Котильон

Снова Долохов!

Гермиона рассерженно фыркнула, только открыла рот, чтобы спросить, но…

- Гермионка! – прокричал Невилл, - тебе тут пришло письмо от Кингсли! Он спрашивает про Долохова!

Гермиона с бешенством стукнула ладонью по столу, с молчаливой яростью наблюдая, как на пол падают крема, скрабы и какие-то маленькие коробочки.

Ровно через двадцать четыре минуты она стояла на пороге дома Долохова. В легком карамельно-коричневом пальто, мягких белых сапожках, том самом голубом свитере и обычных черных брюках. Спокойная, чуточку меланхоличная, но решительно настроенная.

Правда, решительность сильно поубавилась, когда Еремей, высунувшийся за дверь, оглядел её внимательным заинтересованным взглядом и пропустил в дом без малейшего сопротивления, только ехидно пожелал удачи.

Перед последним шагом Гермиона на секунду втянула в себя воздух, как перед тем, чтобы нырнуть в холодную темную воду.

Глотнула, как в последний раз, а потом шагнула в гостеприимно распахнутую дверь.

========== первая кадриль ==========

Комментарий к первая кадриль

пошла порнография какая-то

я зимой пляшу и летом.

как, кадриль, ты хороша!

развернётся в ней гармошкой

моя русская душа!

Кадриль, кадриль, прекрасная кадриль – Вальбурга обожала эту композицию, включала на стареньком блэковском патефоне и по их гнездышку плясала озорная кадриль. Самая первая, которая открывает вечер. Задорная, яростная, веселая – кадриль, кадриль… единственный танец, чьему чувственному безумию Гермиона поддавалась, позволяя Дафне увлечь её в плотную стену пляшущих девушек, закружить в ворохе цветастых подолов и отстучать ритм каблуками по глянцевому полу.

В этот раз в доме Долохова было чисто прибрано и вымыто. В коридоре висело несколько мрачноватых портретов, появилась вешалка под верхнюю одежду и небольшой столик, но Гермиона заметила это так, вскользь. Особо не обращая внимания на изменения, она одним щелчком пальцев очистила сапожки от грязи и на правах личного целителя нагло отправилась на поиски хозяина дома, почему-то так и не вышедшего её встретить.

Долохов нашелся на кухне вместе с чашкой чая и тарелкой румяных пирожков. Не то чтобы Гермиона была голодна, но от одного взгляда на еще горячую выпечку хватило, чтобы рот наполнился слюной.

— Привет, грязнокровочка, — почти вежливо поздоровался Долохов, потягивая чай. — ты опоздала.

— Извините, мистер Долохов, — негромко ответила Гермиона, — меня задержали некоторые… семейные обстоятельства.

Пришлось умолчать, что наглая чёрная скотина довела портрет Вальбурги до истерического припадка. И что творит министерство. И что она в ярости. И вообще о многом пришлось умолчать. Вместо этого она улыбнулась такой нежной и ласковой улыбкой, от которой в годы ученичества у студентов Гриффиндора начинались панические атаки. Такой акульей улыбкой Гермиона улыбалась когда-то Амбридж, заводя её в лес к кентаврам. От такой улыбки самые скандальные пациенты тут же нервно давились своими жалобами и воплями. Пожалуй, если эту Гермиону – умудренную целительским опытом, усталую, замученную серой унылой жизнью можно было спихнуть обратно в прошлое и показать самому Волдеморту, то бедняга бы наверняка впечатлился только этой улыбкой и мгновенно отказался бы от захвата целителей в своё пользование.

Пожалуй, полевые мунговские целители намного опаснее профессиональных ноттовских боевиков. Гермиона улыбнулась так ослепительно, что на секунду в мрачноватой кухне стало так светло, как будто из-за черной ажурной шторки выглянуло слабое сентябрьское солнышко.

И он это заметил. Поймал потемневшим взглядом излом бледно-лиловых губ и горящие привычным когда-то гриффиндорским отважным огнем глаза. Поймал выражение её лица, решительное и храброе, повертел у себя в голове, а потом улыбнулся ей в ответ. Мягко, с легкой снисходительностью. Так улыбаются перед тем, как сжать пальцы на горле. Мерзавец. Чертовски обаятельный мерзавец. Это Гермиона тоже подумала в легком отвлечении, все еще пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий. Не угадала.

— Какие же? — поинтересовался Долохов с безукоризненно любопытствующим видом, размешивая чай маленькой серебряной ложечкой. Гермиона знала этот тон — таким обычно интересуются о чем-то безразличном самому, но требующем обычной вежливости из-за правил этикета. Обычно Долохов не заморачивался этикетом, но игру Гермионы поддержал с таким энтузиазмом, что та даже дрогнула от непонятного торжества.

Сколько ему лет, черт побери? Глядя на него, Гермиона не дала бы ему больше сорока уж точно, но ему было больше, это она знала. Ему было намного больше.

— Проблемы с домашними животными.

Гермионе показалось или в глазах Долохова на самом деле мелькнула искристая крупинка тщательно спрятанной усмешки? Показалась, наверное. Он выпрямился и отложил ложечку в сторону, окидывая её заинтересованным плотоядным взглядом. Словно выбирал, каким образом будет откручивать ей голову. И в его глазах блеснула кадриль – та самая, первая, с которой начинаются танцы, озорная, смеющаяся, веселая… опасная бешеная кадриль, увлекающая в круговорот хохочущих девушек, щелкающих каблуками и взмахивающих тонкими руками… кадриль. Первая кадриль – он наступает, отходи.

— Ну, — чуть тише проговорила она, с каждой секундой все острее чувствуя себя глупым кроликом перед старым изворотливым лисом, — начнём наш сеанс?

- Присаживайся, - радушно предложил мужчина, но овечья кроткость давно исчезла из его взгляда, заменившись на радостный волчий восторг. Быстро же он менял шкуры.

- Нет, спасибо, мистер Долохов. Мы можем пройти в гостиную?

Он проигнорировал её вопрос, только как-то непонятно усмехнулся, с каким-то странным напряжением оглядывая её с ног до головы. Словно увидел что-то, что до этого не замечал, и даже остался… весьма доволен этим фактом.

— Вы довольно напряжены, мистер Долохов. – с явной целительской вежливостью заметила Гермиона, тщательно маскируя тонкую издевку в голосе. Она не враг ему, а потому не собиралась играть в затяжную холодную войну со своим пациентом, поэтому сразу стоило расставить все точки в нужных местах. И это было бы глупостью – воевать с Антонином Долоховым.

— Право, грязнокровочка, переставай называть меня мистером. Из-за этого я чувствую себя ещё гораздо более старым, чем на самом деле. – Долохов рассеянно оперся щекой о кулак и посмотрел на неё снизу вверх, однако Гермиона чувствовала себя перед ним, как мышь перед лисом. Все ждала, когда он перегрызет ей шейные позвонки.

Но все же Гермиона насмешливо улыбнулась на этот выпад. Проигрывать в этой глупой словесной пикировке двух впавших в детство людей она совершенно не собиралась.

— Сэр Долохов? Господин Долохов? Мсье Долохов? Сеньор Долохов? Герр Долохов? – с искренним наслаждением перечислила девушка, крепче сжимая побелевшие от напряжения пальцы на ручке портфельчика.

— Напомните, почему же я все ещё терплю ваши извращённые издевательства над собой? – весело поинтересовался Долохов. С каждым мгновением он веселел все больше и больше, явно наслаждаясь их странным хамоватым общением. Это… пугало.

— Я ваш личный ангел-хранитель, не так ли? Примите. Примите и поймите.

Долохов с лицемерным сожалением поцокал языком и каким-то плавным, хищным движением поднялся на ноги, да так стремительно, что Гермиона едва успела задушить в себе паникующий визг и желание отпрыгнуть назад. Но он заметил – заметил, но промолчал. Он вообще заметил сегодня слишком много, но все ещё старательно помалкивал.

- Пойдем, грязнокровочка, - небрежно позвал он, сунув руки в карманы и легкой походкой направляясь прочь из кухни. – Еремей, прибери тут, будь так добр!

Он и правда привел её в гостиную – довольно просторную комнату с большим мягким диваном, несколькими стеллажами со всякой мелочью и книгами, двумя кожаными креслами и маленьким кофейным столиком.

- Присаживайся! – бросил он перед тем, как быстро опуститься в теплое мягкое кресло и блаженно вытянуть ноги к камину, который Гермиона заметила не сразу. Большой, теплый, с пляшущими карминными саламандрами.