Иллюзия свободы

— Ой, да прекрати. Знаю я таких красавчиков. Через неделю он тебя поимеет, спорнём?

— Сколько ты хочешь? — Кали мечтает прекратить этот разговор так сильно, что готова пойти на любые условия. Гейл опустила её на землю, растерев по асфальту последнюю робкую надежду на то, что у неё в жизни ещё остаётся что-то светлое.

— За пятерых? Тысячу.

— Ты ебанулась? — Кали почти кричит. Этих денег у неё попросту нет. За ближайшие два дня ей нужно из кожи вон вылезти, чтобы наскрести хотя бы половину суммы для Гарсии, потому что рейд забрал у неё большую часть отложенных средств. Ещё одна статья расходов её просто убьёт.

— Я тебе скидку сделала вообще-то, — невозмутимо фыркает Гейл. — По сотне с каждого. Хреново заниматься бизнесом и не знать расценок.

— Пять сотен, остальное в конце месяца. Гейл, твою мать, никак иначе!

Кали толкает её плечом и прорывается в кабинет. С грохотом захлопнув за собой дверь, она пинает стул и смахивает со стола чашку с остатками кофейной бурды. Ей хочется взять канистру бензина и поджечь к чёртовой матери весь этот проклятый кабак. Звон разбитой посуды, как якорь, заставляет её зацепиться за реальность и выйти из состояния бесконтрольного бешенства. Нужно придумать, что сказать Гарсии по поводу очередной просрочки и прекратить разводить ванильные сопли. Ни на какое свидание она завтра не пойдёт.

8. Одна встреча меняет все

Кали не помнит, когда в последний раз брала в руки колоду карт. Она находит их на дне чемодана, когда суётся в шкаф в поисках того, что ещё можно продать.

<i>

«Малыш, самый беспалевный способ закрапить карту — это закрасить часть узора шариковой ручкой, ну или дырку сделать самой тоненькой иглой. А вообще, надо пару колод пометить заранее. Провести ножом по торцу во-о-от так, теперь край чуток торчит, видишь? И звучит при раздаче она по-другому.»</i>

Она раскладывает их на полу веером, подцепляет колоду одной картой и переворачивает её рубашками вверх. Водит несколько раз туда и обратно, смотрит, как картонки вздымаются и опадают, меняя цвет, словно иголки диковинного зверя. Рейес складывает колоду в ровную стопочку, делит на две части и, поднимая карты за уголки, тасует, сдвигая их так, чтобы они снова сошлись в одну. Кали раздаёт карты, играя в блэкджек с невидимым крупье, пытается спрятать карту в ладони и отправить её за манжету рукава, но у неё ничего не выходит — Кали роняет карту и с досады отпинывает от себя всю колоду ногой. Карты разлетаются по комнате огрызками цветного конфетти. Рейес понимает, что этот способ заработка загонит её в ещё большие долги — опыта у неё нет, несмотря на то, что руки помнят фокусы, которым учил её отец.

Для того, чтобы выиграть, нужно хитрить и хитрить ловко, иначе попадешься — так делают все, потому что казино не любит оставаться в дураках. Чтобы чувствовать крап, чтобы ощущать, как идёт карта, руки должны быть чувствительнее, чем у пианиста, кожа на пальцах должна быть тонкой и нежной, а не огрубевшей от тяжёлой работы. Не вариант.

Кали кладёт карты назад и снимает распятие со стены. Дедушкино наследство, кресту больше восьмидесяти лет, возможно, неплохо уйдёт на винтажной барахолке, а в Бога Рейес уже давно не верит.

Казалось бы, под грузом забот легко забыть о своём нелепом обещании, но, чем ближе стрелки часов подбирались к двум дня, тем сильнее Кали начинала нервничать. Она не готовилась. Специально одергивала себя, чтобы не подходить лишний раз к зеркалу, не теребить лохматый пучок на затылке, пытаясь превратить его во что-то приличное, но в то же время её съедала совесть. Кали отчего-то не хотела подводить проклятого, навязчивого копа. Ей не хотелось его расстраивать.

— Докатилась. Переживать за какого-то левого мужика. Сестра милосердия, мать твою, — ругается она себе под нос, разбирая шкаф. Руки натыкаются на шуршащий пакет, Кали отодвигает вешалки и находит прозрачный чехол.

Когда-то давно это было её любимое платье. Белоснежный длинный сарафан здорово оттенял её смуглую кожу, когда она гуляла в нём по побережью в компании какого-нибудь безымянного обожателя. Когда-то давно Кали любила свидания, любила флирт и, как бывшая модель, знала цену своей привлекательности. Сейчас она потеряла былой лоск, и платье стало для Рейес лишь приветом из прошлого, колючим, обидным, грустным.

Звук мотора за окном заставляет её затихнуть возле распахнутых дверей шкафа. Весь день по улице сновали машины, но отчего-то именно сейчас Кали становится нечем дышать. Часы показывают без пяти два. Хочется по-детски заткнуть уши и не слышать шагов на лестнице, не отвечать на тихий стук в дверь, притвориться, что её нет дома. Внутренний голос вопит о том, что если она выйдет с ним за порог, то всё изменится, только не ясно, в какую сторону. Кали боится, что с его появлением в её жизни всё может стать гораздо сложнее.

— Кали, я знаю, ты дома. В баре тебя не видели, а твоя машина здесь.

— Вот же легавый, — тихонько бормочет Кали, выбираясь из шкафа, в который едва не влезла целиком.

Безответственно. И глупо. Глупо прятаться, когда обложили со всех сторон. Может, Гейл и права, коп крепко взялся за неё. Вот только Кали научилась стряхивать лапшу с ушей и умеет теперь смотреть проблемам в лицо, и пусть в присутствии Кайла Хантера весь её запал сходит на нет.

— Прости, Кайл, я не могу, — Кали набирается смелости и подаёт голос, вот только нужной твердости в нём нет.

Кайл слышит её неуверенность, чувствует, что она сомневается, несмотря на то, что сам чертовски нервничает и соображает кое-как. Его давно не одолевал такой мандраж. Он нервничал с самого утра и всю дорогу до её дома, будто ему снова шестнадцать и он впервые пригласил девчонку на свидание, но несмотря на это, её отказ только сильнее разжигает в нём охотничий азарт.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Хантер, скукожившись  над дверной ручкой, словно его так лучше слышно. У неё на этаже тихо и глухо, эхо шёпота разносится от пожарной лестницы до лифта. Кайл не хочет привлекать к её квартире лишнее внимание, но и ломиться в дверь не хочет тоже. Он чувствует себя зависшим на периферии — назад не отступить, а вперёд не пробиться. Кали сама того не ведая, включает в нём упёртого барана. Он должен, просто обязан вытащить её из-за этой двери — это становится для него целью номер один.

— Мне нужно работать.

Впереди выплата штрафов, разборки с Гейл, встреча с Гарсией — от одной лишь мысли об этом внутренности начинают гореть и вязаться узлом. Она чувствует себя неловко от того, что так откровенно динамит копа, но в конце концов, ей о себе надо думать в первую очередь, а не комфортить совершенно чужого ей человека, пусть и симпатичного. Расслабляться у неё просто нет времени.

— Хорошо, я не настаиваю.

Он не стал её уговаривать, а ведь Кали готовилась к долгим увещеваниям, нудению под дверью и даже угрозам, чем чёрт не шутит, но коп сдаётся, чем вызывает у неё недоумение и даже, странное дело, разочарование. Хочется выйти за дверь и спросить «И это всё?» Надо же, так просто и легко! Столько таскаться к ней в бар, столько впрягаться и просто отвалить, услышав нет? Дурной коп. Кали не ошиблась, он совсем отбитый.

— Кали, я не имею права на тебя напирать или навязывать что-то. Мы все живём под давлением, но это не значит, что мы не можем иногда поднять голову, — он продолжает говорить, и Кали вдруг отчётливо понимает, что ей приятен его голос. Мягкий, умиротворяющий, с  очаровывающей хрипотцой, но в то же время уверенный, так что хочется кивать болванчиком на каждое слово. Забыв запереть шкаф, она крадётся к двери, идёт на звук, словно добыча за приманкой, останавливается в паре дюймов и старается тише дышать, боясь выдать себя. Боясь выдать, что внимательно слушает и отчаянно желает поверить ему. — Но я уверен, даже несмотря на то, что ты так не считаешь, ты заслуживаешь, хотя бы час побыть простой классной девчонкой. Девчонкой, которая просто идёт прогуляться в компании парня, которому хочется всего лишь увидеть её улыбку.