Страница 2 из 109
— Во всяком случае, я вам очень благодарна, госпожа Баум. — Магдалена робко погладила её по руке, — а также госпоже Зикс...
— Мне? За что? — возмутилась госпожа Баум. — За пару-другую поленьев? За старые тряпки для пелёнок? А, верно, ещё и за свечи! Только за это мне будет позволено восседать на золотом троне на небесах. Не говорите глупостей, Магдалена, гораздо важнее, как вы назовёте вашего мальчика?
— Меня устроит любое имя, — госпожа Магдалена задрожала всем телом, — но только не Людвиг. Господи!..
— Я вполне вас понимаю. — Госпожа Баум кивнула. — И не только потому, что это имя носил ваш умерший первенец, не только из-за дурной приметы. Какие же вы, Бетховены, тяжёлые люди! Неужели у вас здесь никогда не поселялась радость? И кто завтра в церкви Святого Ремигия окрестит ребёнка? Ну, хорошо, во-первых, я...
— Госпожа Баум...
— Да, и я устрою полагающееся в таких случаях угощение. — Она покорно вздохнула. — Мне не остаётся ничего другого, малыш позднее возвратит долг. Счёт я ему выпишу на густом слое сажи в моей дымовой трубе. Но кто же у нас завтра будет крёстным отцом? Сразу же хочу заметить: ни с одним из собутыльников вашего мужа я не сяду за праздничный стол.
Тут госпожа Баум резко повернулась:
— Госпожа Зикс, вам нужна помощь при купании младенца? Нет? Хорошо, но обращайтесь бережно с моим будущим крестником. Вода для купания не должна быть не слишком горячей, ни слишком холодной.
Она встала, блеснув карими глазами:
— Пойду поищу достойного крёстного отца. Это не займёт много времени.
Идти было недалеко, и вскоре придворный капельмейстер курфюрста Людвиг ван Бетховен изогнул спину в низком поклоне:
— Моё почтение, госпожа вдова писаря дворцового виночерпия. Какая ужасная сегодня погода. Позвольте предложить вам сесть в кресло у камина...
Госпожа Баум, держа себя подчёркнуто сдержанно и даже чуть жеманясь, присела на край кресла, сняла небрежно наброшенный платок и поправила светлые волосы.
— Я лишь на пару минут заглянула сюда, чтобы попросить вас сопроводить меня завтра на крестины. Пожалуйста, не откажите мне в такой любезности.
Старик вновь грациозно поклонился:
— С удовольствием. Позвольте узнать, где это произойдёт.
— В доме... — госпожа Баум произнесла эти слова ласковым и нежным голосом, — ...Бетховенов. У них сегодня родился мальчик.
— В доме...
— Да, господин придворный капельмейстер.
Его серо-голубые глаза гневно сверкнули. Он принялся нервно расхаживать взад-вперёд, и теперь дрожали не только его протянутые к камину руки.
— Какое...
— Ну говорите же. Прошу вас... — В её по-прежнему ласковом голосе отчётливо слышалась затаённая угроза.
— Какое я имею отношение к роду Кеверихов? Пусть они... сами расхлёбывают эту кашу. Я, во всяком случае, не желаю исполнять роль камердинера при моей невестке.
— Как вам не стыдно, господин придворный капельмейстер.
— А почему мне должно быть стыдно? Я предупреждал Иоганна и заклинал его не жениться на девушке из низшего сословия. Она дочь повара и вдова камердинера...
— ...Который с этим юным созданием...
— А сама она горничная...
— ...расстался через три года.
— Вы предлагаете мне быть крёстным отцом? Никогда, достаточно того, что меня вынудили крестить Людвига Марию с целью позднее завладеть всем моим имуществом.
Он, конечно, намекал на свою роскошно обставленную квартиру, и госпожа Баум несколько минут молчала, внимательно рассматривая невысокого приземистого старика, а затем спросила:
— Вы полагаете, что госпоже Магдалене такая мысль...
— Я вообще ничего не знаю.
— Господин придворный капельмейстер!
— Короче, в данном вопросе, госпожа Баум...
Госпожа Баум сохраняла полнейшее спокойствие, но в каждом из произнесённых ею твёрдым голосом слов слышалось полное превосходство над собеседником:
— Господин придворный капельмейстер, я не люблю, когда меня перебивают, я к этому не привыкла. И вовсе не потому, что я — вдова писаря дворцового виночерпия Баума, ведь, в конце концов, он тоже был чем-то вроде камердинера — правда, обладал при этом острым умом и бойким пером, — но потому, что здесь, в Бонне, я раньше носила другое имя, при упоминании которого любой снимал шляпу. Я звалась богатой госпожой Баум, да и была весьма состоятельной женщиной. Во-первых, я прошу вас не впутывать в свои дела мою подругу Магдалену ван Бетховен. Хотелось бы надеяться, что я смогла завязать дружеские отношения с этой бедной и очень порядочной женщиной.
— Дружеские отношения...
— Я ещё не закончила, господин придворный капельмейстер. — Госпожа Баум небрежно вскинула руку. — Теперь я намерена говорить с вами совершенно откровенно, ибо глубоко ценю и уважаю вас. А что вы сами из себя представляете, господин придворный капельмейстер? Если лакеи накрывают на стол, а повара готовят пищу, то музыканты по приказанию музыкальной коллегии создают и исполняют музыку. В глазах монсеньора вы не более чем чистильщик обуви, оснащённый, правда, вместо щёток нотами и инструментами. Вот так-то, и будь я на месте такого честного и искреннего человека, как вы, — а у вас именно такая репутация, — я бы не господина придворного музыканта и тенора Иоганна ван Бетховена отговаривала от женитьбы на Магдалене, но, напротив, попробовала бы убедить её не выходить замуж за человека, принадлежащего к самому низкому и глубоко презираемому сословию пьяниц. К тому же чью мать из-за чрезмерного пристрастия к горячительным напиткам отправили в монастырь. Но я не хочу огорчать и обижать вас, господин ван Бетховен. — Она озабоченно покачала головой: — Что с вами произошло? Вы ведь всегда отличались добротой. Однако я знаю, что заставило вас стать таким жестоким и несправедливым к Магдалене, которая ни в чём не виновата. Слишком уж сильное горе причинили вам сын и его жена, когда умерли их дети. Вы слишком одиноки.
Казалось, широко раскрытые, застывшие глаза придворного капельмейстера устремлены куда-то внутрь себя.
— Да, я... я действительно очень одинок.
— И это очень ожесточает вас.
— Вполне вероятно.
— Раньше вы были бедным человеком, но сейчас разбогатели и стали гораздо богаче меня, ибо у вас есть внук. Вам не нужно больше быть жестоким и одиноким. А теперь пойдёмте со мной.
— Я? Куда?
— К вашему внуку.
— К моему?.. — Он вдруг исторг странный, булькающий звук. Это был смех.
— А ведь ваше сердце уже в пути, оно уже там. Хватит ломать передо мной комедию, господин ван Бетховен. Вы противитесь моему предложению лишь потому, что — в этом я, правда, ничего не понимаю — считаете его оскорбительным для своего мужского достоинства или что-то в этом роде. Вы ведь умный человек и выдающийся артист, но в данном случае вы ведёте себя как дурак, как набитый дурак.
— Вы полагаете... — он никак не мог отдышаться, — я и впрямь могу...
— Где ваш плащ?
— Да, а где мой плащ? — Он словно сошёл с ума от счастья — он больше не чувствовал себя одиноким... — Ну, где же мой плащ?
— Наверное, висит в прихожей.
— Правильно. Большое спасибо.
Он вернулся, неся в руке плащ, и госпожа Баум с наигранным возмущением всплеснула руками:
— И в этих лохмотьях вы собираетесь совершить свой первый официальный визит к внуку?..
— У меня что-то неладное с головой. — Придворный капельмейстер провёл рукой по лбу. — Обычно я ношу совсем другой плащ.
Он снова вышел и возвратился в красной парадной накидке, шляпе с загнутыми кверху полями и с испанской тростью с золотым набалдашником.
— А это действительно мальчик? Мы можем идти. Хотя нет, стоп!
— Чего ещё не хватает?
— Напудренного парика! Нового воротничка и свеженакрахмаленного жабо. А в этих туфлях без серебряных пряжек я... А может быть, произошла ошибка? Это действительно мальчик?
— Полагаю, госпожа Зикс уж как-нибудь разбирается в таких вещах. — Госпожа Баум улыбнулась. — В данный момент малыша вряд ли заинтересуют серебряные пряжки на туфлях и напудренный парик. Разумеется, завтра вам, господин придворный капельмейстер, надлежит быть рядом со мной при полном параде, чтобы произвести наилучшее впечатление.