Христианство. Католичество. Реформация

Глава V

Разные течения и основная проблематика

Как все же оценивать богословские разногласия, которые, несомненно, существуют? А вот как: пусть будут! Но пусть они не становятся поводом для душегубительной вражды между христианами…

(1) Отправной точкой Реформации обычно принято считать распространение 95 тезисов Лютера против папских индульгенций от 31-го октября 1517 г., а также оглашение артикулов Аугсбургского Вероисповедания перед королем Карлом V-м на рейхстаге в 1530 году в г. Аугсбурге. Мы уже отметили: с самого начала Реформации Лютер не желал раскола. Доказано, что до открытого диспута об индульгенциях он направлял свои тезисы архиепископу г. Майнца – как главному представителю церковной власти в Германии. Лютер прибил 95 тезисов к двери собора г. Виттенберге – именно для рассмотрения их всем народом, а не богословами – историки сегодня склонны считать этот факт легендой из жизни реформатора. Верным остается тот факт, что Лютер желал обратить внимание на некоторые злоупотребления церковных властей, на циничную торговлю индульгенциями. Лишь позже, напр, в AB, речь шла уже о других «злоупотреблениях».

В чем все-таки заключается основная характеристика Реформации? Богословы, изучающие феномен Реформации, отмечают заслуги Лютера как раз в другом (мы еще раз повторим главное предыдущей главы). – По их мнению, на место несознательного, общенародного, склонного к «вещественному», конкретному восприятию Христианства, Реформация провозглашала саму веру человека перед Богом как особую ценность. Она, в какой то мере, отражала состояние отдельного человека в поисках своего, лично осознанного Бога. – Особое внимание Лютер уделял не церковному символизму, а вере христианина. Именно в таком ключе можно было бы увидеть отчетную точку Реформации. Обрядность, а также юридические, иерархические установления, относящиеся к «внешней» форме веры, у Реформации как бы оставались на втором плане. Вера должна была являться живым и прямым общением каждого человека с самой личностью Бога, а любое церковное посредничество остаться как бы земной, временной «формой» такой веры[78]. Реформация, таким образом – прямо или косвенно – ставила и вопрос о самой личности человека, а тем самым – и вопрос о свободе его совести. Здесь выражалась суть протестантизма – как непосредственного свидетельства человека о своей вере. Безусловно, такое свидетельство имело определенную связь и с другими идейными течениями XV–XVI веков на Западе, в том числе с гуманизмом и индивидуализмом эпохи Возрождения.

(2) Чтобы подвести некоторые итоги Реформации, нам необходимо, во-первых, иметь в виду некое общее представление о двух основных видах этого движения. Но для получения еще более объективной картины желательно учесть не только немецкую и швейцарскую реформацию. Особое место между двумя течениями занимало и т. н. «левое» или «радикальное» крыло Реформации. Оно было представлено, например, анабаптистами.

Во времена немецкой и швейцарской Реформации постоянно возникали многие неясные, спорные вопросы. Об этом свидетельствует наличие богословских течений и в самом лютеранстве. Заметную роль в возможном примирении лютеранства с цвинглианством (позже с кальвинизмом) играли богословы-посредники, в первую очередь систематик лютеранства Филипп Меланхтон (1497–1560). В некоторых вопросах он старался занять позицию некоего «компромисса» не только с католиками, но и со швейцарскими реформаторами (напр, по вопросу о синергизме, учению о Церкви, о Причастии). После личного знакомства с Кальвином, Меланхтон некоторые спорные вопросы отразил в т. н. «измененном» Аугсбургском Вероисповедании (1540 г.). В диалоге между лютеранами и швейцарцами активное участие принимали и другие богословы, в первую очередь реформатор г. Страсбурга Мартин Букер (1491–1551).

В-третьих, самим реформаторам необходимо было заниматься систематизацией только что возникшего протестантского учения. Ставился вопрос: что в предании Церкви необходимо сохранить, а что объявить второстепенным или даже вредным для проповеди Евангелия. Для этого требовались талант и огромные усилия. Безусловно, реформаторы старались отличать главное от второстепенного. Кроме Библии как основы учения, они в той или иной мере ссылались также на традицию предыдущих веков, включая и отцов Церкви. Но многое у реформаторов, после формулировки, по их мнению, самого главного, и далее оставалось «неясным» и «открытым».

Много неясного оставалось даже в первом веке Христианства. Вообще, что же можно считать вполне «ясным» в вопросах совести и веры?! Даже апостол Павел заявляет, что он еще стремится к совершенству, поскольку все мы лишь «отчасти знаем и отчасти пророчествуем»[79]. Безусловно, реформаторы, в первую очередь их самый видный богословский систематик Жан Кальвин (1509–1564), принадлежащий уже ко второму поколению тех же реформаторов, понимали важность сказанного апостолом и для себя. Много «открытого» оставалось просто и из-за того, что речь шла, в первую очередь, именно о вопросах веры[80]. Вообще, вера и сегодня не может стать полностью «закрытой системой»; ибо она всегда открыта обетованиям Божиим – через Христа.

Не простое положение дел оказалось и в другом отношении: все 15-ти вековое наследие христианской мысли во время Реформации вдруг подверглось «ревизии». Образно говоря, ревизия эта происходила как бы в некой огромной библиотеке, где веками были относительный порядок и тишина. По каждому, даже трудному вопросу веры, тогда можно было найти определенный ответ. Их давали многие отцы Церкви Востока и Запада. Среди них Блаженный Августин, Иоанн Дамаскин, и многие другие. Ответы давали и Вселенские соборы[81]. В своих богословских «сентенциях» западному христианину отвечал Петр Ломбардский, а в своей знаменитой «сумме теологии» – сам Фома Аквинский.

Неожиданное теперь было в другом. По ходу Реформации создалось следующее положение: кроме Писания, многие ответы отцов Церкви и соборов вдруг были объявлены «второстепенным» и даже «ненужными»! Возникал некий «перелом» всего, что веками было накоплено в Христианстве. При всей непростой обстановке мы и сегодня вынуждены задаваться вопросом: что же для нас мы можем считать «главным» и «существенным» у Реформации, в протестантизме вообще?!

Представители католичества, как правило, указывают на дефицит основного авторитета у протестантов: таким авторитетом исторически до Реформации всегда было учительство в Церкви.

«Принцип индивидуализма, который Лютер фактически сделал главенствующим, быстро обнаружил свойственные ему разлагающие тенденции… Лютер, – в то же время подчеркивает проф. Лортц, – отнюдь не желал делать каждого христианина судьей, призванным толковать Откровение. Идея автономной совести совершенно ему чужда. И только XVIII век грубо исказил и ложно истолковал этот центральный момент в наследии реформатора. И все же, будучи оторвано от научающей иерархии, это религиозно-церковное нововведение немедленно, в силу самой логики его возникновения, обнаружило расхождение доктрин в собственном лоне: сущность еретичества заключается в выборе учения, и эта сущность тут же проявилась внутри ложного учения; обнаружился великий симптом заблуждения, его саморазложение… Уже при жизни Лютера различие во взглядах между ним и Меланхтоном привели к определенным богословским противоречиям внутри протестантства. Но после смерти Лютера, – продолжает Лортц, – проблема аутентичного изложения его учения приобрела особую остроту. Возникшая в этой связи богословская полемика является впечатляющим доказательством внутренних неувязок и многослойности самого лютеровского учения. С того времени она накладывает свой мощный отпечаток на всю историю лютеранства» – заключает немецкий ученый[82].

78

Теолог и социолог Фридрих Гогартен (1887–1967) пишет, что вера Лютера не останавливается на каком-то таинственном или сакральномистическом событии, выражающимся в слиянии «субстанций» разных природ – божественной и человеческой.

Вера у Лютера «ориентируется на чисто личное событие, следовательно, на саму историю, которая происходит между личностью Бога и человека». – Verhängnis und Hoffnung der Neuzeit. S. 160. Цит. по: W Joest. Ontologie der Person bei Luther. – Göttingen, 1967. S. 396.

Йозеф Кардинал Ратцингер (Бенекдикт XVI) видит основное отличие протестантского подхода от католического именно в «радикальной персонализации акта веры» у человека. – Ratzinger J. Luther und die Einheit der Kirchen. Fragen an Joseph Kardinal Ratzinger // Internationale katholische Zeitschrift „Communio“ 12 (1983) 568–582 (575).

79

1 Кор. 13:9-12.

80

Ср. Евр. 11:1.

81

До Реформации, до разделения Церкви на православную и католическую, их было всего семь. Последний – в 787 г., осудивший иконоборчество. Отметим, что все последующие соборы, проходящие на Западе и католиками названные «вселенскими», включая II Ватиканский как «XXI Вселенский собор» (1962–1965), православными не признаются.

82

Распространение и раскол протестантского движения И Лортц Й. История Церкви. § 83.1. 2 и 3.