Роман Нелюбовича

Я присел на стул, достал телефон. Кажется, пока я болел, приходила СМСка с балансом по пенсионной карточке, надо поискать.

– Вам опять кофе?

Передо мной стояла официантка в зелёной косынке. Размышляя о покупке мотоцикла, я и не заметил, как вновь очутился в уличном кафе возле редакции. Вот что значит сила привычки.

– Нет, мне, пожалуйста, стакан кипятка и чайную ложечку. У меня ещё с прошлого раза вкус вашего кофе во рту остался.

– А чайную ложечку зачем?

– Чтоб кипяток помешивать.

– Такого в меню нет! – сурово ответила официантка. – Или заказывайте чего-нибудь или уходите.

Я предпочёл уйти. Не очень-то добрые воспоминания связаны у меня с этим кафе: сначала изжога, потом бывшая – сплошные проблемы.

Я погулял по городу, дошёл до вокзала, посмотрел, как отходят электрички от перрона. Надо же, я могу сесть на любую из них и вновь оказаться в родном городе. Всего каких-то пять часов – и снова привычные улицы, пробки, метро, Серёга Копытов… Позвонила мама, рассказала о своих новостях, я рассказал о своих. Хотя чего там рассказывать? – всё по-прежнему, ничего не меняется, даже погода. Зашёл в привокзальное кафе, съел два бутерброда с сыром. Подумал купить четвертиночку водки, пожал плечами, отказался. Не буду, зачем? Где одна четвертиночка там и вторая, а настроение такое, что и тремя не обойдёшься.

Мысли о мотоцикле остыли и ушли на второй план; идея хорошая, но накладная, да и не это сейчас главное. Вспомнилось приглашение от Геннадия Григорьевича. Литпосиделки, или как там у них – литературный клуб? Да, кажется так. Не нравятся мне подобные собрания, слишком уж они смахивают на местечковость, но… Хочешь, не хочешь, а надо: себя показать, других посмотреть. За свою литературотворческую жизнь, я понял главное: без общения с себе подобными шансов подняться над собственными ошибками мало. Практически нет. К тому же интересно как на тебя посмотрят, как оценят, что скажут.

Я достал листок с адресом, прочитал: улица Вокзальная, тринадцать. Время до четверга ещё было, но чтобы не плутать потом по пужанским улицам, лучше найти этот дом сейчас. Я посмотрел по сторонам, увидел мужчину с двумя большим сумками, наверное, местный челночник.

– Друг, не подскажешь, где здесь Вокзальная?

– А дом какой?

– Тринадцать.

– А, так то библиотека. Иди прямо, не промажешь. Зданьице приметное.

Я пошёл. Здание и впрямь оказалось приметное: одноэтажное, штукатуренное, с высокой крышей под старым шифером, перед фасадом небольшой палисадник с кустами шиповника. Оно выделялось из общего ряда почернелых бревенчатых домов, полуприкрытых от взгляда сплошными заборами, как бельмо… Нет, бельмо – это не правильно, библиотека всё-таки. Как маленькая серебристая рыбка в стае глубоководных крабов. Да, что-то вроде этого.

На табличке было написано: библиотека имени И. В. Камешкова. Я попытался вспомнить литератора с подобной фамилией – вряд ли библиотеку назовут в честь какого-нибудь конструктора или агронома – но память молчала, и я махнул рукой: бог с ним.

Дверь была приоткрыта, но заходить в библиотеку я не стал. Становиться её читателем я не собирался, а вливаться в круг членов клуба пока рано. Надо ещё посмотреть, что это за клуб, что за люди, не обжечься бы, а пока можно возвращаться.

По пути домой я зашёл в магазин купить рыбы. Увидев меня, продавщица скривила губы, и мне стало неловко: наверное, вспомнила, моё последнее посещение. Помятый, небритый. Непрезентабельный у меня был вид, самому противно, и не больно хочется напоминать о себе лишний раз. Но делать нечего, этот магазин самый ближний к моему дому, идти в другой – крюк на полкилометра, придётся терпеть.

Я положил на прилавок деньги, стараясь делать вид, что моего пришествия трёхдневной давности вовсе не было.

– Рыбы, пожалуйста. Свежей.

– Есть минтай, пикша.

– Сайды мне. Для кошки.

Продавщица открыла холодильник, вынула несколько рыбин.

– Грамм триста хватит?

Я кивнул. Она завернула рыбу в бумажный кулёк и сказала:

– Я своей кошке рыбы совсем не даю. Это очень вредно.

– Что вы говорите.

– Да, вредно, – повторила продавщица. – Я куриные головы покупаю, отвариваю их минут десять и потом остужаю. И ещё молока немного даю. И уж точно никаких вискасов. От них вреда ещё больше. У меня у соседки кошку этим вискасом кормили. Так представьте себе – сдохла!

Лучше бы я снова пьяным пришёл. Вот объясни мне, Господи, почему я должен выслушивать этот бред? Ладно бы мы с этой продавщицей друзьями были, так ведь нет, я даже имени её не знаю.

Продавщица подождала, что я отвечу, не дождалась, и, фыркнув, бросила кулёк с рыбой на прилавок. Я поблагодарил, взял кулёк и ушёл. В следующий раз надо не пожалеть ботинок и сходить в другой магазин.

Подходя к дому, я услышал звуки ударов молотка. В вечернем воздухе они раздавались как выстрелы – сухие и резкие. Отворив калитку, я увидел Аркашку. Он стоял возле беседки и обухом топора вгонял в неё гвозди. Беседка моя выпрямилась и более не походила на Пизанскую башню. Да, так практичнее, можно теперь чайку попить, не опасаясь, что вся эта деревянная конструкция рухнет на голову. Но с другой стороны, очарование италийских мотивов уходило прочь, и от этого становилось немножко грустно.

– Привет.

Аркашка обернулся ко мне, кивнул.

– Погодь малость, с обвязкой закончу.

Он был трезв. Я обратил внимание, что его несуразность и бомжеватость пропали. Он стал чистенький, ухоженный, как все. Обычный. Это явно бросалось в глаза и от этого тоже становилось немножко грустно. Я не желаю ему зла, нет, но тот образ, который я увидел и принял в день нашего знакомства, исчез, а на месте исчезновения всегда образуется пустота.

– Вот, хозяин, принимай работу.

Я осмотрел беседку, оценил: да, хорошо, крепко.

– А столбик где взял?

– Принёс.

Нормально.

– Я тебе должен что-то?

– Если только рублей тридцать на пиво.

Я дал. Снова. И мне так показалось, попроси он ещё – снова дам. Сложно отказать Аркашке, мне сложно.

– Пойду, а то Нюрка к ужину ждёт.

– Давай. Увидимся.

Аркашка сложил инструмент в плотницкий сундучок и посмотрел на меня с детским смущением.

– Ещё это… спасибо, что до дому меня довёл… Ну, в тот раз. И опохмелиться оставил. По-человечьи всё. Спасибо.

Я отмахнулся, дескать, ничего страшного, любой бы так поступил, что ни говори, но мужская солидарность не пустой звук. Глядишь, и меня когда-нибудь придётся до дому нести.

Аркашка притворил за собой калитку, а я сел на лавку в исправленной беседке, положил на столик кулёк с рыбой. Сейчас посижу немного, поставлю чайник, заварю чайку. Надо будет поспрашивать у местных, может, у кого самовар найдётся. Сейчас такие вещи антиквариатом считаются, ну да вдруг кто продаст не задорого? Буду самовар ставить, пить чай из блюдца с вареньем и сушками. Лепота.

На колени ко мне прыгнула Муська, заурчала любезно, потёрлась головой о руку, заглянула в глаза.

– Что, радость моя, соскучилась? – улыбнулся я, гладя её по спинке, и вспомнил про кулёк. – А, так ты рыбку учуяла? Ох ты прохвостка. Ну пойдём, пойдём в дом. Покормлю.

4

Мои мысли крутились вокруг предложения Арбатова, и чем больше я об этом думал, тем сильнее оно меня притягивало. Литературный сайт, конечно, доброе дело. Друзья, знакомые хвалят, ругают, советуют, но на фоне мерцания монитора всё это выглядит кукольным театром. А хочется живого общения, чтоб по-настоящему, без прикрас, глаза в глаза. Чтоб не только цвет присутствовал, но и звуки, и запахи. Эмоций хочется – открытых, осязаемых.

Как в жизни. Я налил в чайник воды, поставил на плитку. Старая электрическая плитка, купленная за триста рублей на мелочёвке, работала исправно. Пока я резал хлеб и сыр, она вскипятила воду. В одну руку я взял чайник, в другую кружку и тарелку с нарезкой, кивнул Муське:

– Пойдёшь в беседку? Варенья не обещаю, рыбы тоже, зато свежего воздуха сколько угодно.