Серебряные слезы

— Говори, урод, где она сейчас, — прохрипел Руслан.

— Я сам хотел бы знать, — сплюнул кровь на пол Сашка, — тебе не скажу, даже если узнаю. Кинешься очаровывать, врать, соблазнять своей физиономией, достижениями?

— Ревнуешь, урод, боишься? Чего тебе не хватало, придурок, что тебя повело налево сразу после свадьбы? Я не собираюсь врать ей, с чего ты взял? О чем врать? Что ты мелешь, идиот?

— О том, что ты другой. Что верный до чертиков и с тех пор, как влюбился в нее, не был ни с кем.

— Да она чужая жена! Ты о чем вообще? Мне нужно знать, что с ней все в порядке. И все! — Руслан тяжело поднялся с пола, подергал стул, пробуя его на прочность, сел. — Ты думаешь, ей сейчас до этого? Ты можешь сказать, что произошло? Зачем тебе тогда нужна была эта женитьба, если тянет на других?

— Я не собираюсь отчитываться перед тобой…

Руслан подхватился со стула и достал в ответ отшатнувшегося Сашку кулаком в скулу. Опять оба покатились по полу, уже без сил молотя друг друга. Отвалились, замерли, лежа на полу и пытаясь восстановить дыхание.

— Ты отчитаешься, гад. Потому, что она для меня много значит, а ты ее обидел. И поэтому мне нужно знать, что вообще происходит и что ей грозит с этими вашими собачьими заморочками. Я не отстану, я поселюсь здесь, я из тебя…

— Хорошо… Ладно… — устало совсем лег на пол Сашка и с горечью заговорил, глядя в потолок.

ГЛАВА 13

— Нас с отцом неожиданно вызвали в Москву поставщики драгметаллов. Что-то там с договором, всплыли, мол, какие-то сложности. Это он мне так говорил…

В Москве он позвонил кому-то и сказал мне, что встреча переносится на завтра. А сейчас поедем по другим делам. Мы, и правда, много чего решили в тот день. Устали порядком… Ночевать поехали в пригород, далековато ехали. Там нас встретили наши… мне незнакомые. Поели, выпили. Потом нам предложили прогуляться в лесу в том облике. Отец отказался, а мы втроем разделись и обернулись. Лес там сразу за забором и забор совсем низкий — перемахнули и понеслись…

Я сразу оторвался от них, никого рядом не хотелось. Свобода такая вселенская, эйфория небывалая… усталость ушла, запахи осени в ноздри особенно ярко- лист прелый, желуди, грибы, хвоя, земля мокрая… А потом вдруг, как удар — запах самки… Я только слышал, не верил отцу. Когда период овуляции, когда она готова зачать щенков, этот запах сносит крышу, там одни инстинкты — нет мыслей и разум в отключке. Взял ее волком, потом обратились оба под утро, когда устали гонять по лесу и тогда появились новые силы. И новые впечатления — обнаженное женское тело под тобой. Очень опытное и развратное тело, требовательное. И не остановиться, просто невозможно — потребность такая… И понимание, что все уже произошло, и желание наказать поэтому и отомстить… Думал — загрызу… Она выглядела потом не лучше, чем я. И себе мстил, понимая, что это — все. Что случилось уже все и что это значит — дети, однозначно… Как правило — двое. Замолчать, утаить не получится.

Когда прошла горячка, нас окрутили по-быстрому. Я не сопротивлялся, теперь это было… сам виноват. Только оговорил условия — больше никакой близости, никогда. Детей я им дал, а больше не хотел ничего и никогда. Раздельное проживание, само собой.

И как дурак, помчался к Маше. Машину забрал у них. Зачем я тогда? — Сашка застонал, схватившись за голову, — почему не подумал, не взглянул в зеркало хотя бы? Зачем вывалил тогда на нее все это? Мне плохо было, до смерти плохо. А возле нее всегда хорошо, вот и несся, как к спасению, не думая, а как будет ей — узнать, увидеть это. И потом, когда она спросила, смогу ли я отказаться от той суки, если позовет… я не знал. Если опять это… я помнил эту горячку, эту невозможность сопротивляться. И сказал честно — не знаю. Она до свадьбы просила о честности, вот я и сказал честно. А потом не смог ответить на ее вопрос — а кто она теперь для меня, если женой по нашим законам стала другая? Государственная регистрация для нас мало значит, я говорил ей об этом. Я был двоеженцем на тот момент и сам толком не понимал, как ответить на ее вопрос.

А подумать, сообразить что делаю, говорю, как это выглядит, времени не было — только отчаянье, паника, страх внутри, отключающий мозг. Душой к ней тянулся, грызть себя готов был, только бы простила. Просто в ногах у нее полежать на полу, только бы рядом. Не в состоянии был грамотно подобрать слова, оправдаться как-то, объяснить внятно, хотя бы, как тебе сейчас. А мог бы, наверное…Я сейчас думаю — что-то добавили в спиртное тогда. Или в еду… Что-то возбуждающее или наркотик какой — помню все урывками, как в тумане, дорогу плохо помню обратно… А просил только не оставлять меня, не прогонять — сдохну ведь… тряпка…

— Да ничего себе — вполне живой, как будто, — проворчал Руслан.

— Видимость… жизни. Я не могу ничему радоваться, ничего делать, спать, жрать, не могу работать… Не могу ничего! После того колье, серег и браслета для Маши не могу ничего, вообще… Только бумажки перебираю, чтобы гнать из головы мысли о том, что случилось. Она же просила не ехать… Я чувствовал что-то такое. Она просила… Рус, как мне выжить, как не издохнуть теперь? Ей стало плохо тогда, а мне не дали даже обнять, пожалеть, успокоить… О чем я вообще? Ты думаешь, что наказал меня сейчас, набив морду?! Да я буду благодарен тебе, если вообще убьешь на хрен! Тебе не понять, что я чувствую…

Он сел, пощупал бок, поморщился. А Руслан ответил, усмехаясь понимающе:

— Да почему нет? Я тоже мог остановиться вовремя и потом честно смотреть ей в глаза. А я, как и ты… подумал, раз уж все случилось — она знает, так какой смысл рисковать, отказываться от лишнего шанса на победу? Все равно же уже весь в говне в ее глазах… Надоело мне все это… Смертельно просто. Не вижу впереди ничего. Кураж ушел… Победа не манит… А с таким настроением в большом спорте не фиг делать.

Повернулся и посмотрел в глаза Сашке.

— Я сказал ей, когда танцевали, что люблю. И что прощения прошу, и хочу с ней быть.

— Догадался… Она изо всех сил спасала меня от этого, зубы заговаривала, чтобы не расстраивался… Она любила МЕНЯ! — отчаянно выкрикнул он в лицо Руслану. Как мальчишка, доказывая что-то.

— Ну, если тебе от этого сейчас легче… Кровь и мочу сдай срочно… может, остались еще следы отравы. О чем только думал до этого, придурок? — встал тот и вышел из комнаты, чувствуя себя старше брата как минимум вдвое.

Оба понимали, что с Машей все закончилось и с этим придется как-то жить.

Дед уехал работать, а я осталась. И лечила в санатории нервную систему — термальные источники, жемчужная ножная ванна, массаж воротниковой зоны, озокерит для нежности кожи кистей и стоп. Вкусная еда, прогулки на лыжах и пешком…Ни с кем особо не общалась — не хотелось говорить. За столиком в бело-голубой столовой со мной сидела пожилая женщина — военный пенсионер. Мы перебрасывались несколькими словами и она поспешно ела — набрала много процедур, нужно было везде успеть.

В конце недели я даже съездила в местную столицу, узнав, где могу посмотреть камчатские и чукотские самоцветы — в Геологический музей на улице Беринга. Там имелось три зала — полезные ископаемые, продукты извержения вулкана и, собственно, в первом зале то, что интересовало меня больше всего — минералы, полудрагоценные и поделочные камни. Много, очень много камней… Почти все то, о чем рассказывал Саша. Проторчав в первом зале полдня, рассматривая красивые, необычные и редкие камни, я поняла еще и то, что здешним служащим нужно прижизненно поставить памятник на территории. Учитывая то, что посещение музея было бесплатным, и соответственно предполагая невысокую зарплату экскурсовода, я не ожидала такого внимательного и приветливого отношения, такой готовности помочь.

Добираясь до санатория на автобусе, пыталась понять — помогло ли мне то, что я увидела? Однозначно! Я увидела своими глазами, что все это существует. Мне многое рассказали о самоцветах. Например, о том, что сказочно красивые агаты в витрине не все являются ювелирными — в них есть почти невидимые множественные трещинки, что делает их непригодными для работы. Что узоры в камне — следствие веками просачивающихся в эти трещины других минералов, выдавливаемых из глубины земли.