Страница 27 из 40
– Постой, Морис. Вероятно, ничего не выйдет. Похоже, прошло слишком много лет, и я утратил дар. Если он у меня когда-либо был.
– Был, был, – нетерпеливо сказал Делани.
– И вообще, – продолжил Джек, – если у тебя есть подходящая замена, я немедленно откланяюсь. Ты сбережешь свое время, а я – свое. Дневным рейсом улечу в Париж; кажется, такой вариант обрадует многих.
– Не торопись сдаваться в конце первого часа. Что с тобой? В какое положение ты меня ставишь?
– Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным работать со мной, если необходимость в этом отпала.
– Послушай, Джек. – На лице Мориса появилась добрая, обезоруживающая улыбка. – Ты что, обиделся на меня? Господи, ты – единственный актер, с которым я мог дружить, потому что ты был мужчиной, а не жалким…
Он замолчал, посмотрев на свою секретаршу, сидевшую на ряд дальше от экрана.
– Извините меня, Хильда, – сказал Делани. – Я чуть было не произнес грубое слово. Уж-жжасно оскорбительное для женщин, – добавил он с утрированной эмоциональностью. – Им во все времена называли излишне чувствительных, легкоранимых актеров.
Он дружески похлопал Джека по плечу.
– Все не так трагично, Джек. Вот увидишь, дело пойдет на лад.
– Надеюсь. Но так ли уж это важно? В конце концов, это не самая главная роль…
Джек замолчал. Время откровенности еще не пришло, и он не стал говорить о том, что, познакомившись со сценарием и уже готовым материалом, заметил много неудачных сцен, которые следовало переснять или выбросить; по мнению Джека, сделать это было важнее, чем отдублировать голос Стайлза, какой бы удачной ни оказалась замена.
– Это не какая-нибудь эпизодическая роль, – возразил Делани, – это краеугольный камень всей картины. И даже если бы речь шла о второстепенном персонаже, такой брак все равно способен превратить произведение искусства в жалкую подделку. Ты знаешь не хуже моего – тут не существует мелочей.
Фанатизм, звучавший в голосе Делани, питался его убежденностью.
– Один кадр, одна строка, одно движение, совершенное в критический момент, могут погубить двухчасовую картину. Или превратить ее в шедевр. Такова природа кинематографа, Джек. Почему, ты думаешь, я так бьюсь над каждой деталью?..
– Я знаю, что теоретически это так. – Неудивительно, что он выглядит столь молодо, подумал Джек. Одержимые люди не стареют. – Но здесь…
– И здесь, и везде, дружище, – тоном, не допускающим возражений, заявил Делани. – Начнем все сначала.
Они поработали еще полчаса; Джек добросовестно и безуспешно пытался вдохнуть жизнь в реплики. В середине одной фразы Делани поднял руку, и зажегся свет.
– На сегодня хватит.
– Плохо, – произнес Джек.
– Так себе. – Делани добродушно улыбнулся. Потом он внимательно посмотрел на Джека. – Ты о чем думаешь?
В душе Джека происходила борьба.
– Ни о чем я не думаю, – выдавил он из себя.
– Счастливый человек, – заметил Делани. – Пообедаем?
Джек снова заколебался:
– Я должен сначала позвонить в отель. У меня назначено свидание.
Джек набрал номер. Портье сообщил ему, что синьорина Ренци собирается перекусить в ресторане «У Эрнесто», на площади Святейших Апостолов. Она будет рада, если синьор Эндрюс составит ей компанию в час дня.
– Спасибо. – Джек опустил трубку. – Я занят, – обратился он к Делани.
Морис пристально глядел на Джека. «Любопытно, – подумал Эндрюс, – что прочитал он на моем лице, когда я говорил по телефону – страх, сладостное ожидание, радость?»
Делани хмыкнул, собрал бумаги, и они вышли на улицу, под моросящий дождь, к автомобилям, оставленным у подъезда.
– Джек, Холт вчера говорил с тобой?
– Да, – ответил Джек.
– Ты в силах ему помочь?
– Побеседую кое с кем.
Делани удовлетворенно кивнул.
– Он славный человек, этот Холт, – произнес режиссер. – Было бы хорошо, если бы мы сумели помочь бедняге.
– Я постараюсь. – Джек не стал упоминать контракт на три картины.
– Спасибо. Ты ему здорово понравился. Вчера вечером, вернувшись в клуб, он сказал мне, что у тебя доброе сердце.
– Это точно. Я – человек с добрым сердцем.
– Сегодня Холты устраивают у себя коктейль. Они очень хотят, чтобы ты пришел.
– Хорошо.
– И не сиди, забившись в угол, как вчера вечером.
– Ладно. – Джек подумал: «Надеюсь, вчерашний вечер не повторится».
– Гвидо знает адрес.
Делани сел в машину и уехал вместе с Хильдой.
Гвидо повез Джека на площадь Святейших Апостолов. Оказалось, что итальянец, как и Джек, говорит по-французски. Они отметили это открытие, выкурив по сигарете. Потом обменялись первыми суховатыми фразами. Гвидо пояснил, что овладел французским в итальянской армии; его часть во время войны стояла под Тулоном. Джек сообщил, что уличное движение в Париже еще ужаснее, чем в Риме, а пасмурных дней в году больше. Теперь в зеленом «фиате» установилась более теплая атмосфера; Джек заметил, что, разговаривая, Гвидо ездил медленнее и реже подвергал их обоих опасности. «Может оказаться, – подумал Джек, – что знание французского спасет мне жизнь».
Вероника сидела у белой стены напротив двери. На девушке была та же одежда, что и вчера. Она без стеснения разглядывала компанию из трех мужчин, расположившихся в другом углу зала. Когда Джек направился к ней, она не сразу повернула голову в его сторону, и он успел подумать – где бы она ни была, чем бы ни занималась, она постоянно находится в контакте с мужским полом. Вероника улыбнулась Джеку, и его смутила нескрываемая животная радость, мелькнувшая на ее лице. Чувствуя, что трое мужчин смотрят на него, Джек испытал ту неловкость, что охватывала его в юности, когда он появлялся на людях с девушкой, которая была слишком накрашена, или вызывающе одета, или имела чересчур пышные формы. В таких случаях ему казалось: все окружающие догадываются, что их связывает.
Он опустился в кресло возле Вероники, коснулся ее руки и сказал:
– Я без ума от одной девушки, которая исчезла, не оставив ни адреса, ни телефона. Ты не знаешь, где ее можно найти?
Они закончили есть и принялись за кофе. Остальные посетители уже покинули ресторан. Джек произнес:
– Вчера ты куда-то перебралась. Не скажешь, куда именно?
– Что? – удивленно отозвалась Вероника.
– Вчера вечером, – неторопливо пояснил Джек, – когда я спал в отеле, ты вернулась туда, где живешь, собрала вещи и ушла. Куда ты направилась?
Вероника растерянно посмотрела на него.
– Откуда это тебе известно?
И тогда он рассказал о визите Брезача, не упуская деталей, упомянув дождь, слезы, сцену в спальне. Лицо Вероники постепенно каменело, становилось все более безжалостным, полным презрения.
– Il cafone, – сказала она.
– Что это значит?
Она пожала плечами:
– Многое. Ничего хорошего. Дурак, подлец…
– Как он узнал обо мне?
– Я ему сказала, – заявила Вероника. – Ты недоволен?
– Ну, – начал Джек, – сейчас мне это безразлично. Но когда он размахивал ножом, несколько секунд я…
– Если хочешь знать… – Она обиженно поджала губы. – Иначе он не выпустил бы меня из дома. Устроил бы грандиозную сцену, пошел бы за мной следом. Он пообещал, что, если я назову ему фамилию мужчины, он перестанет меня задерживать. И заверил меня, что не будет беспокоить этого человека, кем бы он ни оказался.
– Возможно, он не считает, что воткнуть человеку нож между ребер – значит побеспокоить его.
– Не шути так. Он на это способен. – Она негромко рассмеялась. – А я-то решила, что с ним, американцем, я буду наконец избавлена от безумной итальянской ревности.
– Кто он? – спросил Джек. – Что делает в Риме? Что вас объединяет?
Вероника открыла рот и тут же закрыла его, не вымолвив ни слова. Она посмотрела на свои руки. На ее хорошеньком кукольном лице появилось хитрое, лукавое выражение, она словно раздумывала, стоит ей говорить правду или нет.
– Почему ты хочешь это знать? – Вероника стремилась выиграть время.