Страница 4 из 24
На крыльце, под крышей, чтобы сберечь от дождя, у меня всегда стоят плетёные креслице и столик. Их я тоже очень давно сама сплела из ирвиса. Это было трудно, но в конце концов у меня получилось… Тем более, что времени у меня всегда предостаточно. Никто не беспокоит страшную жабу в её лесу.
Я наложила кашу нам с Элфи, села за стол, хати увлечённо ею зачавкал, и тут вдруг по ушам ударил знакомый голос.
– Рональда!
По тропинке, явно двигаясь в сторону моей хижины, шагал калихари. Элфи заворчал, увидев его, но когда я успокаивающе погладила хати по голове, он успокоился.
Наверное, что-то случилось с Нери.
– Калихари, – я встала и почтительно наклонила голову, стараясь не заглядывать отцу в глаза. У него, когда он на меня смотрит, вечно на лице написаны такая брезгливость и презрение, что просто тошно становится.
Некоторое время калихари молчал, оглядываясь по сторонам. Ну конечно, впервые же к дочери «в гости» явился, чего бы не поглядеть, как я тут живу-поживаю.
– Если не возражаете, я вернусь к завтраку, – сказала я и, не дожидаясь ответа отца, вновь села в кресло и начала есть кашу.
– У тебя нет второго кресла? Или хотя бы стула? – его голос был недовольным.
Я покачала головой.
– Нет, калихари.
– Могла бы держать… Вдруг гости придут… – проворчал отец, и я ухмыльнулась.
– Кто же ко мне придёт? Лесной олень? – мой голос просто сочился сарказмом, и я думала, что отец в ответ на эти слова тоже скажет что-нибудь обидное, но он почему-то промолчал.
Я спокойно доела свой завтрак, выпила большую кружку освежающего морса и только потом, встав, обратилась к своему «гостю».
– Я слушаю вас, калихари.
Я по-прежнему не смотрела отцу в лицо. Мой взгляд находился где-то в районе его рук, но и по ним было видно, что он нервничает.
– Ты не сказала, как нужно лечить Нери.
Я пожала плечами.
– Пусть проспится хорошенько. Как проснётся – накормить, можно дать общеукрепляющее на всякий случай. Больше ничего. К следующим игрищам будет как новенький, но подпускать к нему Джерарда я всё же не советую. Впрочем, вам виднее, калихари.
Отец вздохнул и нервно сжал пальцы.
– Я пришёл к тебе, чтобы поговорить о Джерарде.
Вот тут я удивилась.
– О Джерарде?..
– Да, Рональда. О твоём брате.
Я сжала зубы.
– У меня нет братьев. Так же, как и сестёр. Я отреклась от всех шесть лет назад. От родственников и от стаи. Вы и сами знаете, калихари.
Несколько секунд я слышала только его тяжёлое дыхание. А потом отец заговорил… и каждое слово причиняло мне боль.
– Я обратился к одному лекарю-человеку… Хотел понять, что происходит с Джерардом. Ещё никогда ара не пытался так долго подчинить своего волка. Обычно все молодые самцы-ара справляются за пять лет, Джерард мучается уже больше восьми. Это ненормально, так не должно быть. И тот лекарь… он сказал, что это из-за тебя, Рональда.
В груди что-то кольнуло.
– Я практически не вижусь с Джерардом, вы ведь знаете, калихари.
– Да, я знаю. Но дело не в этом. Лекарь сказал, он винит себя в том, что случилось с тобой. Чувство вины, боль, невозможность исправить давят на него. Именно поэтому Джерард до сих пор не стал полноценным ара.
Чувство вины… боль… Ну конечно. Так я и поверила. Видимо, именно это он ощущал, когда кидал в меня камни.
– Что вы хотите от меня, калихари?
– Поговори с ним, – голос отца был почти умоляющим. – Скажи Джерарду, что ты не винишь его. Что ты его простила.
Я невесело улыбнулась.
О Дарида, и этот оборотень пришёл к своей отверженной дочери, от которой когда-то отрёкся, чтобы попросить за того, кто когда-то сам громко кричал: «Жаба! Жаба!»… И швырял в меня булыжники. Шрам от одного такого, брошенного Джерардом, до сих пор красуется у меня на виске.
– Это всё, калихари?
Отец сделал шаг вперёд, но почти тут же остановился и застыл.
– Ты… скажешь?
Я не выдержала – подняла голову и посмотрела ему в глаза.
Ожидание, надежда… Да, он действительно очень любит Джерарда.
– Я скажу. А теперь, пожалуйста, уходите.
Он с облегчением улыбнулся, а потом кивнул, развернулся и пошёл прочь от моей хижины.
Когда высокая подтянутая фигура отца скрылась среди деревьев, я села на пол рядом с Элфи и тихо заплакала.
***
Я помню день, когда он родился.
Мне тогда едва исполнилось два года, но я всё равно помню3. Потому что я с нетерпением ждала, когда же наконец из маминого живота вылезет мой драгоценный братик.
Я скакала по своей комнате, прижимая к груди какую-то игрушку, и напевала, наблюдая за снующими туда-сюда взрослыми. Тогда я была не в силах понять – что-то идёт не так. Встревоженные лица, громкие крики, бледный отец…
Джерард застрял и никак не хотел вылезать наружу. Повитуха – старая женщина-оборотень из нашего клана – делала всё возможное, но достать ребёнка никак не получалось.
Во всей этой суете меня совершенно упустили из виду. Впрочем, так часто бывало. Я уже тогда росла довольно страшненькой и была настоящим разочарованием как для матери, так и для отца.
Прошмыгнув между ногами взрослых, я подобралась к кровати и, вытянув шею, увидела потное, раскрасневшееся лицо матери. Её живот показался мне просто огромным. И ещё я каким-то невероятным образом почувствовала, что она никак не может разродиться…
Тогда я рванулась вперёд, изо всех сил подтянулась и положила ладошки на мамин живот. Конечно, не сверху, а сбоку.
– Выходи! – закричала я и, зажмурившись, направила сквозь свои руки такой поток энергии, что через пару секунд от слабости повалилась на пол.
– Рональда! Что здесь делает Рональда?! – закричал отец, но в тот момент повитуха вдруг охнула:
– Ребёночек… Он выходит, калихари!
Это был день, когда проснулась моя сила. Я помогла Джерарду родиться.
Я помню сияющие глаза отца, когда он прижимал к себе новорождённого сына, помню смех мамы. Помню, как повитуха сказала, что ребёнок остался жив только благодаря девочке, но все вокруг лишь отмахнулись. Если до рождения Джерарда родители хотя бы изредка обращали на меня внимание, то после перестали замечать совсем. Они погрузились в его воспитание полностью, предоставив меня самой себе.
Однако находиться рядом с братом мне разрешали. И я помню, как впервые наклонилась над спящим, недавно родившимся Джерардом…
Он был прекрасен. Несмотря на красную кожу и скрюченные ножки и ручки. Он казался мне самым прекрасным существом на свете, никогда в жизни – ни раньше, ни позже – я не чувствовала ни к кому такой всеобъемлющей, бесконечной, трепетной любви и нежности.
И в тот момент, когда я в первый раз склонилась над Джерардом, брат открыл свои тёмно-карие глаза и улыбнулся мне.
– Привет, Джерри, – прошептала я, опуская свой маленький пальчик в люльку. Джерард загукал и ухватился за него, плотно сжав в кулак. Он делал так постоянно… в течение десяти лет. Брат не мог заснуть, если я не сидела рядом, держа его за руку.
Всё исчезло, когда мне исполнилось двенадцать. Но тогда я этого не знала. Я просто была счастлива. А ещё я думала, что у меня наконец появился тот, кто будет любить меня по-настоящему, а не как родители. И первое время моё желание сбывалось.
Видя мою преданность Джерарду, родители позволяли сидеть, гулять и разговаривать с ним, читать ему книги. Постепенно я научилась кормить и переодевать брата, и в дальнейшем зачастую делала это вместо мамы.
Я просыпалась ещё до восхода солнца, быстро одевалась и бежала в комнату Джерарда. Он сразу начинал тянуть ко мне руки и я, смеясь, усаживала его на деревянный стульчик, кормила специальной смесью – у матери почему-то никогда не было молока – а потом мы одевались и шли на утреннюю прогулку. В любую погоду… Солнце, дождь, снег или ветер – всё это не имело значения. Если было холодно, просто одевались потеплее.
3
Оборотни растут быстрее людей. Двухлетний оборотень по развитию равен пятилетнему человеческому ребёнку.