Аппассионата. Бетховен

В трюмо на противоположной стене отразился модный шиньон, умело собранный парикмахером. Он, однако, совершенно не подходил к искажённому мучительной гримасой лицу. А может быть, всему виной была эта ужасная мигрень.

— Жозефина! И ты, Тереза!

Тереза тут же приняла нужную позу. Она была самым старшим ребёнком в их семье и отличалась спокойным нравом. Сегодня на ней было простое ситцевое платье. Вуаль она завязала на затылке узлом так, чтобы конец её опускался до стягивающего бёдра широкого шарфа. Тереза страдала от небольшого искривления позвоночника, и этого увечья никто не должен был заметить.

Жозефина сразу же почувствовала угрозу, прозвучавшую в словах матери. Ведь она назвала её не «Пепи», а именно Жозефиной. Но она была слишком возбуждена открывшейся за окнами гостиницы «У золотого грифа» картиной майского утра. Красота его заставила её дрожать от возбуждения, её тёмные глаза на очаровательном лице сверкали, а на лоб кокетливо ниспадала одинокая прядь.

Она спрыгнула со стула и низко склонилась перед матерью с грацией опытной придворной дамы и приложила руку к сердцу.

— Не могу не выразить сожаления, ваше превосходительство, что меня отзывают в мой кабинет по изучению изящных искусств.

Она очень хорошо подражала недавно покинувшему комнату придворному скульптору Мюллеру. Вчера они посетили только что открывшуюся и уже успевшую наделать много шума его галерею возле Красной башни. Их привели к чрезвычайно, даже слишком изящно одетому господину, представившемуся им придворным архитектором Мюллером, владельцем кабинета изящных искусств, создателем прекрасных восковых фигур, многие из которых были изготовлены по античным образцам. Под конец он предложил дамам показать не только свою галерею, но и сводить их на экскурсию по Вене.

Адальберт Рости захлопал в ладоши. В своё время он учился вместе с Францем Брунсвиком в школе, неоднократно проводил каникулы в замке Мартонвашар и считался уже чуть ли не членом семьи.

— Великолепно! Тебе пора выступать на сцене, Пепи.

Она медленно подошла к двери. Вид у неё был весьма величественный и вместе с тем довольно смешной. Рости пришёл в большой восторг.

— Браво! Ну просто раненая утка.

— Жозефина! Рости! — Из уст матери на них вылился поток французских слов. — Не забывайте, что мы находимся в наиболее изысканной гостинице Вены. И пусть сейчас в столовой никого нет, всё равно Янош может в любую минуту зайти.

Девочка присела на стол и, изобразив на лице раскаяние, отпила глоток шоколада.

— Мама, я знаю, что ни к чему не пригодна, а уж Рости... Правда, Рости? Уж прости нас обоих.

— Хорошо, Пепи. Какие у вас на сегодня планы?

— Я лично уже безумствую в предвкушении нашей первой экскурсии по Вене. Подумать только, огромный город, двести тысяч жителей! А собор Святого Стефана, а Пратер, а Шёнбрунн... а ещё... — Тут она вскочила и закрутилась на одном месте. — ...А ещё я хочу, чтобы нас отвели к Бетховену.

— Как же вы с ним все носитесь, с этим Бетховеном. — Графиня задумчиво покачала головой. — Он действительно превосходный пианист, Рости?

— Мне трудно судить, ваше сиятельство. Единственное, о чём я хотел бы предостеречь вас, так это от намерения вызвать его в гостиницу, пусть даже такого класса, как «У золотого грифа». Насколько я знаю, он никогда не позволит себя унизить.

— А ты его знаешь, Рости?

— Как же ты меня испугала, Пепи. — Он тщетно пытался унять дрожь в пальцах. — Набросилась на меня, как ястреб на добычу. Я лишь имел счастье видеть и слышать его.

— Он красив?

— Увы, очень уродлив.

— Жаль, но, по здравом размышлении, это ничего не значит. Красавцы мужчины обычно слишком тщеславны и любят только себя.

— Уж больно ты мудрая в свои восемнадцать лет.

— В девятнадцать, Рости. А сколько ему лет?

— Где-то около тридцати.

— Отличный возраст. Как раз пора стать мужчиной. А что ты ещё знаешь о нём?

— В нём есть какая-то трагическая тайна. Точно не скажу, но вроде бы он ненавидит людей.

— Ой, как интересно! Я уже заранее влюбилась в него...

— Пепи!.. — Графиня снова с укором посмотрела на неё. — Не говори глупости, дитя моё.

— Тогда тебе придётся иметь дело с множеством соперниц, — засмеялся Рости, — ибо его демонизм просто сводит красавиц с ума.

— Я лично не боюсь. — Жозефина посмотрела на себя в зеркало. — Мы ещё никогда не боялись соперниц, правда, сестра?

— Чего только тебе в голову не взбредёт... — пробормотала Тереза.

— Вот именно, «взбредёт в голову». Не забудь, дорогая сестричка, что меня прозвали гениальным отпрыском семьи Брунсвик. Мама, ты пойдёшь с нами?

— Ну уж если вы так настаиваете, дети. Надеюсь, ты не возражаешь, Тереза?

— Ну что ты, мама, только... он ведь захочет увидеть, на что мы способны. И что мне ему сыграть? Его сонату? Да об одной только мысли об этом у меня руки трясутся.

— А у меня нет. — Жозефина встала перед трюмо и как-то особенно лихо завила свой локон. — Я сыграю ему своё любимое произведение. Спою фортепьянным голосом трио для фортепьяно до минор. Думаю, он будет восхищен.

— А кто ещё споёт? И где скрипка и виолончель?

— Какая же ты трусиха, Тереза! Неужели не подпоёшь? Янош!..

— Да, сударыня? — в дверях немедленно появился лакей.

— Немедленно надеть парадную ливрею! — приказала она. — Ты понесёшь мои ноты, Янош. Я не против, если с нами пойдёт также Бранка. Только соблюдайте расстояние в шесть шагов. И чтоб лица были — как из морского дуба. Вы ведь не просто лакеи, вы сопровождаете царицу Савскую, которую изображаю я. Кинжал у тебя с собой?

Янош кивнул и вопросительно посмотрел на неё.

— Кто его знает, может, он не только ненавистник людей, может, он ещё и людоед. Защитишь меня?

— Да я готов жизнь за вас отдать, сударыня! — Глаза старика венгра сверкнули огнём.

— Пока не нужно. — Жозефина обнажила в улыбке ослепительно белые зубы. — Пойдёшь с нами, Рости?

— У меня, к сожалению, лекция.

— Отлично. Я иду охотиться на мужчин, и мне не нужны свидетели. Особенно если они тощие мальчики.

— Ты ведьма...

Жозефина небрежно махнула ладонью.

— Успехов в учёбе, Рости!

Дом на Санкт-Петер-платц не отличался красотой. Штукатурка на стенах осыпалась, во многих местах зияли провалы, а распахнутая входная дверь с вытоптанным порогом походила на скривившийся в уродливой гримасе рот.

Их глаза после яркого солнечного света с трудом привыкли к царившей в прихожей темноте. Подниматься на четвёртый этаж по узкой, неудобной лестнице мешал к тому же затхлый воздух.

Лакей и служанка тяжело ступали впереди, шедшая следом графиня Брунсвик внезапно остановилась:

— Здесь прямо-таки лестница в небо! У меня может сердце не выдержать. Ты опять втравила нас в авантюру, Пепи.

— Я чувствую себя так, словно иду к зубному врачу, — робко откликнулась Жозефина. — Мне очень страшно.

В коридоре, куда выходило много дверей, было также темно. Отчётливо слышалось жужжание бьющейся о стекло мухи.

— Надеюсь, его нет дома, — прошептала Жозефина.

— А кто меня называл трусихой?

Тут за одной из дверей мощно прозвучали несколько аккордов, и опять стало тихо.

— Постучи, — сказала графиня.

Тереза постучала, но в комнате никто не откликнулся.

— Да нет, он здесь. — Тереза кивком подозвала сестру и ткнула пальцем в табличку на плохо выкрашенной двери. — Небось сам написал.

Тут дверь внезапно распахнулась, и из большой, ярко освещённой солнцем комнаты свет хлынул прямо в коридор, озарив чуть наклонившуюся девичью головку. За порогом обозначился силуэт мужчины, чьи всклокоченные волосы отбрасывали на окно причудливую тень.

— Господин ван Бетховен... — любезно начала графиня.

— Кто вам нужен? — грубо прервал её человек, голос которого напоминал скрежет опускаемой решётки. Маленькие глазки смерили враждебным взором трёх дам и их сопровождающих. Внезапно Бетховен без видимых причин изменил своё поведение и вежливо сказал: