Лицом на ветер

— Не приходилось. — Дикс снова с интересом глянул на девушку, сидящую рядом, вдруг обнял её за плечи и притянул к себе, улыбаясь. — Ну и как она, моя землячка, хороша? — Рианн вспыхнула от возмущения, упёрлась ему в грудь локтем, стараясь освободиться, и взгляд германца скользнул по её рукам. — Это ты её так? — Заметил следы недавней порки. — Что, непослушная? Они все такие… Хороша… — Прищёлкнул языком со знанием дела. — Что это вдруг её продали? В чём-то провинилась?

Марк неторопливо пожал плечами, глядя, как его рабыня безуспешно пытается отбиться от объятий другого мужчины. Но Дикс только улыбался, ловя её за запястья. Ему явно нравилась эта возня, а какому мужчине это не понравится, когда рядом молодая и симпатичная девушка?

— Ладно, нам пора… — Марк поднялся из-за стола.

— Хороша, хороша… — всё повторял Дикс постоянно, не сводя взгляда с рабыни. — Смотри, надоест, я развлеку её за тебя…

— Она тебя покарябает. Смотри. — Марк показал ему покарябанную рабыней щёку, и германец в ответ рассмеялся.

— Ну я же говорю, хороша, хороша… необъезженная кобылка… Скажи, что с такой всё равно веселее?

— Ага, так весело, что спиной поворачиваться страшно…

Дикс снова рассмеялся на эти слова, а Марк только усмехнулся в ответ и, подтолкнув рабыню впереди себя, пошёл к выходу, бросил мимоходом:

— Ладно, Дикс, бывай, завтра увидимся…

— Ага, увидимся! — Германец поднял ладонь, прощаясь.

На улице уже порядком стемнело и похолодало, в крепости горели огни, там уже выставили караулы. Рианн зябко повела плечами, её открытое платье закрывало только верх плечей, ниже руки были открытыми.

— Замёрзла? — спросил центурион.

— Нет, — отрезала она.

— Подожди. — Он поймал её за локоть и вернул к себе, расстегнул застёжку плаща и набросил его ей на плечи. Пока застёгивал бронзовую застёжку, рабыня опасливо следила за его пальцами, и горячее дыхание её обжигало ему кожу ладоней. — Да не бойся ты так, я тебя не трону…

Свенка отступила назад, избегая присутствия центуриона так близко, ждала, пока он пройдёт первым, потом только сама пошла следом. Шерстяной плащ ещё хранил остатки тепла своего хозяина, и всё тело дрожало от пережитого за прошедший день.

Рианн всего три дня у него рабыня, а уже нет сил терпеть его издевательства. Первые два дня он вообще не трогал её, немного поговорили и всё, он дежурил по ночам, утром приходил и отсыпался, и ей уже показалось, что повезло с хозяином, странно, но в первый момент он даже понравился ей с первого взгляда. Сейчас она понимала, что только потому и понравился, что не начал сразу же мучить её, делать больно или устанавливать границы своей власти. Но сегодня… Сейчас… Его будто подменили, то, что он творил с ней за этот день — уму непостижимо. Разве можно так? Разве она в чём-то виновата, в чём-то провинилась перед ним? Только в том и виновата, что свенка, что рабыня, в том, что девушка, в том, что не в силах выносить это всё и пытается сопротивляться из последних сил. Он — мужчина, он — римлянин, он — её хозяин, и он считает, что ему всё дозволено.

В крепость их пропустили без проблем, центуриона здесь хорошо знали. Уже у себя он возмутился:

— Всё ничего, но у Вития всегда поганое вино, он, наверное, собирает мочу всех ослов в городе, да потом ещё и водой разбавляет. Ты говорила, у нас ещё есть вино, я хочу нормального вина хоть глоток…

Он прошёл на кухню и сел за стол. Рианн поставила перед ним кубок и стала наливать в него вино из кувшина, только сегодня днём она разбавила его чистой водой. Торопилась, быстрее бы сделать, да уйти с глаз долой. Обстановка кухни навевала дурные воспоминания. Но центурион вдруг поймал её за талию и силой посадил к себе на бедро.

— Вы… что вы… пустите… отпустите, не надо… прошу вас…

— Да успокойся ты, я ничего не сделаю тебе.

— По-вашему, это ничего?

Рианн попыталась подняться, но он держал её крепко, обняв обеими руками за талию, и при своих движениях свенка чувствовала, какими тяжёлыми становятся его ладони. Она сможет освободиться только тогда, когда он сам освободит её, когда сам решит отпустить. Рианн поняла это и поникла, опуская голову. Сколько можно? Он хоть когда-нибудь устаёт? Он вообще собирается оставить её в покое? Это что, так и будет теперь каждый день? Когда уже он насытится?

А римлянин смотрел ей в лицо, видел опущенный взгляд, поджатые упрямые губы, видел, как дрожали её пальцы, стиснутые в замок. Как же она боялась его, всем своим существом боялась.

— Почему он продал тебя? Ты не родилась рабыней, ты была свободной.

Рианн молчала, глядя куда-то в сторону, потом шепнула:

— Отец занимал у него серебро, хотел купить двух быков этой осенью. Сам погиб на охоте… Денег нет, я не знаю, где они… И были ли…

Марк нахмурился, слушая её.

— Ты хочешь сказать, тебя продали из-за долга? Потому что твой отец задолжал деньги за каких-то быков? — Он был ошеломлён. — Двух быков? А что же племя? Почему никто не возмутился? Где твои родственники? Почему никто не встал на твою защиту?

— У меня нет родственников, я осталась одна… А Крикс родственник короля, они, наверное, договорились между собой…

— Безумие какое-то! — Он не мог в это поверить, всё это казалось ему диким. — Тебе надо было быстрее найти мужа, чтобы он защищал тебя. Неужели никто из ваших не сватался к тебе?

Она ещё ниже опустила голову, молчала.

— Что? — переспросил Марк. — Никто не сватался? Ты умеешь вести хозяйство, ткать и готовить есть. Неужели никто из местных мужчин не захотел сделать тебя своей женой? Ты симпатичная, молодая ещё, сколько тебе лет, лет семнадцать? Ты уже как пару лет могла бы быть чьей-то женой… И говоришь, что никто не сватался к тебе? Я не верю! Дикость какая-то! Что там у вас за порядки?

Рианн помолчала немного, потом ответила с неохотой:

— Все в посёлке так думали… почему-то… Эти пять лет… Это ваши… Мне было двенадцать, когда ваши пришли… Они зашли в наш дом и нашли меня… Мама вмешалась… На мне только платье успели порвать… Я убежала, а маму убили… Все тогда подумали, что ваши… что они…

— Что тебя изнасиловали? — он сам помог ей найти слова. Она ещё ниже опустила голову. — Постой, но ведь Крикс продавал мне тебя и говорил, что ты ещё девушка, что ты невинна, почему? Ты же девственна… была…

Рианн пожала плечами.

— Наверное, хотел обмануть вас. Все в посёлке знали, что я порченная римлянами, и никто бы никогда не взял меня в жёны… Все презирали меня… И думаю, что никто не удивился, что Крикс поступил со мной так…

Марк молча обдумывал услышанное.

— Пять лет… Я помню ваш посёлок, я был там тогда… Это была карательная экспедиция, — он не знал, как сказать эти слова по-свенски, и заменил их латинскими, но вряд ли девчонке это было важно. — Ваши подняли бунт, несколько племён поднялись тогда. И мы подавляли их, применяли террор… Но я не помню тебя… В твоём доме меня не было… Я был при главном центурионе, мне нельзя было отлучаться… Да там много, что было. Всё разве упомнишь? Я тогда был самым младшим центурионом, от меня мало, что зависело… Да если бы и зависело. Террор есть террор. Мало кого что-то останавливает… Особенно в таких случаях.

Они помолчали, Рианн толкнулась с его ноги.

— Пустите… пожалуйста…

Он разжал руки и отпустил её. Девушка ушла из кухни, и скоро стало слышно, что заработал ткацкий станок. Этот станок достался ему от прежних хозяев, два года он стоял в углу и пылился, а девчонка только-только появилась, с первого же дня заставила его работать. Продала какие-то свои безделушки, то ли браслеты, то ли ещё что-то, купила нитки и теперь, вот, работает. И зачем ей это? Не хочется без дела сидеть?

Значит, вот как всё у неё обернулось. Как можно было продать своего соплеменника за долги? Глупости какие-то. Хотя-я, что уж там греха таить, сплошь и рядом и в Риме такое же на каждом шагу, особенно среди бедноты этой. То детей за долги отдают, то сами себя продают… А это вообще дикари, варвары, что от них ждать другого?