел» коснулся необозначенного на карте камня у Базановской косы, получив по правому борту продольную вмятину днища длиной 53 метра. Если Дыбенко пишет, что все время видел и слышал, что делает командир корабля, то почему-то это событие прошло мимо него, а вот раздача конфет и шоколада запомнилась. Как говорится, кому что ближе…
Очень странно, что, работая над своими мемуарами уже в 30-е годы и имея доступ к архивным материалам, командарм 2-го ранга Дыбенко вполне мог бы доподлинно выяснить, что же происходило на его корабле, да и вообще на Балтийском флоте, на самом деле. Но не удосужился.
В целом же Дыбенко здорово повезло, ибо за три года войны его корабль не сделал по врагу ни одного боевого выстрела. Так почти всю войну в Гельсингфорсе наш герой безвылазно и просидел, только пил казенную водку, хлебал флотский борщ да материл начальство. Тот факт, что за шесть лет флотской службы, являясь якобы уникальным специалистом, Дыбенко не дослужился даже до первичного чина младшего унтер-офицера, говорит о том, что никаким лучшим специалистом он никогда не был. Ну а о том, каким был Дыбенко революционером, разговор особый.
Глава третья
Во главе мифического восстания
Позиционируя себя в мемуарах как активного борца с царизмом с дореволюционным стажем, Дыбенко надо было иметь хоть какие-то доказательства. Разумеется, придуманное участие в неких детских подпольных группах или братание с люмпенами в Рижском порту в зачет пойти не могло. Надо было предъявить товарищам по партии куда более существенное и весомое доказательство. Таким доказательством могло быть только участие в каком-нибудь мятеже или хотя бы в локальной «бузе» во время службы на флоте.
Павлу Ефимовичу пришлось ждать долгих три с лишним года, прежде чем представилась возможность отличиться на ниве революционной борьбы. В октябре 1915 года произошел знаменитый «макаронный бунт» на новейшем дредноуте «Гангут». И снова облом, хотя «Гангут» стоял на том же гельсингфорсском рейде, что и «Павел Первый», но там как-то обошлись без Павла Ефимовича.
Впрочем, Дыбенко в собственных мемуарах все же самым активным образом участвует в событиях, происходивших на чужом корабле, находясь при этом почему-то на своем.
Дело в том, что Дыбенко, не имея совершенно никакого отношения к событиям на «Гангуте», умудрился расписать все так, что именно он был чуть ли не руководителем этого бунта. Как говорится, за неимением лучшего приходилось шить белыми нитками хотя бы то, о чем хоть краем уха слышал.
Перед нами письмо главнокомандующего Северным фронтом от 5 января 1916 г. № 159 начальнику штаба Верховного Главнокомандующего. «Секретно: 17 декабря 1915 г. в Кронштадтском военно-морском суде разбиралось дело о беспорядках на линейном корабле “Гангут”; суду было предано 34 матроса, из коих двое были присуждены к смертной казни, 24 к каторжным работам на разные сроки и 8 человек оправдано. Как выяснилось на судебном следствии, обстоятельства этого дела заключались в следующем. Неудачи наших войск на сухопутном фронте, совпавшие с отсутствием активной деятельности линейных кораблей, в непобедимости которых уверены матросы, породили среди них толки, что это является следствием измены служащих в армии и флоте немцев, которые “продали Россию”. На этой почве в командах кораблей появилось глухое недовольство против офицеров с немецкими фамилиями, а 17 октября 1915 г. в гальюне “Гангута” было обнаружено воззвание ко второй бригаде линейных кораблей с призывом к беспорядкам с целью потопить всех таких офицеров. Об этом обстоятельстве было доложено командиру корабля, флигель-адъютанту Кедрову, который приказал произвести расследование для доклада Начальнику эскадры. 19 октября команда корабля “Гангут” грузила уголь. На ужин в этот день, по случаю тяжелой работы, ожидались макароны, но так как их не оказалось в продаже, то баталер Подкопаев распорядился готовить кашу. Узнав об этом, команда осталась очень недовольна и отказалась ужинать, о чем старший офицер корабля, старший лейтенант барон Фитингоф, доложил командиру корабля. Последний, однако, не придав особенного значения случившемуся, приказал ничего больше не давать матросам, и сам съехал на берег. Между тем после вечерней молитвы матросы отказались брать койки и ложиться спать, а большинство их надели бушлаты и вышли на палубу. Здесь среди групп матросов стали раздаваться крики: “долой немцев”, “давай другой ужин”, “из-за немцев наши большие корабли не действуют” и т. д. Когда же ротные командиры, по приказанию старшего офицера, отправились к своим людям в помещения рот и стали уговаривать их прекратить беспорядки, то матросы там также сильно волновались, слышались одиночные голоса: “да что с ними разговаривать”, “бей его в рожу”, “выходи все наверх”, а в двух офицеров были даже брошены полена, причем один из них был задет по ноге. В это время находившаяся на палубе толпа матросов направилась к кают-компании за винтовками; заметив это, старший лейтенант барон Фитингоф преградил им дорогу и, угрожая револьвером, принудил остановиться; но, когда из задних рядов толпы послышались крики: «долой немцев, пускай стреляет» и стало ясно, что возмущение матросов направлено, главным образом, против барона Фитингофа, который не пользовался симпатиями команды за свою строгость, то другие офицеры уговорили его уйти, и сами принялись уговаривать матросов образумиться и ложиться спать. Однако матросы долго не подчинялись уговорам, продолжали оставаться на палубе, бранили немцев, звонили в судовой колокол и требовали, чтобы к ним присоединились товарищи, оставшиеся в ротных помещениях. Беспорядки прекратились только к 11 часам ночи, когда на корабль вернулся отсутствовавший командир корабля флигель-адъютант Кедров, успокоивший команду и разрешивший выдать ей вместо ужина консервы и чай. Следственная комиссия, назначенная Командующим флотом Балтийского моря для выяснения обстоятельств дела, установила, между прочим, что между офицерами и командой нет достаточной связи, взаимного доверия и уважения, что создает возможность вредной агитации среди матросов. Свободное от занятий время начальствующие лица и младшие офицеры предпочитают проводить на берегу, хотя замеченное брожение среди команд, казалось бы, обязывало их оставаться на судах и иметь за ними наблюдение. Между тем, когда старший офицер барон Фитингоф командировал в штаб эскадры с докладом о беспорядках на “Гангуте” инженер-механика капитана 2-го ранга Тона, то последний не привез на судно никаких инструкций, ибо ни начальника эскадры, ни начальника штаба его на “Петропавловске” не оказалось. Озабочиваясь восстановлением нормальных отношений между офицерами флота и матросами, а также поддержанием должного порядка и дисциплины в судовых командах, мой предшественник, генерал-адъютант Рузский, в письмах к вице-адмиралу Канину от 16 и 28 ноября 1915 г. изложил свои соображения по поводу данных расследования о беспорядках на “Гангуте” и рекомендовал ряд мер, необходимых для поддержания авторитета офицеров в глазах нижних чинов и наилучшего осведомления о настроении последних. Однако до сих пор в штаб вверенного мне фронта не поступало сведений о том, насколько эти меры в настоящее время проведены в жизнь и какие достигнуты ими результаты. Со своей стороны я нахожу, что наложенные на командира и офицеров линейного корабля “Гангут” дисциплинарные взыскания не соответствуют совершенным ими проступкам, о чем мною ставится в известность Командующий флотом Балтийского моря. Приложение: копии трех писем и приказа. Вр. Главнокомандующий армиями Генерал от кавалерии Плеве.