Белоснежка и Охотник

Она вновь открыла глаза, когда ощутила, что тянущая и режущая боль отступила, что ее дитя родилось. Живот ощущался пустым. Едва различая перед собой очертания, Изабелла разглядела Джеймса всего в ее крови. Он держал на руках крошечный комочек. Его. Сердце билось редко, словно каждый удар был последним. Белла боялась неизбежного, боялась оставить Джеймса и своего малютку одного.

Раздался плач крохи. Она кинула взгляд на запеленутый и испачканный кровью сверток.

– Это девочка, – шептал Джеймс, восхищённо разглядывая дочь.

– Дай мне, дай мне ее, – охрипший голос звучал, словно чужой.

Джеймс передал малышку Изабелле. Она едва ощущала свои руки. А то, что находилось ниже талии с каждой секундой переставало двигаться. Будто омертвело, замерзло. “Наверное, это морфий” – отрешенно подумала она.

– Карли. Моя девочка, – нежно шептала Изабелла. Они не обсуждали имя ребенка, но Изабелла всегда мечтала назвать свою принцессу именно так. Джеймс, она была уверенна, не против. Неожиданно острая боль в груди вызвала ее вскрик. Малышка укусила ее. “Это ничего. Это славно. Она чудо. Джеймс будет любить ее так же, как и меня”. Глаза Беллы медленно закрывались. Ей хотелось одного – спать. Сердце стучало совсем медленно и тихо.

– Белла. Белла, – ясновидящая трясла его жену, пока он сам держал на руках их дочь. Что-то пошло не так. Джеймс прислушался. Сердце. Оно не билось. “Она не может умереть” - словно дикий зверь ревел в его голове. Он не отпустит ее. Ни за что. Никогда на свете. Она не покинет его. Нужен яд.

– Держи ее, – Джеймс с силой пихнул ребенка на руки Элис, беря в руки шприц с ядом. Вначале это, потом укус. Джеймс давно разобрался с тем, почему происходит так, что укус не становится катализатором оборота. Контроль. Каким-то образом возможен контроль над ядом, над мыслями, над действиями. Однако сейчас Джеймс был уверен, что едва его клыки коснуться ее измученного тела, как яд попадет в кровь. Меж тем в комнату, где проходили роды, вошла пришедшая в себя блондинка. Она забрала ребенка и пока Элис вновь вводила яд в сердце, он делал ей прямой массаж – нужна была сила. Нужно было заставлять ее сердце биться. “Нужно запустить его вновь, нужно заставить его биться” – молил про себя мужчина.

Ничего не помогало. Его жена была неподвижна.

– Не смей от меня уходить, – рычал он в бессильной злобе, понимая, что сделать ничего не получается. – Изабелла Мари Визердейл, ты не оставишь меня. Ты будешь жить, хочешь ты того или нет.

Джеймс склонился над ее мертвым телом. Укус. Один. Второй. Шея. Руки. Ноги. Любая доступная часть тела, лишь бы ввести яд как можно больше, как можно глубже.

Боль была безумная. Изабелла орала внутри себя. Ничего не соображала, не понимала. Ее вновь и вновь засасывало во тьму. Небытие казалось ее спасением. Однако оно отступало и боль вновь нахлынула в ее тело. Она будто купалась к кислоте или ее тело разделывал маньяк-мясник. Все горело. Огонь. Вот она единственное, что ее окружало. Изабелла не слышала ничего, будто она находится в каком-то вакууме, где плавиться один на один со своей болью. Тело менялось, выгибалось, дергалось. Лучше смерть, чем это. Чернота то накатывала, то отступала, уступая место адской боли. Хотелось орать. Царапать и рвать когтями его, чтобы только облегчить все это. И единственная мысль, которая ещё билась в ее голове, заставляя сражаться, держаться, жить была – Джеймс. Она не могла вот так его оставить. Предать его. Покинуть. Он был тем, кто заставлял ее сердце биться. Ее константой. Ее верной тенью, оберегом, ее охотником, любовью всей ее жизни.

Потом в беспросветную боль хлынуло другое воспоминание – маленькое тельце, хрупкие пальчики и тоненькое маленькое тельце. Ее дочь. Та, ради которой она страдала. Та, что она так жаждала. Та, что соединит ее и Джеймса навсегда лучше любых колец и обещаний. Их общая жизнь. Она не предаст их. Она выживет всем назло. Боль словно яростное цунами давило на нее, но ее тело оставалось неподвижным. Морфий – это было единственным возможным объяснением, о чем смогла подумать Белла. Она горела, будучи парализованной на той поверхности, на которой лежала. Изабелла не знала сколько прошло времени: секунды, минуты, часы или годы. Все это смешалось в одну большую огненную кучу. Лишь бы не ощущать это. Лишь бы забыть. Белла молила, чтобы все прекратилось, но никто не внял ее мольбам. Ее тело менялось. Сначала она расслышала свое сердцебиение – частое, резкое порывистое. Затем редкие вдохи. И лишь после неизвестно через сколько времени – огонь стирал все границы, глухие голоса будто из-под купола.

– Карлайл, она жива? – это ее муж, ее Джеймс. – Вдруг мы что-то не то сделали?

– Джеймс, успокойся. Все будет в порядке. Действует морфий. Послушай ее сердцебиение, – Изабелла была готова сама подтвердить это, но чувствовала, что если откроет рот, то заорёт, чем лишь сильнее напугает всех присутствующих.

– Едва ли ты помнишь свое обращение, Джеймс, но у меня большой опыт в этом – почти вся моя семья жива благодаря мне. Это нормально, поверь мне. Жди. Ее тело меняется. Осталось совсем немного.

“Немного” – одно единственное слово билось набатом в ее голове. Немного это сколько? Час? Два? День?

– Она будет обворожительна, – мелодичный, словно перезвон колокольчиков, голос Элис вынудил ее напрячь слух. Он стал гораздо яснее, чем тогда, когда Белла слышала Карлайла.

– Красавица. Моя Белоснежка. Ты справилась.

“Это Джеймс? Почему я никогда не замечала, как глубок его голос? Как он переливается, как меняется его тембр и оттенок? – Изабелла старалась думать об этом, нежели о той муке, все ещё не отпускающей ее тело.

– Осталось совсем чуть-чуть.

Карлайл? Почему она ощущает его так близко, но так далеко, словно он говорит на другом конце комнаты.

– Сейчас позову всех, – это снова Элис.

Чем больше шло времени, тем больше она отвлекалась на мелочи: кто идёт к ней, что говорят, что делают, где находятся. Теперь, слушать было ее любимым развлечением, хоть как-то отвлекающим от того, что творилось с ее телом.

И вдруг тишина. Полная. Абсолютная. Словно разом выключили все звуки. Ее сердце больше не билось. Не было того оглушительного, а затем все более медленного и медленного темпа. Не было и боли. Как по волшебству она исчезла. Было… необычно. Совсем. А ещё Изабелла ощутила, что ее тело вновь ее. Что теперь она не заключённая в коробке боли, а вновь человек… вернее, уже вампир. Пора…

Она открыла глаза. Резко. И поднялась так будто робот – плавно и быстро. Девушка вытянула вперед руки, разглядывая их. Она была совершена. Гладкая белоснежная и такая мраморная кожа словно светилась изнутри. Ногти были идеальными. А затем она повернула голову вправо. Все было таким четким. Ярким. Совершенным. Ее глаза уловили пылинки в воздухе, жужжащую муху на окне и трещинки в полу.

– Изабелла, – этот родной голос поддерживал ее все время ее нескончаемых мук.

Белла хотела сделать вдох, совершенно автоматически, потому что без воздуха она не могла, но поняла, что… не может. Ее организм не принимал его. Легкие не нуждались в нем и не ждали. Но, тем не менее, сам воздух был наполнен чужими запахами, которые она могла разобрать. В основном это был спирт, какие-то лекарства, но вскоре к нему примешались и другие. Божественный аромат… лилий, ванили, яблок и корицы. Тысячи оттенков запахов витали вокруг. Изабелла раздула ноздри, с наслаждением вдыхая их и не могла поверить, что справилась.

Она вытянула руку и прикоснулась к его коже. Та была идеальной. Где ее прохлада, где кажущаяся неестественность? Теперь она ощущалась как самое лучшее, что ей удавалось нащупать.

– Как прекрасна, – его шепот несуществующими мурашками разнесся по телу. Изабелла слушала эти слова словно музыку. Это ее мужчина, ее охотник, который наконец-то дождался ее. В одно мгновение Белла уже обхватила его руками и ногами, углубляя поцелуй. Раньше это было потрясающе. Сейчас в разы, на порядки лучше, чувственнее, глубже. Джеймс не сопротивлялся. Он обнимал ее в ответ, терзая ее губы своими. Они потерялись во времени.