Лицом на ветер

На всё это Рим отвечал как обычно, теми же мерами: казнями пленных, карательными акциями, террором, взятием знатных заложников.

В посёлках свенов полыхали священные дубы, легионеры обыскивали дома в поисках раненых и припрятанного оружия, убивали мужчин, кто пытался оказывать сопротивление, насиловали женщин, не щадили ни детей, ни стариков. Стоял ор и плач, шли бесконечные похороны, и давались клятвы мести и возмездия проклятому Риму.

Каждая новая луна оборачивалась одним и тем же.

В римских крепостях ждали, когда же выпадет постоянный снег, и придёт, наконец, зима. При ранней осени зима почему-то задерживалась. Конечно, когда ляжет снег, свенам станет не до сопротивления, мужчины выйдут на охоту, а женщины прижмутся к очагам. А там только вся надежда на весну и посевные работы, и страсти потихоньку улягутся. До следующего года, должно быть…

Центурион Марк Луций в сопровождении нескольких легионеров сам обходил посёлок. В этот день он был в нём уже третий раз в своей жизни. Последний — два года назад… И был он в нём не центурионом по форме и с мечом, а пленным рабом в германской одежде.

Два года. После тех событий прошло два года. И вот он вернулся сюда с центурией, выполняя приказ вышестоящего центуриона. Они обыскивали дома после последнего нападения на обоз, искали оружие, раненых свенов. Легионеры хозяйничали в домах, выгоняя жителей на улицу. Кричали испуганные дети, лаяли собаки, где-нигде плакали женщины.

Здесь Марк был главным, поэтому перед входом в посёлок он предупредил всех, чтобы лишнего насилия не чинили, а мужчин убивали только тех, кто возьмёт в руки оружие и будет угрожать. Выполнялись ли в точности его приказы? Он на это надеялся, хотя умом понимал, что в такое время все горят желанием отмщения за своих, жаждой нанести как можно больше урона свенам, да и власть всегда пьянит почище самого крепкого вина. Поэтому всё будет, и лишние смерти, и насилие над женщинами, особенно красивыми…

Сам же он, проходя по посёлку, выискивал одного человека. Он два года ждал встречи с ним…

Ныла кость на правой руке, может быть, наконец, выпадет снег? Она всё время так ныла на смену погоды, на дождь или на снег, на вьюгу или грозу, на какую другую непогоду. И так уже два года с того момента, как её сломали здесь, в этом посёлке…

Кость зажила и даже сравнительно неплохо, правда, ушло несколько месяцев на то, чтобы натренировать руку, сделать её по-прежнему сильной, чтобы держала меч или тяжёлое копьё — пилум. Единственное, что мешало — так эта вот боль перед непогодой, но центурион потихоньку приучил себя жить и с ней. А ведь думал в первое время, что всё кончено с его службой в легионах, думал, перелом этот поставит крест на его дальнейшей жизни. Но нет… Он остался в римских орлах, сумел восстановиться и за эти два года даже поднялся на два ранга вверх. Может быть, главным центурионом крепости он и не станет никогда, но и звания своего не потерял.

После возвращения из плена ему пришлось потрудиться. Надо было приводить в порядок дела, восстанавливать своё имя и положение. Пришлось ехать в Рим, разводиться с женой, отказываться от неродного ребёнка, продавать дом родителей. Сказать, что Атия была удивлена его приезду — ничего не сказать. Она упала в обморок, увидев его, думала, он явился с того света покарать её за измену мужу. Смешно получилось, но это он уже пережил…

Вернулся на прежнее место службы, к старым друзьям и товарищам, в родную крепость. Всё стало, как будто как прежде, всё, да не всё…

Многие из сослуживцев подметили, что вернулся он немного не таким, каким был прежде, стал он более хмурым, задумчивым и даже будто нелюдимым. Он так никому и не рассказал, что случилось с ним в плену, как удалось ему освободиться и вернуться, он отделался сухим рапортом без подробностей, и его оставили в покое, дав длительный отпуск на лечение и улаживание юридических вопросов и домашних дел…

Центурион остановился, наблюдая, как из дома выгоняют на улицу свенскую семью: хозяина средних лет и его жену с ребёнком на руках, ещё двое детей цеплялись матери за подол платья. Собака дворовая, сорвавшись с цепи, бросилась на легионеров с рыком, и её рубанули мечом. Она звонко завизжала от боли, и дети вокруг матери разревелись в голос, ещё больше напуганные собачьим визгом. Луций поморщился от всего этого как от внезапной зубной боли. Вроде и понимал, что всё это неизбежно, а всё-таки…

Собаку добили, а дети продолжали реветь, не поспевая за шагом матери. Из соседних дворов так же выгоняли на главную улицу остальные семьи. Легионеры шарили в домах и по сараям, проверяли ямы с запасами зерна. Всё найденное по домам оружие сносили в одну общую кучу. Луки и стрелы сломают и сожгут, а всё, где есть металл, будет отобрано и пойдёт на переплавку в римские кузни. Конечно, это всё сильно ударит по хозяйству свенов, перед сезоном охоты семьи останутся без копий и луков, но кто сейчас об этом думал? Приказ есть приказ.

Поэтому, когда центурия управится здесь и пойдёт назад, с ней вместе пойдут и отобранные у свенов кони, нагруженные оружием из свенских дворов.

Это уже был не первый посёлок и, конечно же, непоследний. Так Рим карал непослушных свенов.

Марк увидел издалека дом, который хорошо помнил по прошлому. Это дом Рианн… Здесь жили её родители и она сама, сюда она привела и его, когда освободила от цепей и кандалов в доме Крикса. Странно. Из крыши дома тянулся дымок горящего очага. Кто же это жил в нём сейчас после смерти хозяйки? Кто занял его?

Сердце заныло щемящей болью, будто вот, сейчас он зайдёт в дом и увидит там её, свою свенку Рианн. Живую и здоровую, как тогда, в ту ночь, когда она кормила его хлебом у очага, а потом переодевала в одежду своего отца…

И он невольно направился к дому. Здесь жили. Лаяла собака, новый забор и калитка выдавали заботу нового хозяина. А вот и он сам…

Легионеры поставили его на колени на заиндевелую землю, заставили поднять руки, чтобы держал ладони на уровне лица, показывал, что нет у него никакого оружия. Один из легионеров тыкал свену в лицо лезвием острого гладиуса — короткого меча, и задавал вопросы на латинском.

— Арций, он всё равно не понимает тебя… Что ты от него хочешь?

— Господин, да он за копьё схватился, хорошо вовремя успели, я говорил Криспу, убить его надо было, а он… Ранил только его, сказал, успеется ещё…

— Где Крисп? — спросил центурион, подходя ближе.

— В доме… — Легионер дёрнул подбородком в сторону распахнутой двери. — Там ещё, походу, жена этого…

Марк, поравнявшись со свеном, глянул в лицо хозяина сверху, с высоты своего роста. И удивился. Гален! Это был Гален! «Старый знакомый… Сынок Крикса… А что это папаша вышвырнул тебя из родного дома, отдал тебе дом Рианн?» Она же отказалась от всего в пользу Крикса, и от дома, и от земли, выходит, никто этого и не оспорил? И Крикс выгнал своевольного сына из дома? Конечно, Крикс догадался, что Рианн освободила его из плена не без помощи Галена. И Крикс наказал всех: и Рианн, и своего сына, и самого Марка. Правда, сына он всё же оставил в живых… Хоть и лишил, похоже, всего своего расположения… Дал захудалый домишко и избавился, убрав с глаз долой?

А он ещё и за копьё схватился, глупец! Радуйся, что не убили, хотя видно, что ранили, вон, какое пятно уже на груди расползается на ткани рубашки… И странно, что не убили тебя. Почему?

Гален не узнал его в форме. Конечно, куда ему? Он ведь видел Марка в последний раз обросшим и опустившимся от долгого плена. Сейчас он был в форме, с высоким шлемом, с алым плащом, центурион по всем правилам. Где свену было узнать в нём бывшего раба своего отца? «А помнишь, как ты бил меня на дворе отцовского дома? За кого ты тогда мстил мне? За младшего брата или за неё? Ты ведь тоже любил её… Ты только потому и помог мне, потому что она попросила… Разве нет? Я был рабом твоего отца, я сидел на цепи, как последний пёс, и ты мстил мне, ты хотел делать мне больно… Ты просил у неё разрешения, предлагал ей разные виды мести… Помнишь это? А, Гален? Сейчас ты молчишь… А потом ты помог мне… И это я тоже помню… Что ты всё в двери смотришь? Жену свою потерял?»