Молнии Великого Се

— Когда дело дойдет до торга со змееносцами, не продешеви! — напутствовал ее в дорогу Синеглаз, помогая Вадику упаковать тюк так, чтобы его вид не вызывал подозрений, но при этом оставлял Птице возможность дышать. — Ты будешь иметь дело с оборотнями и шулерами, у которых даже карты звездного неба крапленые! Да поможет тебе Великий Се!

***

— Лариса! Что это? Откуда здесь он здесь взялся?

Ночь накануне праздника весеннего Равноденствия они с Вадиком провели у подножия каменного сфинкса, который хотя никого и не сбрасывал в пропасть за отсутствием таковой, но самим своим существованием загадок задавал немало. Ибо для порождения сил природы он имел слишком правильную форму, а в качестве творения рук человеческих выглядел и просто невозможным на планете, где пока не умели высекать монолитные изваяния подобного размера.

На рассвете, когда первый солнечный луч окрасил очертания фигуры багрянцем, сфинкс или Роу-Су решил подкинуть неутомимым исследователям еще одну головоломку: на идеально отшлифованной поверхности изваяния, которое Вадик во время своего последнего визита голографировал во всех подробностях и в хорошем разрешении, проступил знак Поднятой Руки.

— Но этого же не может быть! — бормотал бедный поклонник асуров, рассматривая со всех сторон голограмму. — Я же все здесь проверял!

Птица подумала о том, что Предание в той его части, которая касалась сроков исполнения предсказаний, они истолковали, кажется, верно. Она вспомнила рассказ Палия об их удивительном перемещении в Пустыню Гнева и об обагренной кровью руке Олега. Ну, что ж. Кажется, пришло время проверить. Как там в Предании? «Сквозь камень ты зов его сердца услышишь»? Не обращая внимание на недоумевающие взгляды и протестующие возгласы Вадика, Птица сделала на ладони надрез и дождавшись пока кровь обагрит запястье и пальцы, приложила руку к скале.

Прошло около десятка томительных секунд, во время которых, кажется, и сердце забыло, как биться. Потом на поверхности изваяния, там, где у Роу Су обычно находится сердце, открылся проход.

Вадик издал неопределенный звук и обеими руками вцепился в шевелюру, словно опасаясь, что ветер иных миров ее сдует как старую шляпу. Птица даже не стала пытаться затягивать царапину, уже точно зная, что еще до заката кровавый отпечаток ладони ей понадобится вновь. Продезинфицировав ранку и залепив ее пластырем, чтобы не запачкать кровью одежду, она достала фонарик и, освещая им дорогу, шагнула внутрь.

Ее взору открылся туннель с оплетенными силовыми кабелями пыльными стенами и просторное помещение, похожее на бункер или укрепленный командный пункт, оборудованный вполне современной приборной панелью, с готовыми к работе голографическими экранами. При этом особенности архитектуры и техника обработки местного гранита, которым были облицованы стены «бункера», достаточно красноречиво относили время его постройки к эпохе царя Арса или даже более раннему периоду.

— Они там что, совсем рассудка лишились, поганить древний памятник всяким хламом! — Вадик, хотя и с некоторым опозданием, тоже проник в туннель, и теперь его возмущение не ведало границ.

— О ком ты? — поинтересовалась Птица, включая радиоуглеродный анализатор.

— Об участниках первой экспедиции, конечно же! Кто еще мог тут все это побросать?

Птица продемонстрировала коллеге показания прибора, который недвусмысленно сообщал о том, что все оборудование находится на планете не менее двух тысяч лет. То есть попало сюда в эпоху царя Арса. При этом само укрытие, не уступая по возрасту египетскому сфинксу и пирамидам, относилось к той же странной и малоизученной эпохе, которая породила и пещеры Гарайи. Кто и с помощью каких средств соорудил эти циклопические постройки? Кто и от кого здесь скрывался, пережидая какую-то неведомую напасть? Птица решила, что эти вопросы пока могут и подождать. Тем более, даже Вадик, известный технофоб и романтик, как завороженный разглядывал не древние стены, а знакомое и рутинное оборудование, в сотый раз на собственных вещах проверяя несчастный анализатор и убеждаясь в его исправности.

— Быть не может! — наконец сдался он. — Тут все выглядит как новое.

— Вход был надежно загерметизирован, что снижало негативное влияние среды.

— К Трехрогому среду! В эпоху царя Арса не существовало таких технологий.

— А дверь в сокровищницу, а система вентиляции и водоотвода во Дворце? — напомнила Птица.

Вадик хотел что-то возразить, но она его не слушала. В ее памяти пылали врезавшиеся туда каленым железом строки, запечатленные на скрижали. Сейчас к ним добавилось еще одно воспоминание из семейного архива Арсеньевых — сон, вернее череда снов, которые видел отец Олега, легендарный Командор, накануне своего последнего рейса, видения, переносившие его в травяные леса.

— Понимаешь, он ведь никогда не интересовался Сольсураном! Даже новости на эту тему не смотрел! — делился с возлюбленной Олег в те дни, когда, терзаясь от нездоровья, ожидал вестей из Дворца Владык. — А тут не просто запечатленная подсознанием виденная где-то картинка, а точное и осознанное описание, причем того места, которое участники первой экспедиции как раз и не запечатлели. Он тогда очень переживал. Думал, что это какое-то нервное расстройство. Даже эти псевдосольсуранские стихи писать начал, надеясь, что отпустит.

Олег производил поиски и замеры, но, не имея под рукой высокоточного оборудования, позволявшего обнаруживать пустоты и бурить достаточно глубокие шурфы, ничего не нашел. Решил, что не там искал, оказалось — не в тот день.

Птица не сомневалась, этот бункер и пульт — часть ангара спрятанного глубоко под землей корабля. Она прикоснулась к сенсору, и панель, настроенная по тому же принципу, что и вход в убежище, пришла в рабочее состояние. Приборы запросили данные для анализа, привычно развернулись голограммы, и на одной из них Птица увидела Олега, идущего от вертолета к заброшенному храму посреди травяного леса.

— Олеженька, живой! — непроизвольно потянулась она к голограмме и тут же с трудом подавила рыдание: камера услужливо увеличила изображение, а свет наступающего дня озарил любимое, измученное лицо.

Вид супруга вызывал ужас. Словно не было двух недель ее заботы и лечения, словно иной мир, в который обещал отправить предпоследнего из рода царей срок, назначенный Сема-ии-Ргла, уже возымел над ним власть. Глаза жутко запали, к кровоподтекам и ссадинам добавились ожоги. Во время их последнего разговора, рассказывая о битве в Пустыне Гнева, Олег бодрым голосом поведал о четырех танках, которые он подбил, но, конечно, умолчал о том, как сам горел и задыхался в дыму. Обожженные легкие теперь мстили ему удушливым кашлем с кровью, не позволяя нормально дышать. Беспощадное пламя не пожалело и волос, которые Птица так любовно расчесывала, которые после всех мытарств очищала от грязи, разбирала от колтунов. Впрочем, на Ванкувер Олег тоже отправлялся стриженным почти под ноль, и не о волосах сейчас следовало жалеть.

И Олег, и его спутники, включая Смерча, вместо травяных рубах были облачены в форму пилотов с логотипом экспедиции, которая, также, как и запчасти к вертолету, оставалась только на корабле у Лики. Рядом с товарищами как ни в чем не бывало стоял Иитиро, который так беззастенчиво предал их во Дворце Владык.

— А этот-то что здесь делает? — воинственно потянулся к бластеру Вадик.

Впрочем, причины, побудившие Олега вновь довериться Тигру, сейчас Птицу мало интересовали. В конце концов, в вопросы доверия и субординации между разведчиками она даже не пыталась вникать. Любимый вновь стоял у заброшенного храма и безуспешно пытался сдвинуть ведущую в подземелье плиту. Птица видела, как решимость на его лице сменяется обреченностью и отчаянием. Но чем она могла помочь?

— Если внизу мы не найдем корабля, значит его просто нет на планете! — услышала она донесенный скрытым где-то в плитах динамиком голос Иитиро.

— Или его найдут змееносцы, используя Птицу как ключ! — вытерев с губ очередное кровавое пятно, вздохнул Ветерок.