Страница 89 из 114
На шипкинской позиции теперь главное командование принадлежало командиру 8-го армейского корпуса; с ними были ставший за выбытием из строя Драгомирова дивизионным командиром генерал Петрушевский и командир 2-й бригады 14-й дивизии Дерожинский. Кроме них был ещё на позиции старичок генерал-инженер Кренке[56].
Петрушевский и Дерожинский с биноклями в руках наблюдали с горы Святого Николая за передвижениями отрядов, наступавших на Лесную гору.
— Посмотрите, ваше превосходительство! — воскликнул Дерожинский. — Они сыпят пулями, право, как будто горохом.
— Немудрено! — отозвался Петрушевский, прильнув к окулярам. — Их стрелкам выдают по двести двадцать патронов в день.
Лёгкий вскрик заставил его оторваться от наблюдения. Он повернулся в сторону собеседника. Дерожинский тяжело рухнул на землю. Всё произошло в одно мгновение. Шальная пуля турецкого стрелка впилась ему в сердце.
— Счастливец! Убит наповал! Без мук ушёл! — прошептал Петрушевский и даже не стал прощаться с погибшим товарищем, ибо заметил движение на Лесной горе.
Все три посланные им штурмовые колонны как раз шли на приступ.
Натиск был так дружен и стремителен, что турки оказались выбиты из своих окопов. Однако неприятель быстро оправился. Турки, заметив, что наступавших на них русских в сравнении с их числом ничтожное количество, сами бросились с яростным криком на смельчаков. Начался рукопашный бой. Турки не выдержали его и ударились в бегство. С Лесной горы стал быстро отступать и их резерв. Разгорячённые боем солдаты по пятам преследовали их и кинулись было на соседнюю Лысую гору.
Отсюда их вернули, подкрепив батальоном волынцев. Два дня боя истощили резервы, и генерал решил ограничиться удержанием за русскими одной только Лесной горы. Штурмовавшие отошли, свежие, ещё не бывавшие здесь, на Шипке, в бою волынцы заняли гору.
Близился вечер, в турецких лагерях на горах зажигались костры. Противники отдыхали, и только пушки не знали отдыха, и в наступавшей темноте то тут, то там на горах вдруг прорезали предвечерний сумрак вспышки их выстрелов.
Волынцы на Лесной горе без страха, но с любопытством оглядывали ближайшие горы. Вокруг них были турки. Соседняя Лысая гора, или Малыш, была опять уже занята турками. Пока что они сидели спокойно, но близость их чувствовалась. Лысая была так близко, что до русских оттуда совершенно ясно доносились турецкий говор, шум, бряцанье оружия.
Волынцы не волновались, потому что были уверены, что турки ночью штурмовать занятую ими позицию не будут; ночь же всё более вступала в свои права. Мрак сгущался, и Балканы быстро тонули в нём.
— Эх-хе! Прикорнуть надобно! — сказал Савчук, примащиваясь поудобнее на своём месте в окопе.
Но отдохнуть, подремать ему не удалось. Едва только стемнело, командир батальона, занявшего Лесную, отдал приказание выйти из позиции и вырыть ложементы несколько ниже по скату горы с той стороны, откуда мог бы скорее всего подойти неприятель.
Тихо, насколько только это было возможно, закипела работа. Сергей Рождественцев рядом с Фирсовым и Мягковым копал землю. Они не говорили между собой ни слова. Около них так же беззвучно рыли лопатами затвердевшую от солнечного зноя землю их товарищи. Ложемент вырос быстро, и солдатики, кончив его, стали тихо посмеиваться: если бы турки пошли ночью, то встретили бы отпор там, где и не думали бы его встретить.
— Угостим дорогих гостей! — перешёптывались солдатики.
— Дай то Господи — отбиться! — тихо молился Фирсов.
В голосе его слышалось какое-то дрожание; обыкновенно спокойный, всегда религиозно настроенный солдат теперь заметно волновался.
— Вы, Серёжа, мою просьбу исполните ли? — зашептал он вдруг на ухо Рождественцеву.
— Какую, Степа? — не понял тот.
— Чувствую я, что смерть моя близка!
— Что вы! Что вы, Степан Иванович! Перестаньте! Все мы здесь...
Рождественцев не договорил, поскольку Фирсов мягко перебил его:
— Знаю... что все мы... а о себе вот говорю, что никогда я ничего такого не чувствовал, как сейчас. Душа мутится, и дух пропал. Умру я. Так будете когда вы в России, помяните за упокой души моей, безродный я совсем и помолиться за меня некому. Один как перст я на свете... Помолитесь? Панихидку справите?
Голос его полнился слезами. Сергей понял, что любые увещевания, уговоры будут бесполезны.
— Каркай, ворона! — ткнул Фирсова в бок очутившийся, когда все отделения при работе перемешались, Савчук. — Эка невидаль, что умрёшь! На то и шёл сюда!..
— Знаю я это, дяденька Василий Андреевич, — отозвался Фирсов. — А к тому я только, что сердце щемит.
— А ты на него плюнь! До сердца ли теперь... Дрожать нечего.
— По-человечески я, Василий Андреевич...
Он хотел ещё что-то сказать, но не договорил. Тихий, едва уловимый, будто лёгонькое дуновение набежавшего ветерка, шёпот пронёсся среди солдат, засевших в новом устроенном ложементе:
— Турки!..
Первую весть о приходе врага принесли высланные вперёд под гору секреты. Они заслышали поступь турок и, снявшись, вернулись к своим. Всё стихло в новом ложементе. Только сердца бились так, как будто готовы были вырваться из груди. Шёпотом передали приказание не стрелять, пока неприятель не подойдёт совсем близко.
Гробовая тишина царила на Лесной горе. Турецкие батареи на Лысой молчали. Турки надеялись застать русских врасплох. Они не шли на штурм, а ползли на гору. Густая передовая их цепь подкрадывалась, сгибаясь в три погибели. Много, много было турок. Как и всегда, они надеялись на свою массу: действуя массой, они всегда могли рассчитывать на то, что слабый противник будет задавлен. Они даже не стреляют в иных атаках. Сулеймановские солдаты — настоящие воины. Гордые, смелые, отчаянные, они умеют ходить на врага и со штыком. Турки знают, что вершина Лесной, где засел русский батальон, ещё далеко. Их глаза пригляделись в темноте, и они среди мрака достаточно ясно различают далёкую вершину горы. Вдруг, всего шагах в ста от них вспыхивает огненная полоса. Оглушительно гремит в темноте дружный залп... и передовую турецкую цепь словно ветром смело. Остальные, потрясённые неожиданностью, остановились как вкопанные. Что такое? Откуда это? Кто стреляет? Русские? Но они выше!.. Гремит новый залп, белые облака порохового дыма клубятся в ночной темноте. Турки, изумлённые, недоумевающие, сбитые с толку, нерешительно топчутся на месте. Ещё мгновение, и «ура! ура! ура!» раздаётся около них. Сплошной мрак, не видно ни зги. Чьи-то штыки впиваются в турецкие тела. Кто-то невидимый поражает их... Не выдержали турки и побежали. Новый дружный залп и победное «ура!» несутся им вслед. А победители возвращаются в свои окопы.
— Ловко проучили! — слышались среди солдат весёлые, довольные голоса. — Теперь долго не сунутся, утрутся!..
Сергей, тоже ходивший в эту ночную вылазку, вернулся весь в поту. Ночной бой разгорячил его. Радость победы возвысила его дух. Он, как и все его товарищи, был уверен, что до утра турки более не вернутся. Теперь, устроившись, он с тревогой и тяжёлым чувством оглядывался вокруг себя, тихо звал Фирсова и Мягкова. Их возле него не было. Ночь будто поглотила их. Ранены ли они, убиты ли — кто теперь мог знать? Их не было, стало быть... стало быть... Упокой, Господи, их души... Прими их в Царствие Небесное, в Селении праведных упокой... Думать больше времени не было. Как только приступ был отбит, турецкие батареи открыли огонь. Гранаты полетели со свистом и шипением на Лесную гору. Пули визжали, жужжали, пели. Турки и в темноте сыпали снарядами, надеясь, что случайно хоть некоторые из них достигнут цели. Едва рассвело, волынцы увидели последствия своей ночной работы. Скат Лесной горы, но которому подкрадывались турки, весь оказался усеян трупами, брошенным оружием. На каменистой почве кровь стояла, студенилась большими лужами. Раненые корчились, стараясь отползти в сторону, а в низу горы уже краснели фески новых таборов, готовившихся снова ринуться на Лесную гору.
56
Виктор Данилович Кренке в 1877 году генерал-лейтенант, начальник инженеров на Шипке. Родился в 1816 году. На службу поступил в 1834 году из Павловского кадетского корпуса в Гренадерский сапёрный батальон прапорщиком. Был в 1849 году в походе на Царство Польское. С 1850 года переведён в гвардейские инженеры. В 1855 году трудился над укреплением Невы на случай появления неприятеля. В 1860 году произведён в генерал-майоры и командовал 2-й сапёрной бригадой. В 1863 году командовал отдельным Васильковским отрядом в Киевской губернии, затем был Санкт-Петербургским окружным интендантом и командовал 26-й пехотной дивизией. В 1867 году произведён в генерал-лейтенанты и в 1869 зачислен в запасные войска по сапёрному корпусу. В 1877 году откомандирован в распоряжение главнокомандующего.