Котильон

Но об этом потом. Сейчас – Тинворт. И Долохов.

– Он ждет, – тихо обронила Джемма, обхватывая себя руками за плечи.

– Идем. – хрипло ответила Гермиона, отступая на шаг назад.

И в этот момент в доме распахнулась дверь, и на улицу, прямо в осеннюю хмарь, ловко выскользнула девушка в длинном чёрном платье. Ярко вспыхнула огненно-рыжая макушка. Девушка звонко рассмеялась и покрутилась на каблуках. Из дома донеслись крики вперемешку с громким хохотом; из патефона вдруг полилась медово-тягучая музыка. Мягкая, уступчивая, чуточку лукавая…

Незнакомая.

– Что это за танец? – поинтересовалась Гермиона, прочищая пересохшее от волнения горло. Джемма не успела ответить.

– Падеспань! – рыжая девушка плутовато дернула головой – густые локоны быстро подпрыгнули на худеньких плечах. Она бесстрашно перегнулась через перегородку и вытянула тонкую руку. – это падеспань, целитель Грейнджер! Потанцуете с нами?

Гермиона покачнулась с пятки на носочек и отрицательно мотнула головой.

– Извините, - вежливо отказалась она, - боюсь, мне некогда.

– А-а-а, - не огорчилась девушка, - вы ведь к мистеру Долохову? Ну тогда потанцуете с нами потом, ладно?

– Гестия! – сердито оборвала девушку Джемма, - оставь целителя Грейнджер в покое, ясно? Иди развлекайся!

Рыжая девушка надула губки, но Джемма больше не медлила – она жестко вцепилась в тонкое запястье и дернула Гермиону на себя, трансгрессируя прямо с места. Как бы не расщепило!

– Проходи, - заявила она двумя мгновениями позже, стягивая с Гермионы пальто и небрежно швыряя его домовику, – и знаешь что, – Джемма прикусила щеку изнутри, – если что – кричи. Я услышу.

И крутанулась снова, исчезая в вихре трансгрессионной воронки.

Гермиона, ослепшая от быстрого перемещения и оглохшая от неторопливого падеспаня покачнулась на месте. К вискам прилипла противная мушиная боль.

– Вас уже ждут, госпожа. – неожиданно пробасил домовик, и Гермиона перевела на него заинтересованный взгляд.

Это существо совершенно не походило на обыкновенных британских домовиков. Оно вообще не было похоже на домовика. Забавный маленький старичок, чуть повыше Кричера; в потертых штанишках и распахнутой рубашонке; с большими черными глазами, похожими на двух блестящих жуков и густой бородкой.

– Что это с вами? – нахмурил кустистые брови домовик, - вам плохо, госпожа?

Гермиона беспомощно улыбнулась, сдерживая желание поинтересоваться у странного существа его происхождением. В битве между неумным гриффиндорским любопытством и вколоченной с младых ногтей вежливостью победило воспитание.

– Нет-нет, все хорошо. – поспешила успокоить домовика Гермиона, нервно поправляя рукав свитера.

– Меня Еремеем-то звать, - заявил домовик, очищая её пальто одним прикосновением.

– Ере-е-е-мей? – с легкой неуверенностью протянула Гермиона. Певучее иностранное имя неожиданно правильно легло на язык. Она чуть поколебалась, прежде чем оглянуться по сторонам и опуститься на корточки, с интересом разглядывая необычное существо.

В больших черных глазах мелькнули добрые смешинки.

– Домовой я, госпожа, домовой. А вы-то?

– А я целитель Грейнджер. Можете звать меня Гермионой, Еремей. – Гермиона улыбнулась, а потом протянула домовому руку.

Еремей изучал её взглядом пару секунд, прежде чем неожиданно крепко пожать девичью ладошку в ответ.

– Я знаю, - очень серьезно сказал он, – вы хороший целитель, госпожа. А имена-то у вас больно сложные у всех… быть может, дозволите вас Галочкой звать? Или Машкой? Минкой? Маечкой?

Гермиона растерянно прикусила щеку изнутри, перебирая в голове предложенные имена.

– Зовите меня Галочкой, Еремей, - наконец решилась девушка. – мне так больше нравится.

Домовой открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел. Лицо его чуть посмурнело.

– Привет, грязнокровочка. – низкий бархатный голос пронесся прямо над головой Гермионы, и она так резко вскинулась, что в шее что-то ощутимо хрустнуло. Еремей неодобрительно хмыкнул.

– Мне бесконечно приятно видеть тебя на коленях, грязнокровочка, но общаться я все же предпочитаю с людьми, находящимися на ногах. Вставай.

Гермиона почувствовала, как жар смущения опалил щеки.

– Здравствуйте, мистер Долохов.

Антонина Долохова Азкабан не испортил. Даже тогда, в их первую встречу в отделе тайн, Гермиона с удивлением заметила, что он не был так сильно изуродован тюрьмой, как когда-то Сириус. Он совсем не был стар, прочие маги в его возрасте ещё развлекались, но на его лице – чуточку усталом, равнодушном, не было места живости.

Он не изменился. Пожалуй, даже сейчас, черноволосый, усталый; с пустыми глазами, съеденными войной, он оставался самым красивым мужчиной, которого она только видела.

Даже сейчас, после война и второго срока он умудрился не растерять всю свою холеность. Вязаный свитер – под горло, отутюженные брюки, начищенные черные ботинки и спадающие на лоб пряди. Он стоял у противоположной двери, оперевшись плечом о косяк и сунув руки в карманы.

Гермиона нутром чуяла исходящую от него опасность, замаскированную под наигранную дружелюбность. Вот только волка под овечьей шкурой никак не спрятать, глаза все равно выдают. Так и сейчас – опасность выдавали иронично прищуренные глаза, оглядывающие Гермиону с каким-то брезгливым интересом. Так смотрят на интересную букашку, путающуюся под ногами и вызывающую любопытство.

И от такого взгляда по спине промчался табун мурашек, заставивший щеки пылать еще ярче. Гермиона очень надеялась, что в данный момент окраской своего лица не походила на спеленький помидор. Судя по ехидной рожице домового, на помидор она очень даже походила.

– Изыди, Еремей! – вдруг скомандовал Долохов, переведя насмешливый взгляд на домового.

Еремей даже не дернулся, продолжая ехидно смотреть в сторону Гермионы.

– Дел наворотишь, Антошка, а нам… - неодобрительно проворчал домовой.

– Ты меня еще и учить будешь? – незлобно буркнул Долохов, - давай, Еремей, проваливай отсюда, пока я тебе пинка для скорости не прописал.

– Ну и ладно, - не обиделся домовой, - ты приходи ко мне еще, Галочка. Пирожками угощу. Беги ты от этой страхолюдины, Галочка, а то еще сожрет, а мне косточки догрызать…

– Вон, паразит!

Еремей скорчил зверскую рожицу, улыбнулся Гермионе, и только потом исчез вместе с её пальто.

Гермиона неловко поднялась на ноги, чувствуя себя крайне неуютно один на один с бывшим пожирателем смерти. Нет, она не боялась, что он причинит ей вред, но было в его харизматичности и небрежной обходительности что-то такое, отчего ей хотелось развернуться на сто восемьдесят градусов и припустить со всех ног. Но Долохов почему-то не спешил сдирать с себя маленькую для него овечью шкурку, продолжая пугать её вполне миролюбивым оскалом.

– Что-то ты больно молчаливая, грязнокровочка. Подойди ближе, - Долохов усмехнулся, - я тебя не укушу.

Конечно нет, захотелось ляпнуть Гермионе. Куда уж вам кусать? Война, небось, все зубы повыбивала.

На грязнокровочку даже обидеться нормально не получалось – Долохов не вкладывал в это прозвище какой-то оскорбительный подтекст, он всего лишь обращался к ней в такой хамоватой манере, к которой привык ещё до войны.

Сейчас он все же являлся её пациентом, и потому она не имела права вступать с ним в перепалку, отстаивая правильное обращение к себе. И вряд ли бы стала в другой ситуации.

- Давно не виделись, грязнокровочка. Я, быть может, соскучился по твоим испуганным глазкам, а ты все язык за зубами держишь. Долго молчать будешь?

Гермиону окатило противной удушливой волной – впервые за всю свою работу с пожирателями ей захотелось сунуть голову в песок или сбежать обратно домой.

Ей почему-то казалось, что прошедшее время исцелило ту страшную картину, навсегда отпечатавшуюся где-то на подкорке сознания.

Девочка с длинными вьющимися волосами неловко взмахивает кистью, закрываясь бледно-желтым полыхающим щитом. По бледным щекам стекают горячие слезы. Щит тоскливо мигает, прежде чем взорваться ослепительно-лимонными осколками. Сиреневый луч с силой бьет куда-то в плечо, от удара девочку отбрасывает на стену, по которой она сползает на пол. Сердце разрывается от разрывающей боли в плече. Колени больно стукаются о холодный пол, на который она падает неловким кульком; пальцам не за что уцепиться, длинные ноготки нежно-розового цвета больно ломаются о гладкую стену. Чужая рука жестко держит за волосы, небрежно встряхивает, как нашалившего котенка. Палочка с белой рукояткой впивается в пульсирующую жилку на гладкой белой шее. Повлажневшие шоколадные глаза встречаются с острым взглядом жестко мерцающих в тусклом освещении светло-зеленых.