Песни Земли Холмов

Рыжая каннка сидела на выступе стены, подтянув укутанные шерстяным подолом платья коленки к подбородку. Сидела, смотрела, молчала. Неизвестно сколько времени. Он и сам-то не знал, сколько уже здесь пробыл.

– А ты ведь не сердитый, – задумчиво сказала она, когда он подошёл к ней поближе. – Ты стараешься рассердиться. Почему?

Он посмотрел на неё внимательней, чем все предыдущие встречи. Ведь теперь он мог учитывать такое немаловажное обстоятельство, как то, что эта вот нелепая растрёпанная девчонка – не просто одна из дочерей северного канна, а её – плоть от плоти, кровь от крови. Ребёнок Атали Сэлдэнска – подумать только! И, если задуматься и подсчитать годы, рождённый как раз тогда, когда она исчезла с арены истории и из сердца ею же учинённой заварушки… Хотя – нет, тогда она, вероятно, родила Ронью, Яску – немного позже.

Может быть, митлы не так уж не правы, считая женщин негодными ни для чего кроме домашних дел и деторождения? Променять свободу всей Аэнны на тихое семейное счастье! И это сделала та, чьё имя в Кеории произносят не иначе, как со священным трепетом! Что это – если не предательство? Глупое и подлое…

Ярмэйн поднял глаза к рыжей каннке.

– Не сиди на холодном камне, – сказал сердито. – Простудишь что-нибудь важное, и кого твой отец будет замуж выдавать?

Рыжая заносчиво вздёрнула подбородок.

– Сам туда выдавайся. А эстэфф – тёплый. Протяни руку и потрогай.

Ярренвейн недоверчиво коснулся стены ладонью – да, тёплый. Подумал чуть-чуть и  прижался щекой.

Ну да – конечно. Не захотевшая стать великим символом свободы Атали – позор и предательница, как могла, как посмела! Бегущий от любой ответственности, как от чумы,  Эро Ярренвейн – гордый и непонятый герой, не желающий быть ничьей марионеткой.

– Почему ты здесь? – спросил вслух. – А не в зале с гостями?

– За тобой пошла, – она пожала плечами.

– Зачем?

– Интересно.

– Что во мне может быть более интересным, чем в остальных? Там у вас даже спарсианский наследник крутится, там – танцы, музыка, еда опять же… Или тебе тоже не дают спокойно спать легенды о Последнем из Серебряных ронов и распустившемся элгиле? Охотно верю. Детям положено любить сказки. Вот только верить им необязательно.

Она спрыгнула с выступа и оказалась совсем близко. Заглянула в глаза и улыбнулась – так, что её длинное лицо стало почти хорошеньким.

– Я не верю. Я знаю. Я была в Ястринэнн в тот день. Я стояла на заснеженной поляне, а она вдруг заискрилась, будто в звёздном свете, и прямо из под сугробов показались цветы. Маленькие, хрупкие – точно такие, как в песне. Я наклонилась и коснулась их кончиками пальцев, а потом из-за деревьев выехал ты… Тоже – как в песне: в серебристых одеждах и на белом коне. Ты меня не заметил, я была в плаще из аэсты, а ты – слишком околдован Ястринэнн, чтобы видеть что-то ещё…

Она отчаянно покраснела и отвернулась, безуспешно пытаясь спрятать лицо за медными прядями волос. Ярмэйн покачал головой. Интересно, в восемь – или сколько ей там на самом деле? – лет уже можно влюбиться? В прекрасного рона на белом коне?

Наверное. Если он – как из сказки. Ведь тогда все эти смешные чувства – они не к человеку, а к воплощённому чуду.

Он усмехнулся: а ведь Келень Леклендской, его так называемой отныне невесте, сейчас – примерно столько же. Хотя она вряд ли бегает в одиночку по колдовским лесам и купается в ледяных озёрах.

Она – избалованная касьа, изнеженное и всеми любимое дитя.

– Споёшь мне эту песню? – попросил он старательно молчавшую и даже затаившую дыхание каннку.

– Нет, – тряхнула она рыжими вихрами. – Рони попроси. Она хорошо умеет. Она всё, что хочешь, может спеть.

Ярренвейн представил красавицу Ронью усердно распевающую Ромовый Гимн южных рамэйров и расхохотался. Жаль, что такой прекрасной мечте не суждено воплотиться в реальности.

Девочка покосилась на него осуждающе.

– Ну и чего ты смеёшься? Рони правда может всё это: петь, вышивать, танцевать, фигуры эти ледяные – это тоже она. Её учили.

– А тебя, выходит, нет? – удивился Ярренвейн. – Ты же тоже каннка?

– Меня – нет, – хмуро сказала она. – Карниэ сказала, что у меня руки не туда и не той стороной пришиты. И голос… такой вот.

Ярренвейн сочувственно кивнул. Ему это было трудно понять – у него самого обычно получалось всё, за что бы он ни брался. Но голос у девчонки и вправду был – не очень, это ясно было  даже без пения. Хорошо, что она родилась каннкой – так или иначе её судьба будет устроена… Канном Эстэвэном и Чёрной Каньей…

Смешно, но ведь из всех четырёх дочерей на Атали больше всего походила именно Яска. Да: неуклюжая и некрасивая, худющая, длинноносая, вся словно бы состоявшая из острых углов – она казалась кривым отражением ослепительной княгини. Отражением в разбитом зеркале.

И Ронья, и маленькие близнецы были похожи на отца, но не на мать.

– Знаешь, – сказал он вслух. – Я ведь тоже не поющий. Меня, правда, даже не пробовали учить (потому, что рамэйры не в счёт!), слишком много было всякого другого, что обязан уметь ярн и наследник.

– Ярн? – переспросила она.

– Да. Так в Кеории называют правителей.

– В Кеории?– и без того большие глаза рыжей каннки стали совершенно огромными. – Но ты же… ты же прибыл с юга, по гонровской дороге… ты же из Дэлькерры!

Ярмэйн улыбнулся и кивнул.

– Ну да… Там я плавал на корабле в очень сомнительной компании. Но родом я с Востока. Моё детство прошло в Кеории. Я – ученик Алри Астариэнна, правда… Правда, недоучившийся.

– Почему? – явно сбитая с толку Яска хмурилась, пытаясь уложить в голове услышанное.

– Потому что я от него сбежал.

– Почему?

– А я от всех сбегаю. Таков мой удел.

Рыжая каннка недоверчиво покачала головой. А потом – видимо, чтобы не взялся тут же доказывать – крепко ухватила его за руку.

– Ты мне расскажешь? – спросила с отчаянной надеждой, не оправдать которую было бы просто жестоко.

– Думаю – да. Только холодно здесь для долгих разговоров, тебе не кажется? Да и хватятся нас скоро, если уже не хватились.

Она кивнула.

Они так и пошли обратно в замок, держась за руки, и позже, уже засыпая в своей комнате, Ярмэйн никак не мог отделаться от ощущения узкой, маленькой и очень горячей ладошки в своей руке.

На какое-то время он совершенно позабыл о ней. Ну, в самом деле, разве есть дело рону и правителю до нескладной малолетки? У него дел по горло, а когда дела заканчиваются – почему бы и не позволить себе отдых? Да-да, то самое удалое «загулянье», которое так осуждал суровый отец Татеука Лассана. После хорошего отдыха обычно снова наваливаются позаброшенные дела, потом случается какая-нибудь абсолютно внезапная неурядица, улаживая которую ловишь себя на мысли, что быть наследником Астариэнна было куда как проще… и так до бесконечности.

Как-то незаметно наступила весна, а с нею вместе – празднества в честь Ялы-Талой, здесь на севере отмечавшиеся особенно бурно. Во внутреннем дворе Ойор Аэс развели костёр до небес, музыканты, сменяясь, играли с полудня, и даже наступавшие всё ещё довольно рано сумерки никак не отразились на всеобщем веселье. Лихие пляски, шумные игры, состязания – вся эта цветная круговерть захватила последнего из Ярренвейнов полностью. Хотелось успеть одновременно переплясать со всеми девицами, побороть в рукопашной самого Ферхтагу-младшего (а он вон какой вымахал!), перепробовать все напитки и – да что там! Проще было сказать: хотелось всего. Сразу и чтобы ничего плохого за это не было.

В какой-то момент, совершенно ошалев от охватившего всегда таких спокойных ястриннцев веселья, Ярмэйн вывалился из толпы в более тихий и тёмный угол двора и устало рухнул на застеленную войлоком широкую скамью, совершенно случайно оказавшуюся свободной от миловавшихся парочек. Лёг на спину, заложив руки за голову, с наслаждением потянулся, глядя в звёздные глаза наклонившемуся над ним северному небу… и рывком сел, ощутив чьё-то слишком близкое присутствие.