Под русским знаменем

Это был сам гази Осман-паша.

Что-то нечеловеческое, стихийное было в наступлении турок. Не люди неслись на русские траншеи, а обезумевшие демоны в человеческом только образе, существа, вообразившие себя бессмертными, потерявшие всякую восприимчивость к физическим страданиям. Если это и были люди, то люди, уверившие сами себя, что они должны умереть, что на земле нет более для них места!

Без выстрела они ворвались в первую траншею. Сибирцы-гренадеры приняли их. Не долог был бой. Гренадеры, бывшие в траншее, легли под турецкими штыками. Немногие спаслись из них. Прошло очень мало времени, а турки ворвались уже в находившуюся за траншеей земляную батарею, где стояли орудия 2-й гренадерской дивизии. Орудийная прислуга была переколота. Турки ворвались во второй ряд траншей. Тут их приняли гренадеры Малороссийского графа Румянцева-Задунайского полка. Неистовые демоны в человеческом образе прорвали и их, но здесь они встретились со своими давнишними знакомцами — архангелогородцами и вологодцами.

Генерал Ганецкий в это время разъезжал по войскам первой линии. Он понял, что эта бешеная атака турок была только стратегическим манёвром. Жертвуя здесь тысячами, Осман-паша в то же время, полагая, что ему удалось отвлечь внимание противника, направил десятки тысяч прямо на Дунай, где он мог пробиться через заслоны и уйти от русских.

— Кукурузники! — кричал Ганецкий случайно уцелевшим ротам сибирских гренадеров, перед которыми расстилалось кукурузное поле. — И думать не смей об отступлении.

— Патронов нет! — кричали в ответ солдаты, показывая пустые подсумки. — Все расстреляли!

— Наплевать, коли нет! Этакие молодцы одним штыком неприятеля потурят и свою батарею назад возьмут.

— Рады стараться, ваше превосходительство! — гаркнули сибирцы. — Приказывай, отец-командир, вперёд идти!

— Не торопись, ребята! Будет впереди время! — кричал Ганецкий. — В тылах не заплесневеете. Всем дела хватит!.. Вон и патроны везут[72].

Турки уже успели перетащить на левый берег свои орудия. Их гранаты рвались в русском резерве. Вызвана была из Дольнего Дубняка 2-я гренадерская дивизия. Архангелогородцы и вологодцы удержали своим дружным огнём турок, но не смогли заставить их очистить занятые траншеи и батарею. Турки оставили левый фланг и стремительно ударили на центр. Удар их — удар живого тарана — разбился здесь об астраханских и самогитских гренадеров. Ослабла ли после изумительного напряжения энергия, или овладела турками усталость, только они были-таки вышвырнуты из траншей. Их орудия, перевезённые первыми на левый берег Вида, были отбиты вместе с зарядными ящиками, оказавшимися захваченными в свою очередь турками у русских ещё в «Первую Плевну». Одно из орудий взял без помощи товарищей, только своими силами, лейб-казак 4-го эскадрона Арсений Нефедьев. Он, когда турки увозили свои орудия, догнал последнее из них, свалил с лошадей двоих ездовых и под уздцы повернув всю упряжку, примчал пушку на свою позицию. Рядовой Астраханского гренадерского наследника Цесаревича полка Егор Жданов отбил знамя. Турки были отброшены, русские вернули свои позиции.

Было половина одиннадцатого часа дня.

Всего на расстоянии ружейного выстрела стояли один против другого неприятели. Теперь шёл горячий стрелковый бой. С обеих сторон сыпались бесчисленные пули. Трескотне ружейных выстрелов неистово вторили и турецкие, и русские пушки. Турки расстреливали русских, русские — турок. И те, и другие пришли в состояние некоего безумного остервенения. Жизни ни для кого из них не существовало, о ней забыли, налицо была только смерть.

Осман-паша, бесстрастный, как и в первый момент боя, хладнокровно распоряжался, направляя в самое пекло, в огненный ад на левом берегу всё новые таборы.

Его конь, подарок султана, горячился под всадником. Вдруг невыносимо-жалобный клич отчаяния пронёсся по турецким массам, и в ответ ему с русской стороны грянуло, разливаясь в морозном воздухе тысячами перекатов, радостное «ура!». Рыжий жеребец вместе со своим всадником скрылись от сотен тысяч следивших за каждым движением последнего глаз. Турки потеряли своего вождя. Всюду в их массах разнеслось известие, что Осман-паша убит. Всё пропало: энергия, воодушевление, жажда победы. Бесчисленные храбрецы, с яростью львов лезшие так ещё недавно на русские траншеи, смутились, задрожали и в полном беспорядке откатились к самому берегу Вида под натиском кинувшихся на них в штыки гренадеров. Разом изменилась вся картина. Всё поле перед мостами покрылось копошащейся в паническом страхе человеческой массой. Турки бежали, падали, следовавшие сзади спотыкались об упавших и падали сами, на них напирали, не давая им подняться на ноги, новые толпы. В паническом ужасе, ослеплённые отчаянием, несчастные карабкались, как на горы, на кучи живых своих товарищей, копошившихся в напрасном стремлении подняться. Кто добирался до берега, кидался в воду. На мостах шла свалка. На каменном мосту оборвались перила. Орудия, повозки, лазаретные фуры, зарядные ящики, люди, животные сыпались в Вид. А в это время далеко-далеко вперёд лихо вынеслась артиллерийская бригада флигель-адъютанта полковника Щёголева — того самого, который с жалкими пушчонками отстаивал в Крымскую войну Одессу от турецкого флота. По массе ополоумевших, превратившихся в стадо животных турок ударили пушки. Сделав невероятное усилие, турки в большей части перебрались за Вид. Те, которые остались на левом берегу, бессмысленно топтались на одном месте. В то же время за Видом на высотах продолжали канонаду турецкие орудия. Турецкие стрелки, не переходившие Вид, так и сыпали пулями. Но это было уже последнее издыхание Плевны. На русской стороне знали, что Осман-паша ранен в голень левой ноги навылет и не может командовать сражением. Нельзя было не воспользоваться этим обстоятельством... Полки выстроились в боевые колонны и каждое мгновение готовы были кинуться на непобедимого до того врага.

На каменном мосту через Вид среди порохового дыма появилось белое знамя. Армия Османа-паши сдавалась. Чудовище, поглотившее столько тысяч русских жизней — Плевна, — издыхало; крепчайший из завязанных турками узлов развязался...

Ещё трещали по всей линии выстрелы турецких и русских ружей, ещё вспыхивали кое-где взрывы снарядов, но не могло уже быть никакого сомнения, что Плевна — страшная, томительная Плевна, угнетавшая столько русских сердец, лежавшая тяжелейшим камнем на множестве русских душ, — пала, бесповоротно пала...

От батальона к батальону, от роты к роте, к императорскому редуту, где с 12 часов дня следил за ходом боя Государь, неслось неудержимое, полное искреннего душевного восторга победное «ура!».

У каменного моста через Вид стоял присланный генералом Ганецким генерал Струков. Ему навстречу пробирался через толпившихся на мосту недавних ещё героев, а в эту минуту жалких, дрожащих от страха, мертвенно-бледных людей молодой красивый турецкий генерал.

— Начальник штаба плевненской армии Тевфик-паша! — отрекомендовался он генералу Струкову.

Русский генерал поспешил назвать себя.

— Плевненская армия сдаётся, наш главнокомандующий Осман-паша — тоже! — сказал Тевфик.

И он стал сейчас же просить, чтобы его раненому главнокомандующему была оказана милость. Осман-паша не имел сил явиться сам, и в то же время сдача целой армии была настолько серьёзным делом, что Осману не хотелось, чтобы кто-нибудь, кроме него, вёл неизбежные переговоры. Поэтому он просил, чтобы ввиду его особенного положения генерал Ганецкий прибыл к нему в караулку на шоссе, где раненому только что была наложена повязка.

И барабаны, и кавалерийские рожки дали уже сигнал отбоя. Битва прекратилась, но люди пребывали в высшей степени нервного напряжения. Кому-нибудь могло просто что-нибудь померещиться, громкий крик, шальной выстрел — и полки кинулись бы на эту беззащитную массу. Справа и слева подходили к туркам скобелевская дивизия и литовские и кексгольмские гренадеры.

72

По корреспонденции «Правительственного вестника» из Богота от 28-29 ноября 1877 года.