Страница 2 из 13
– Ты! Именно ты, великодушная девочка моих снов! Что? Тебе надоело? Ты устала – смеяться и плакать, устала от ежедневной волокиты земных путей и вполне человеческих страданий?
– Я устала от невозможности что-либо изменить.
– Вот! – Милранир раскинул худые руки. – Для этого я и позвал тебя!
– Для чего? – упрямо спросила она, покачав седой головой.
Он быстрым шагом подошёл к ней.
– Для сказки! – он хлопнул в ладоши и сделал полный разворот на каблуках. – Для безумной истории, сумасшедшей игры! Для новой легенды, сожри тебя дракон!
– Подожди, Милранир, ты предлагаешь…
– Молодец девочка!
Он смеялся. Она прижала тонкие пальцы к вискам, колокольцы в косах снова жалобно зазвенели.
– Ты окончательно сошёл с ума. Ты же… Неужели ты не мог позвать для этого кого-нибудь другого, памятуя о…
Он наклонился, поднял что-то с земли.
– Дай руку. Раскрой ладонь.
Она повиновалась. Он накрыл её руку своей.
– Что это?
– А ты не понимаешь? – он усмехнулся. – Это песок. Он таким был много лет и будет ещё, если не случится чудо. Придёт однажды старый сказочник и придумает, что песок этот -пепел погребального костра великого витязя или прекрасной девы, мимохожий менестрель сравнит здешний ветер с нежной лаской женских рук, и всё здесь станет иначе.
– Но не лучше ли песку оставаться песком?
– Не лучше, – отрезал Милранир. – Ты со мной или как?
– Чего ты хочешь?
– Я же сказал – сказки. Люди озлоблены? Люди изверились? Так вернём же им жажду чуда, ведь мы – безумцы, бродяги, юродивые – можем это сделать. Мы создадим им новую легенду, мы снова покажем им, как возможно – жить, то, что они давно забыли – о себе же! Любовь, мужество, воинскую доблесть, подвиги… Смех и слёзы наконец! Счастье, которому они отказали в праве на существование и которое скрывалось в самых неожиданных вещах!
– Понимаю. Ты ведь, – она горько улыбнулась уголком рта, – не в первый раз.
– И ты.
– Это не одно и то же.
– Не одно, – песок медленно просачивался между их сплетёнными пальцами, взгляды скрестились. – Я предлагаю тебе не играть самой в осточертевших твоих масках, на редкость дурацких, как мне кажется… Я не прошу тебя сменить дорожный посох на обоюдоострый меч и броситься на поиски несуществующих сокровищ, – она отвернулась, – Не нужно больше брать на себя чужие ошибки и успеть всё на свете. Мы просто сочиним сказку…
– О чём?
Милранир снова расхохотался.
– Зря радуешься, – она всё же отняла руку и отошла на пару шагов. – Я ещё не согласилась.
– Согласилась, согласилась… Но это как раз неважно. О чём сказка? А о чём бывают сказки? О жизни и смерти, о дружбе и любви.
– И ты думаешь, это будет им интересно? – недоверчиво спросила она.
– Людям? Конечно. А о чём бы хотела ты?
– Я? – она тоже попробовала засмеяться. – Забавный вопрос.
– Так о чём? – он опять стоял в воде и размахивал длинными руками.
Она замялась. Потом подбежала к нему.
– О мечтах. Об их достижении. О взлётах и падениях. О сломанных крыльях, о долге и чести, подвигах и приключениях, благородстве, тысяча бешеных кошек тебя раздери, Милранир!
– Вот! – крикнул он, падая в пенистые волны. – Именно потому это будешь ты, а не Гест или Кьартах, только ты!
Она кусала губы. Языки пены лизали её ноги в пропылённых сапогах, а ветер рвал плащ. По-прежнему кричали чайки. Милранир на коленях стоял в воде, и время от времени его накрывало с головой. Ему было безудержно весело. Они стояли друг против друга, и серым сводом нависло над их головами небо.
– Но я не умею так, – прошептала она.
– Ты просто не пробовала.
– Хорошо, хорошо, безумец, – скороговоркой сказала она, – рассказывай, чего ты хочешь, старый хитрец, ведь ты не отпустишь меня иначе…
– Не отпущу. Мы с тобой волшебники. Мы сыграем с тобой на всё, что имеем, сыграем от души, оставляя себя в каждом повороте – сюжета, как ни смешит тебя это слово. Мы взбудоражим этот затхлый омут, обиталище забывших, что такое настоящая игра – жизнь! Мы заставим Уумар сотрясаться под шагами его новых героев. Людям необходимо иногда терять землю под ногами, чтобы дальше – лететь!
– Или падать, Милранир, – едва слышно сказала она.
Он вскочил на ноги, метался по песку, не обращая внимания на её слова. Он орал во всё горло и хохотал. Он строил воздушные замки, рисовал неосуществимые планы, которые сам же высмеивал. Он вспоминал былое и пел старые песни, вызывая в памяти всё то, что Пророчица долгие годы – века! – старалась забыть. Он делал это нарочно. Она была похожа на птицу, лишённую крыльев. Он жалел её. Он хотел ей помочь, так ему казалось.
Она подошла и положила руку ему на плечо.
– Я обыграю тебя, старый фокусник. В твоей же игре.
– Это было бы прекрасно, – кивнул он.
– Люди будут плакать и смеяться, любить и ненавидеть по нашему желанию…
– Ты считаешь это неправильным? Нечестным, кощунственным, циничным?
– Да, – она пожала плечами и укрыла лицо капюшоном. – Но я всё равно обыграю тебя.
Он отвернулся к морю, дав ей возможность медленно уйти прочь. Из– за низких облаков показалось яркое солнце. Золотистые лучи коснулись запрокинутого лица Милранира. Он улыбался. Всё всегда случается только так: она пришла, она согласилась. Ему нравилась собственная способность зажигать души неожиданными стремлениями. Это казалось занятным. Это со временем превратилось в смысл его жизни, и он торжествовал сейчас. Снова светило солнце – для него и для тех, кто разделит с ним его путь. Снова спустится на землю тьма и придут герои, дабы развеять её – снова. будут схватки, горячие сердца и буйные, хмельные молодостью головы, и прольётся кровь, смешиваясь с вином да несмытой виной, и самые пустые глаза вдруг загорятся неподдельным интересом, и исчезнут отупевшие от будней, унылые, обречённые лица… Он смеялся. Он предвкушал предстоявшее. Он смаковал – ожидание. Это было пришествие нового дня. Начало. А начало всегда означает лишь то, что всё ещё впереди, а, значит, оно всегда прекраснее самого счастливого конца.
И это было замечательно.
1. Эро – Серебро Атр’анны
Астранаэнн. Ойор Аэс.
Яшмет. Эметдор.
654 год.
Начало весны.
… он был – серебро; звёздное серебро волшебного леса, сумрачного и таинственного, пронизанного безмолвием и окутанного лёгкой, полупрозрачной дымкой тумана…
Он был голос ледяного ручья, стремительно бегущего меж замшелых валунов и узловатых древесных корней – стоило лишь закрыть глаза и раствориться шорохом, шелестом, дыханием, биением жизни под тёплой корой тысячелетнего аэса, исчезнуть, слиться с миром, превратиться из человеческого несмышлёныша в его часть, неотъемлемую и необходимую – стать собой
– ветром над этой землёй…
Ветер пришёл в гости. Ветер, пронзительный и холодный, верно, прорвавшийся в сердце Ястринэнн с самого Штормового Залива. Можно даже было назвать его недружелюбным и насмешливым, когда он не только разбросал бумаги на столе, но и, шутя, опрокинул на пол чернильницу – по счастью, закрытую и небьющуюся.
– Ну, здравствуй, – сказал ему Ярмэйн Ярренвейн рон Эанэ. – Прости, что не обращаюсь к тебе как положено: я просто не знаю, как нужно тебя называть. Понимаешь, в тех краях, откуда я родом, все ветра имеют имена, и люди никогда не путают один с другим. А здесь, на Севере, почему-то это забыто давно. Жаль…
Ветер промчался по комнате, взъерошил Ярренвейну волосы. Гхоро, мохнатый пёс, дремавший у камина, возмущённо заворчал и подвинулся ещё ближе к огню. Он, как и двуногие обитатели замка, не понимал, зачем хозяину взбрела в голову блажь с первым днём весны вынимать из окна рамы, да ещё и внутренние ставни держать открытыми с утра до поздней ночи. Ярмэйн и сам вряд ли сумел бы внятно это объяснить кому-либо: просто так казалось правильным, так делали в Кеории, где он вырос и в Дэлькерре, где провёл большую часть юности. Правда, в Дэлькерре в это время цветут гранатовые рощи, а здесь, в Ястринэнн, разве что упрямый элгиль пробился из-под снега.