Аппассионата. Бетховен

— Хоп, и вот так вот. — Людвиг, подобно деду, также изобразил поклон.

— Но во всяком случае, сегодня ты прекрасно начал. Не так ли, Магдалена? А теперь давай-ка уложи твоего маленького певца спать.

— Нет, Дода! — негодующе воскликнул Людвиг.

— А ну-ка, уводи его, Магдалена. И не жди от нас пощады. Пусть тебе снятся хорошие сны, достопочтенный карлик, сопрано и жареный цыплёнок Людвиг ван Бетховен.

Маленького Людвига интересовало буквально всё.

Вот, например, воды Рейна. Спокойные, озарённые солнечным светом, они вдруг начинали бурлить, выбрасывая грязные противные брызги.

Паром ходил по реке туда, сюда, и дедушка, сидя с Людвигом на палубе, показывал ему пёстрые дома и вымощенные булыжником улицы, замок и церкви Бонна, названия которых Людвиг вскоре уже знал наизусть: церковь Святого Ремигия, где его крестили, собор, придворная церковь, церкви Святого Мартина и Святого Гонгольфа и так далее.

Или дедушка рассказывал ему на пароме историю о Драконьей скале. Людвиг мог сколько угодно раз слушать её, но обычно тут вдруг мать начинала плакать или, что ещё хуже, сидела с застывшим лицом. Людвиг понимал, что она с тревогой ждала отца.

Мальчишки на улице теперь кричали ему вслед «Шпаниоль». Об этом прозвище они, по мнению матери, узнали от рыботорговца Кляйна. Всему виной было его смуглое лицо. Шпаниолями назывались потомки изгнанных из Испании евреев, и это прозвище отнюдь не считалось оскорбительным.

Как-то он отправился к «Доде» в одиночку, ибо мать и Кэт были очень заняты. Ведь был Сочельник.

Им с дедушкой также предстоял очень тяжёлый день. Сперва им предстояло долго репетировать, а ночью...

Дедушка прямо сказал:

— Если ты после репетиции хорошо выспишься, ночью я возьму тебя с собой в церковь.

— А если я просплю?

— Я тебя разбужу.

Он всегда держал своё слово. Мать, правда, пыталась возражать, но дедушка умел настоять на своём. Это был вынужден признать даже господин Луккези, хотя он пользовался благорасположением монсеньора за то, что сам сочинял музыку. А вообще что такое сочинять музыку? Накорябал что-то такое на бумаге — и готово. Как-то он сам явился к дедушке с несколькими исписанными листами:

— Дода, я тут кое-чего сочинил.

— А что именно?

— Симфонию.

Даже если ежедневно слышать это слово, произнести его тем не менее очень трудно.

— Ни одному из произведений Стамица с ним не сравниться. Подумать только — симфония Людвига ван Бетховена.

Выяснилось, что дело это довольно простое, и вот тогда-то в награду дед с ним отправился кататься на пароме.

Падал снег, было очень холодно, но мать хорошо укутала его, и потом, он уже не считал себя малышом. Ведь несколько дней тому назад ему исполнилось три года.

Несколько мальчишек с издёвкой кричали ему вслед:

— Шпаниоль! Шпаниоль!

Глаза Людвига засверкали от ярости. Мальчишки были гораздо старше его, всё равно он не побоялся бы вступить с ними в драку. Но ему ни в коем случае нельзя было опаздывать на репетицию. Дедушка терпеть не мог неаккуратных людей.

Он упрямо вскинул голову, придал лицу презрительное выражение и зашагал дальше. А вот и знакомый дом.

Он с трудом вскарабкался по высоким ступеням, и обычно, услышав звуки его шагов — туп! туп! туп! — дедушка открывал дверь. Но сегодня этого не произошло.

Он дотянулся до ручки, однако она выскользнула из его рук. Наконец дверь распахнулась, и он увидел дедушку, сидящего в кресле с высокой спинкой у окна.

— Добрый день, Дода.

— Добрый день. Извини, что не встретил тебя, но я так устал.

Людвиг опёрся локтями о колени деда и прикрыл смуглое лицо ладонями.

— Разве мы не пойдём на репетицию?

— Её перенесли. У нас ещё есть время.

— Тогда поспи немного, Дода. Я разбужу тебя. Скажи во сколько?

Придворный капельмейстер надвинул Людвигу шапочку-«блин» на нос и слабой дрожащей рукой погладил его по голове. Затем он посмотрел в окно на кружащиеся в каком-то загадочном танце снежинки.

— У меня отказывает сердце, но спать я не хочу. Об этом я ещё вчера сказал доктору, чьи микстуры мне не помогают. — Он вяло махнул ладонью. — Это всё из-за тебя, мой маленький Людвиг. Мне очень хотелось, чтобы у тебя было счастливое детство и чтобы ты жил как в раю. Извини, если не получилось.

Дедушка говорил сегодня довольно странно. И вообще, казалось, был чем-то встревожен. Внезапно он закрыл глаза, свесил голову набок, громко всхрапнул и замер.

Боясь его разбудить, Людвиг осторожно поставил рядом обитую бархатом скамейку для ног. Теперь ему нужно было внимательно следить за часами, которые, правда, усердно тикали, но стрелки двигались слишком медленно. На улице мерно падали снежные хлопья, было довольно красиво. Зато весной можно кататься на пароме.

Часы издавали один и тот же шепелявый звук.

Вдруг то ли оглушительно загремел маятник, то ли пророкотал сильный голос дяди Франца Ровантини, похожего сейчас на Деда Мороза и склонившегося в глубоком поклоне.

— Я пришёл по поводу нот...

— Дядюшка Франц! — Людвиг вскочил с виноватым видом. — Я тоже заснул, но теперь мы должны...

— Господин придворный капельмейстер!..

Ровантини схватил старика за руку и тут же опустил её. Она безвольно повисла.

— Пойдём...

— Но мы же с Додой собрались на репетицию, — попытался было возразить Людвиг.

— Нет, мальчик. — Дядя Франц резко покачал головой. — Он... заснул. Навсегда. Он умер.

— Умер? Но как же так? Он ведь хотел... — глаза Людвига медленно наполнились слезами, — ...весной покататься со мной на пароме. Мы твёрдо договорились.

— Пойдём, малыш. Твой добрый дедушка умер.

— Дода!.. — во всё горло закричал Людвиг, но, видимо, действительно произошло нечто ужасное, так как дедушка ему ничего не ответил.

Молодой скрипач, которого в придворный оркестр привела надежда быть зачисленным в штат, взял мальчика за руку.

— Взгляни на него на прощанье, Людвиг. И будь всегда таким же добрым и честным, как твой дед. Ибо ты теперь последний Людвиг ван Бетховен.

Вскоре они перебрались с Боннгассе в так называемый «Треугольник».

Но там они жили очень недолго, поскольку квартира оказалась ещё хуже предыдущей, и они вскоре поссорились со сварливыми соседями. Затем нашли себе новое жильё.

— Ты только посмотри на Людвига. — Он подошёл кокну. — Ну надо же, пытается щёлкать большим бичом.

— А теперь извозчик даже позволил ему подержаться за поводья. — Она потёрлась о его щёку.

Иоганн нежно поцеловал её.

— Итак, дорогая, за новую жизнь.

— Людвиг!.. — Магдалена заткнула уши.

— Его манит то, что теперь называется акустическим эффектом, — улыбнулся Иоганн. — Музыка особенно громко звучит в пустом помещении, где полы ещё не устланы коврами, а на окнах нет штор.

Он наклонился к сложенным штабелем картинам и взял одну из них.

— Там будет самая настоящая музыкальная комната, мы откроем нечто вроде салона и будем устраивать домашние концерты. На прежних квартирах с их тесными убогими комнатами такое было просто невозможно... — Он отнёс картину в соседнюю комнату. — А ну-ка, чуть подвиньтесь, господин виртуоз.

Но Людвиг, похоже, даже не заметил, что отец отодвинул его в сторону и прошёл мимо, держа в руках лестницу и картину. Он сидел с выпученными глазами у рояля и яростно бил пальцами, а порой даже кулаками по клавишам.

Стройный мужчина влез на лестницу и прислонил картину к стене.

— Так, Магдалена?

— Место выбрано очень удачно, Иоганн. Посмотри, как твой достопочтенный отец внимательно наблюдает за Людвигом.

Мальчик с силой ударил по клавишам и закричал, как безумный:

— Си-бемоль, фа-диез!

— Нет, он точно не Моцарт. — Иоганн ван Бетховен недовольно поморщился, — не вундеркинд в музыке. Придётся с этим смириться.