Котильон

- Выглядишь усталой. – не очень тактично заметила Рита.

- Ты очень проницательна. – непроизвольно огрызнулась Гермиона.

- В чем дело?

- Он отымел меня, - трагично поведала Гермиона, залпом осушив чашку с её любимым горячим шоколадом, который подсунул ей Кричер. Шоколад уже остыл, так что она не обожглась.

Рита выронила лак. Лаванда подавилась пармезаном и закашлялась. Кричер чуть не разбил тарелку. Вальбурга и Невилл прекратили дискуссию о спиртовых настойках и синхронно уставились на Гермиону. Даже Живоглот перестал драть когтями стул.

- Морально, - соизволила уточнить Гермиона, - морально, но очень-очень качественно.

- Рассказывай! – рявкнула Вальбурга, едва ли не вываливаясь за рамку. Даже после смерти она оставалась заядлой сплетницей, а потому Гермиона флегматично подумала о том, что сегодня обсуждать Долохова будут все фамильные портреты Блэков на Гриммо.

- Он изменил стандартные условия договора о найме целителя, - зло выплюнула Гермиона сквозь стиснутые зубы.

Лаванда подавилась салатом повторно. Если Рита и Невилл не увидели в этом ничего плохого, то Лаванда тоже была целителем, и точно знала, сколько денег нужно отвалить за изменение договора. Один пункт – одна кругленькая сумма.

- Какие? – коротко бросила Лаванда, от греха подальше отодвинув тарелку.

- Смотри сама, - предложила Гермиона, протягивая Лаванде значительно поправившуюся папочку.

Этот договор был сущим издевательством, но количество нулей склоняло Гермиону к положительному ответу.

Стандартный договор включал в себя пять посещений с правом целителя проводить диагностику и двухчасовые сеансы общения для выявления психологических проблем с правом требовать показать воспоминания.

Долохов же сделал фирменную подлянку. Теперь Гермиона ясно поняла, почему от него так целители шарахаются.

Долохов не был болен, он просто скучал. И из-за этой навязанной скуки он нашел себе развлечение в третировании Гермионы чертовым договором, который она так неосмотрительно подписала. Дура! Читать надо было, что внизу мелким почерком да скрывающим заклятьем приписано!

Долохов требовал ответов. Вместо пяти сеансов – семь, а на предъявление воспоминаний и ответы на вопросы он требовал кое-что другое. Это было похоже на маггловскую «правду или действие». На каждый хорошо проведенный сеанс с отвеченным вопросом, диагностикой и предъявленным воспоминанием она обещала отвечать на любой поставленный им вопрос, а если отказывалась – исполняла любое желание в рамках допустимого. Ничего смертельного или опасного, какая-либо забавная мелочь.

Звучало довольно безобидно, но явно не в случае с Антонином Долоховым. Этот наверняка собирается хорошо поразвлечься за её счёт.

До первого сеанса оставалось всего три дня, а Гермиона уже впала в меланхолию, из которой Вальбурга вытаскивала её пинками, приказывая закончить текущие дела.

В пятницу Гермиона фирменно задолбала Сметвика, которого обвинила во всех своих бедах. Главный целитель обязался оплатить ей отпуск за счет больницы, протер голову платочком и выставил агрессивно настроенную героиню войны из своего кабинета.

Весь субботний день Гермионе пришлось потратить на Марго Руквуд, которая просидела с ней в уютном французском ресторанчике три часа кряду, а потом потащила купить какие-то шмотки. Домой Гермиона приползла едва ли не на карачках, почти в слезах и с голубым свитером, который стоял примерно месячный оклад среднего министерского работника. Мерзкая мысль о том, что у Рона было раз в тридцать меньше денег приятно грела сердце, и Гермиона ничего не могла с собой поделать.

В воскресенье они с Лавандой навещали Снейпа, который орал, ругался матом, вопил что-то о двух тупоголовых идиотках и швырялся в юных целительниц всеми подручными средствами. Лаванда получила фингал, Гермиона же заработала шишку на лбу.

Уже вечером – злая, уставшая и морально подготовленная к завтрашнему контакту с Долоховым, Гермиона тащилась домой от Руквуда, которому пришлось сбивать температуру и лечить взятую откуда-то гнойную ангину.

А перед домом её ждал сюрприз – наглый черный кот соскочил с окна и кинулся ей под ноги. Хорошенький такой, несмотря на то, что весь какой-то замызганный и потрепанный. Сердце кольнула ледяная иголка жалости. Грязного и тощего зверя пришлось затаскивать домой, купать и знакомить с Живоглотом, который – впервые! трусливо поджал хвост и с громким мявом забился под диван, стоило чужаку сверкнуть на него злыми зелеными глазами.

Гермиона подавила желание вызвать маггловского священника или протереть глаза – на секунду ей показалось, что наглый черный кошак глумливо ей ухмыльнулся.

- Совсем от усталости сбрендила, - грустно посетовала Лаванда.

- Ну что, мой друг, - многозначительно изрекла Гермиона, вытирая смирно терпящее животное новеньким белым полотенцем, которое потом придется пожертвовать хамоватому гостю или же вышвырнуть в урну.

В первые двадцать минут нахождения в доме кот умудрился разодрать шторку на портрете Вальбурги, погонять Кричера и разбить вазу. А когда Гермиона схватила полотенце, чтобы как следует шлепнуть негодяя, то кот покладисто бухнулся на спину и растопырил лапы, умильно сверкая зелеными глазищами. Даже наорать на поганца не получалось.

Вальбурга, что показательно, даже голоса не повысила – только заухмылялась паскудно, пригрозила коту пальцем и ушла на другой портрет.

Что-то грызло – Гермиона чувствовала себя не в своей тарелке, словно являлась неудачным ужином. Ей казалось, что её как следует пожевали и выплюнули.

- Кричер, - тихо попросила она, - приготовь мне мой любимый шоколад, пожалуйста.

Старый эльф со всем возможным пафосом подкатил к ней антикварный столик на колесиках с белым блюдцем и кружкой одуряюще пахнущего баварского шоколада.

Черная скотина уютно устроилась на коленях вышивающей Лаванды и иногда путала ей нитки, не забывая косить на Гермиону блестящим зеленым глазом.

Гермиона боялась. Ей почему-то казалось, что колкий насмешливый взгляд Долохова ввинчивался ей между лопаток каждые несколько секунд, как будто несносный пожиратель умудрялся присутствовать рядом даже в тот момент, когда о нем даже размышлять не хотелось.

С утра перед посещением Долохова Гермиона расчесывала длинные золотисто-каштановые кудри перед зеркалом, в последние разы прокручивая в голове возможные сценарии развития их первого сеанса. Обычно это успокаивало её – она привыкла рассчитывать все наперед, чтобы не чувствовать себя неловко, но в этот раз не могла даже приблизительно представить, как именно пойдет разговор с Долоховым.

Он был слишком непредсказуемым. Будь она суеверной, то назвала бы его воплощением дьявола, но Гермиона таким не страдала, а от того в её голове Долохов прочно ассоциировался с презрительным плевком войны в лицо. И от этого было еще хуже.

Рита рано утром убежала в редакцию с новой статьей, Лаванду срочно вызвали на операцию, Вальбурга отдыхала на Гриммо в компании портрета Беллатрикс Лестрейндж. Невилл пересаживал поющие нарциссы в новый цветочный горшок. Кричер готовил Гермионе шоколад с имбирным печеньем. С кухни лилась игривая лукавая мелодия – наверное, Кричер опять включил патефон. Гермиона, бездумно завязывающая пушистые волосы в высокий хвост вдруг вздрогнула.

Гавот?..

Да быть того не может!

- Кричер! – крикнула она, - Кричер, что это играет?

Домовик буркнул что-то о необразованных грязнокровках, но с такой ворчливой нежностью, что Гермиона даже за оскорбление это не посчитала.

- Гавот, конечно! – рявкнул он в ответ, - ты его с этим позором благородного рода Поттеров так лихо отплясывала в палатке… где же это видано, что б невинная несговоренная девица с парнем-то вдвоем была в одном помещ… - ворчание Кричера прервали громкие матерные частушки от Невилла и звон разлетевшегося горшка.

А, Гарри. Точно. С ним она, кажется, тоже танцевала гавот. Но о Гарри думать не хотелось – вместо радостных зеленых глаз бывшего друга возникли совсем другие глаза. Тоже зеленые, только вязкие, пьянящие, утягивающие в самую топь страшного болота, полные какой-то злой тоски и усталой насмешки.