Пленники ночи

— Господи, — прошептала Лейла, — я такая ненасытная. Она услышала, как Исмал с шумом задержал дыхание, и отдернула руку, но потом вновь посмотрела на Исмала.

— Я хочу любить тебя, — робко произнесла она.

— Да, прикасайся ко мне, — сказала он. — Я твой, Лейла. — Исмал направил ее пальцы по пульсирующей плоти. — Твой. А ты — моя, Лейла.

Потом он отдернул ее руку и сделал то же, что сделала Лейла. Он просунул руку ей между ног, и его пальцы начали гладить влажные бугорки, а потом проникли в самую середину влажной и горячей плоти. Исмал провел большим пальцем по чувствительному бутону, так что Лейла вскрикнула, и снова приник губами к ее рту.

Больше Лейла уже ни о чем не могла думать. Исмал гладил нежные складки, находил тайные места, о которых она и не подозревала, вызывая у Лейлы всплески безумного наслаждения. Воля, разум — все исчезло, и Лейла поплыла, не сопротивляясь, по бурному течению, которое подбрасывало ее выше и выше. Из горла вырывались какие-то странные звуки. Горячие волны то и дело окатывали ее, кровь бурлила, и Лейле казалось, что она поднимается куда-то высоко-высоко. А Исмал продолжал свои ласки, которых она никогда не знала и даже не могла себе вообразить и от которых она сначала погрузилась в темноту исступления, а потом у нее перед глазами неожиданно вспыхнул ослепительный свет… и наступило… освобождение.

Ошеломленная, испытывая невероятное наслаждение, Лейла замерла и откуда-то издалека услышала голос Исмала:

— Люби меня, Лейла.

— Да, — вырвалось у нее, словно рыдание. — Да.

Одним мощным движением Исмал вошел в нее, и Лейла выгнулась, чтобы принять его и заполнить им себя. Толчки были ритмичными, сильными, безжалостными, требовательными. Но Лейле хотелось этой страсти, этой ярости, грозившей разорвать ее на части.

— Я люблю тебя, Исмал.

— Лейла.

Она услышала протяжный прерывающийся стон, а вместе с ним наступил последний толчок, разорвавший, словно удар молнии, тьму, которая в тот же миг рассыпалась на мелкие кусочки.

Исмал очнулся первым. Кроме биения их с Лейлой сердец, тиканья часов и потрескивания поленьев в камине, он услышал, как за окном шуршит дождь.

Он поцеловал Лейлу в припухшие губы и, обняв ее, перекатился на бок. Лейла была теплая, обмякшая от усталости, а ее кожа — слегка влажная.

Наконец-то она принадлежала ему.

Она сказала, что любит его. Это был бесценный подарок, и это немного его пугало.

Страх был суеверным — ведь Исмал, что ни говори, все еще оставался дикарем. Он часто принимал любовь других, но никогда не позволял себе поддаваться этому чувству, потому что уже давно понял, что любовь коварна. Она в одно мгновение может превратить рай в ад, а потом поменять ад местами с раем.

Мир для Исмала внезапно изменился с этой ночи, когда своей отчаянной просьбой назвать его настоящее имя Лейла нанесла ему глубокую рану прямо в сердце. Эта рана, конечно, не была смертельной, но она была такой же глубокой и жгучей, как рана от пули лорда Иденмонта десять лет назад. Однако сейчас даже мази Эсме не смогли бы смягчить боль.

Исмал не мог потерять женщину, которая нанесла ему эту рану — она и есть его единственное лекарство. Она призналась ему в любви, и любовь превратилась в волшебство. Когда Исмал пришел в дом Лейлы сегодня вечером, он знал, что ее любовь подобна змее, которая в любую минуту может смертельно ранить, выпустить на него яд своего отвращения, страха и презрения.

И все же он дал Лейле то, чего она так хотела, — у него просто не было выбора, — а потом стоически стал выжидать, когда змея нападет. Отказ Лейлы не убьет, уверял Исмал себя. Наоборот, этот отказ наконец освободит его через год или чуть больше. А желание со временем пройдет, как не раз бывало раньше.

Но судьба распорядилась иначе.

Судьба определила ему Лейлу на хранение. И он понял с чудовищной ясностью, что его покой теперь полностью зависит от того, спокойна или нет эта женщина. Уже слишком поздно опасаться предательской магии ее любви. Чего он действительно должен опасаться, так это потерять ее.

Исмал крепче обнял Лейлу и погрузил лицо в мягкий шелк ее волос. Лейла зашевелилась, а потом вдруг открыла глаза и посмотрела на Исмала в недоумении.

— Ты заснула, — не мог он удержать улыбки. — Тигрица наконец-то насытилась и… заснула.

Лейла покраснела.

— Я ничего не могла с собой поделать. Я была… это было… ты был…

— Слишком требовательным, — подсказал Исмал и поцеловал Лейлу в лоб.

— Да. Но… — Она закусила губу.

— Ну же, говори.

— Я точно не знаю.

— Тогда расскажи приблизительно. — Исмал погладил Лейлу по гладкой спине.

Она вздохнула.

— Раньше такого со мной никогда не было. — Большим пальцем Лейла стала рисовать круги на груди Исмала. — Не знаю, из-за тебя ли… или я что-то делала не так. — Лейла бросила на него смущенный взгляд. — Это похоже на сыпь.

— Ах, на сыпь.

— Ну да. Чем больше чешешь, тем сильнее чешется.

Другими словами, понял Исмал, муж ее не удовлетворял. Однако удивительного в этом ничего не было. Наркотики и алкоголь ослабляют потенцию мужчины. А Боумонт обвинял в этом Лейлу, в чем тоже не было ничего удивительного.

— Вот что случается с англичанами. В них воспитывают неправильное отношение к женщине. Их учат, что женщины слабы и ниже их по уровню, а следовательно, не стоят того, чтобы их понимали. Албанцы не так невежественны. Нас учат с колыбели, что женщины сильны и опасны.

— Так уж и опасны! Вы поэтому держите их в гаремах? — улыбнулась Лейла.

— А еще для того, чтобы их не украли другие мужчины, — в тон ей ответил Исмал. — Женщины похожи на кошек. Они такие же независимые и непредсказуемые. Ты просто умираешь, чтобы дать женщине все, что она хочет, чтобы она была довольна. И вдруг, в один прекрасный день, мимо ее окна проходит какой-нибудь мужчина и говорит: «Красавица! Взгляд твоих жгучих глаз пронзил мое сердце. Иди ко мне, душа моя». И твоя женщина, забыв тебя, уходит, точно так же как кошка забывает о скелетике бедного воробья, которого съела накануне.

Лейла рассмеялась так весело, что сердце Исмала растаяло.

— Скелетики воробьев! Как романтично!

— Но это правда. Женщину контролировать невозможно. Можно только ублажить ее и то временно.

— Понятно. Так ты рассказал мне эту историю только для того, чтобы меня ублажить?

— И чтобы развлечь. Все равно если бы я стал развлекать кошку клубком ниток.

— Тебе это удалось, — призналась Лейла. — Я просто в восторге. Ты меня ублажил.

— Нет, — печально возразил Исмал. — Ты тоже меня хотела, и я понял, что это судьба. Я сказал себе: «Исмал, это надо сделать. Вспомни своего отца, этого могущественного воина. Он не стал бы уклоняться, даже если бы ему грозила смерть. Будь мужественным. Богиня требует жертвы. Положи себя на ее алтарь и молись, чтобы она сжалилась над тобой». Я так и сделал. — Исмал лизнул Лейле ухо. — Хотя мое сердце было готово вырваться из груди от страха.

Лейла отстранилась.

— Не надо. А то я стану считать себя слабоумной.

— Я знаю. — Исмал почувствовал, что его снова охватывает вожделение, хотя он еще не оправился до конца после первой бури. Он отпустил Лейлу и, гладя ее гладкую и белую, как алебастр, грудь, сказал:

— Ты вспыхиваешь мгновенно. Это пугает. К счастью, я албанец, сын сильного воина.

— И сын колдуньи. — Карие глаза Лейлы вдруг потемнели. — Это немного утешает. Я по крайней мере согрешила не с обычным смертным.

— Это не грех. Мы любим друг друга. И мы свободны, никому не принадлежим. Мы…

— Оба свободны? А как же твои жены? Указательным пальцем он написал свое имя на груди Лейлы.

— Что-то тебя слишком беспокоят эти жены.

— Я могу понять, если у мужчины неприятности из-за одной жены. Но если ему разрешается иметь их десятками, то ведь и проблем становится во много раз больше. Вероятно, я опоздала со своими возражениями, но мне интересно узнать. Просвети меня. Почему такой высококультурный человек, как ты, сбился с пути истинного? Или таковы были обстоятельства? Ты вынужден был оставить своих жен в Албании?