Котильон

Гросфатер неторопливо покачивал их на спокойных умиротворенных волнах. Гермиона вплела дрожащие пальцы в густые черные волосы, путаясь и притягивая Долохова еще ближе к себе, не оставляя между ними и тех ничтожных сантиметров, что были в начале танца. Согревая мужскую щеку хриплым отрывистым дыханием. Словно пыталась растопить лед.

- Ты нужна мне. Ты очень-очень нужна мне, Гермиона. Я знаю, у тебя сейчас сеанс, но правда, ты… нужна мне. Приходи. Пожалуйста, Гермиона. Приходи.

Перед их лицами зависло маленькое белое облачко с забавными длинными ушами. Патронус Лаванды. Густоватая вязкая пелена возбуждения стерлась, а Гермиона рванулась из объятий Долохова так быстро, словно на неё вылили ушат воды. Он не отпустил, потеплевшие и казавшиеся секунду назад ласковыми руки, вдруг превратились в железные наручники, сковывающие по рукам и ногам. Гермиона вскинула голову так резко, что чуть не стукнула его макушкой по подбородку.

- Отпусти!

И сама удивилась такому яростному количеству страха и бешенства, проскользнувшего в её тоне злым недовольством. Долохов скатился с нее, а потом и вовсе сел – и только тогда Гермиона поняла, что они каким-то образом успели добраться до дивана.

- Побежишь спасать свою подружку?

- Да!

Гермиона резво вскочила на ноги, кое-как пригладила волосы и накинула на плечи пальто. Маленькая и встрепанная, она походила на воробья после драки.

Долохов раздраженно скривил губы, но все же промолчал. Только смотрел с такой ощутимой яростью, словно и сам не мог решить, чего хочет больше – переспать с ней или все же придушить прямо сейчас.

Гермиона неловко расправила рукава и попыталась пригладить смятую юбку дрожащими пальцами. Глаза – горячий шоколад – смотрели не менее раздраженно, чем сам Долохов.

- Встретимся на следующей неделе, Антонин. Приятного д..

Она не успела договорить – подавилась собственными словами. Долохов вдруг рвано подался вперед, крепко оплетая пальцами ее запястье, и рванул её на себя – Гермиона изумленно дернулась, когда он жадно и больно прижался к её губам. Он целовал её отчаянно, зло, недовольно, крепко сжимая в руках, так, что на запястьях уже цвели синеватые стебли синяков.

А через мгновение оторвался от нее, угрюмый, но чуть более умиротворенный.

- Иди.

Гермиона кивнула, а потом трансгрессировала. И уже не слышала, как Долохов с громкой бранью ударил кулаком в стену, сбивая костяшки в кровь.

***

- В чем дело, Лаванда?

Гермиона вошла к Лаванде ухе другой – спокойной, собранной, волосы она убрала в высокий хвост, пальто успела скинуть внизу.

Дома было очень тихо – Вальбурга только кивнула, а потом снова уткнулась носом в бокал с огневиски; Кричер помог раздеться и очистил её обувь; Невилл жарил яичницу на кухне; Риты и вовсе не было дома, а Лаванда…

Лаванда жила на втором этаже, с той стороны, с которой восходит солнце. Обычно она просыпалась раньше всех, распахивала полупрозрачную розовую тюль и шла готовить завтрак. Она любила свою комнату. Даже сделала её как можно более девчачьей, словно хотела восстановить свою спальню в Хогвартсе – французские белые двери, длинные окна, комод с десятками баночек и коробочек, распахнутые дверцы гардероба, пушистый белый ковер, бежевый полог над кроватью, мягкий светлый медведь с забавными лопоухими ушами, куча маленьких подушечек, каких-то плюшевых игрушек… как будто отчаянно желала вернуться в детство.

Лаванда сидела на подоконнике, свесив ноги вниз и устало курила в окно. По комнате плыл запах вишни и табака.

Она даже не повернулась.

- Привет, Гермиона, - радостно поздоровалась она, но голос у нее был какой-то надтреснутый, поломанный, будто она отчаянно пыталась не заплакать.

Гермиона прищурилась.

Спина Лаванды была безукоризненно прямая, волосы тщательно расчесаны. По бокам змеились две ярко-розовые ленты.

Гермиона почувствовала, как тугая шелковая нить пережала ей горло, больно цепляясь за трахею внутри и словно раздирая кожу на рваные лоскуты.

- Представляешь, мне вернули мое старое платье, - продолжила щебетать Лаванда, все еще не поворачиваясь. Только расправила плечи еще сильнее.

- Платье? – Гермиона задумчиво прикусила щеку изнутри, расправляя несуществующие складки на юбке.

- Посмотри на кровати. – откликнулась Лаванда все так же преувеличенно-жизнерадостно.

А на кровати, заправленной клетчатым пледом, действительно лежало платье. Нежно-голубое, мягкое, нижняя часть переливалась серебристыми звездочками, а рядом лежало несколько таких же ленточек.

Вот только это не было платьем Лаванды.

Это было платье Гермионы.

Гермиона провела ладонью по тонкой ткани, словно пробуя на ощупь. Она не заметила, как Лаванда спрыгнула с подоконника и оказалась совсем близко.

- Ты ведь знаешь, что я была влюблена в Рона, да? – она как-то странно улыбнулась, - даже после войны. Даже после того, как он оставил тебя одну – умирать от тоски и страха. Я думала, что он поступил очень плохо с тобой, что ты никогда не заслуживала подобного, но… я ведь всегда была влюблена в Рона… всегда.

Лаванда обхватила себя руками. Она опустила голову, и грива длинных светлых кудрей упала ей на грудь.

- Я ведь дала ему денег… тогда. Больше, чем тысяча галлеонов. Намного больше. Меня Мальсибер позвал на свидание, а я отказала. Знаешь почему? Ждала, когда же Рон позовет меня на свидание… а он…

- Не позвал.

Лаванда зажмурилась, как от боли.

- Не позвал, - медленно повторила она, - нет. Он собирается жениться на Парвати. Представляешь? Мой Рон – на моей Парвати. Я ведь думала… А получилось так, что и Рон не мой, и Парвати тоже не моя… ты знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что кому я такая нужна – изуродованная целительница, которая носится с грязнокровкой и бывшими пожирателями? Кому? – Лаванда вдруг как-то странно наклонила голову, словно в задумчивости, - а я знаю. Знаешь, Гермиона, оказывается, тебя я любила намного больше, чем Рона и Парвати вместе взятых. Кому я нужна, Гермиона? Кому, кроме тебя, Риты и Невиллы? Кому, кроме мадам Блэк и Кричера? Кому, кроме этих бывших пожирателей? Кому? Оказывается, что мне достаточно быть всего лишь нужной вам. И все. Вот я и послала его нахрен. Знаешь, что он сделал? Он прислал мне это платье с запиской: «забирай свое мерзкое шмотьё». Представляешь? ОН, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ДАЖЕ НЕ ЗНАЛ, ЧТО ЭТО ТВОЕ ПЛАТЬЕ!

Лаванда говорила с каким-то отчаянным бешенством. Гермиона её слушала, а сама думала, что не против оторвать Рону голову и засунуть ему же в задницу.

***

От Лаванды пахло вишней и табаком.

Внизу надменно хрипел гросфатер в старом патефоне, а Лаванда надрывно ревела в подставленное Гермионой плечо. Они сидела на подоконнике, тесно прижавшись друг к другу и зажигая сигарету за сигаретой, чтобы потом затушить и скинуть в пепельницу. Строили сигаретный замок.

- Не плачь, - тихо шептала Гермиона, поглаживая её по волосам. Потом они танцевали гросфатер до посинения, потом резали на куски голубые и розовые ленты, потом рисовали перьями на своих руках…

На шее Риты красовался засос.

- Это Снейп, - небрежно бросила Рита, - кстати, в постели он довольно…

- О нет, Рита, не смей! – Лаванда наморщила нос, а Гермиона в испуге зажала уши.

- Черт побери, Рита, нас не особо интересует, насколько хорош Снейп в постели!

- Очень хорош. Очень-очень хорош.

- Это отвратительно!

- О Мерлин, просто заткнись!

Рита звонко захохотала. Она пришла на втором часу истерики Лаванды, обозвала их унылыми дурами и предложила как следует оторваться.

Они втроем сидели на полу, прямо на белоснежном пушистом ковре. Рядом лежали две пустые бутылки, Рита разливала по хрустальным бокалам белое сухое вино, а Лаванда держала на коленях тарелку с ломтиками красной рыбы.

Волосы Лаванды были заплетены в какую-то сложную непонятную прическу, Рита сидела в съехавшем на ухо желтом венке из одуванчиков, а Гермиона завязывала бантики из ленточек. Внизу угрюмо звучал раздраженный гросфатер, тяжело вздыхая при каждом повороте и недовольно хрипя при каждом полном обороте.