Страница 20 из 33
Я, конечно, сидел и молчал. Мне было страшно. На меня сыпался такой поток обвинений, что я понимал: дни мои сочтены. <…>
Там, думая, что всё уже решено, все были очень откровенны. А заврайоно ударил кулаком по столу и стал орать на них, что они занимаются очковтирательством, что «сын врагов народа» ни при чём, и пусть они лучше за собой следят…[31]
…Вот так Павел Иванович Типикин оказал Булату Шалвовичу Окуджаве услугу, которую трудно переоценить людям, знающим те времена. Старожилы в Перемышле даже рассказывают, что молодого учителя якобы хотели арестовать, а Павел Иванович заступился за него так: «Тогда и меня берите вместе с ним». Сейчас трудно установить доподлинно: может быть, и звучали подобные предложения в разгар педсовета, а может, стукач Якушов «просигнализировал» насчёт Окуджавы в соответствующие органы, и там Типикин говорил что-то подобное. Но маловероятным представляется, что заведующий районо настолько проникся любовью к незнакомому молодому учителю, чтобы так бросаться на амбразуры. Предполагаемый арест Окуджавы всё же видится плодом последующей трансформации воспоминаний о тех событиях.
Как бы там ни было, хотя Булат Шалвович и прожил в Шамордине всего один год, дружба его с Павлом Ивановичем, возникшая уже много позже, несмотря на разницу в возрасте, сохранилась на всю жизнь. Они переписывались, Окуджава часто приезжал к Типикину в Перемышль, и тогда они ездили на охоту, на рыбалку, любили вместе петь, разговаривали ночи напролёт.
– Он и на мандолине, и на аккордеоне играл, дядя Паша. Пели они вдвоём душевно очень, – говорит племянница Павла Ивановича Наталья Григорьевна Типикина.
Когда пришла широкая известность, Булат Шалвович стал тяготиться днями своего рождения, ему неловко было выслушивать многочисленные высокопарные поздравления и признания в любви, которые обрушивались на него в этот день. Он старался это событие встретить подальше от Москвы. Одним из мест, где он прятался, был дом Типикина в Перемышле. Дом этот был очень хлебосольным. Жена Павла Ивановича Надежда Ивановна, тоже учительница русского языка, отменно готовила. В доме всегда было много мяса и рыбы, добытых хозяином в окрестных лесах и реках, много было вина – разного самодельного.
Надежда Ивановна тоже запомнила Булата ещё с тех пор, как он в первый раз приехал устраиваться на работу.
Внучатый племянник Типикина Евгений писал:
В мою жизнь Окуджава вошел очень рано. Бабушка не раз вспоминала, как, будучи инспектором районо по кадрам, оформляла на работу молоденького учителя русского языка и литературы. А подписывал все бумаги мой двоюродный дед, Павел Иванович Типикин, который работал заведующим Перемышльским районо Калужской области[32].
Прошли годы. В 1962 году Перемышльский район упразднили, а стало быть, и районо тоже. Павел Иванович стал директором Перемышльской средней школы и проработал в этой должности много лет. Вдруг незадолго до пенсии его освобождают от должности, чтобы назначить родственничка кого-то из районного начальства. Типикин обиделся. Собрался и поехал в Москву. Пришла пора Булату выручать друга, и он, видимо, сумел надавить на какие-то рычаги – в Калуге ли, в Москве ли…
– Павел Иванович ещё не вернулся из Москвы, а уж его устроили обратно на работу, – с улыбкой вспоминает племянница Наталья Григорьевна.
Так Типикин и доработал спокойно до пенсии директором школы.
Последнее время он тяжело болел, жил на обезболивающих уколах, но до конца оставался сильным человеком. Племянница, ухаживавшая за ним, успокаивала, что приболел, мол, немного, это от возраста – всё-таки восемьдесят семь лет… Но Павел Иванович слушать её не хотел: «Замолчи, это разве возраст? Даже не говори об этом и не напоминай! Мы с тобой ещё таких дел наворошим, вот только поправлюсь…»
Однако пришёл день, когда он не мог уже шутить, и захотелось ему напоследок услышать голос старого друга. Наталья Григорьевна набрала знакомый московский номер.
– Дядя Паша звонил ему в последний раз прямо перед смертью. Позвонил, говорит, мол, я вот лежу и уже всё… А Булат, чтобы его как-то подбодрить, говорит: «Я по телевизору-то выступал, тебе язык показывал, – ты что, не видел?» Последний раз улыбнулся дядя Паша. Любил он Булата очень…
Павел Иванович Типикин умер в 1995 году. А Булат Шалвович, хоть и был много моложе, лишь на два года пережил своего друга. (III)
Через несколько дней после шумного педсовета из облоно пришёл приказ об освобождении директора школы Солохина от занимаемой должности. Прямо вот так, не дожидаясь уже совсем скорого окончания учебного года, до которого уже чуть-чуть осталось. Исполняющим обязанности директора школы был назначен учитель химии А. И. Анчишкин.
А потом были выпускные экзамены. На выпускных погорели ни в чём не повинные выпускники Солохина, тот самый класс, где учился Виктор Окуджава. Рядовой учитель Солохин ничем им помочь не мог – на экзамен приехала комиссия из районо. На устном экзамене он ещё как-то мог схитрить, например, положить билеты с вопросами, которые он вообще не проходил со своими учениками, в самый низ. В последнем билете, тридцать первом, было что-то про современных советских писателей. И вот самая лучшая отличница, Аня Борисова, умудрилась-таки вытащить этот злополучный билет.
– Какие советские писатели, у нас и библиотеки-то не было! Мы и не знали их, никаких советских писателей. И он нам ничего про них не говорил, – возмущается Анна Семёновна.
И надо же было, чтобы именно ей так не повезло! Такая добросовестная ученица, почти все экзаменационные вопросы назубок знала, и только этот вопрос не давал ей покоя задолго до экзамена. Подходила она и к Булату Шалвовичу, но и он ей не помог. Но «продавать» на экзамене Солохина она не стала, не сказала, что этого они вообще не проходили, просто потребовала другой билет.
Вот и закончился первый учебный год преподавателя Булата Окуджавы. Этот год не прошёл для него даром. Он много увидел и узнал нового, чего никогда не смог бы увидеть ни в Москве, ни в Тбилиси. И эти жизненные наблюдения и опыт пригодятся ему в будущей жизни, и не только литературной.
Он вышел победителем в неравной схватке с директором школы и коллективом коллег. Эти люди так и остались во многом непонятными для него. Да и они его так и не поняли. Задерживаться здесь он не собирался. Никто особенно не пожалеет о его отъезде, – всё-таки многих он настроил против себя. Надо сменить школу, вообще район, и начать всё с чистого листа. Так, наверное, думал Булат Шалвович, собираясь в дорогу.
Но были, были и те, кто горько жалел об отъезде Булата Шалвовича – его ученики. И в первую очередь детдомовские. Руководитель их струнного оркестра В. Светлов, придя к ним, как обычно, на репетицию, сказал между прочим, что Булат Шалвович уезжает. Это было для них как гром среди ясного неба! Девчонки были страшно расстроены.
Накануне отъезда Булат пришёл к ним в детдом попрощаться. Играл на гитаре, пел. Пел не только русские песни, но и грузинские, «Сулико», например. Девочки осмелели и даже стали танцевать под его аккомпанемент.
Хорошо им было с ним. Они так мало в жизни видели тепла. Воспитатели детдомовские всё больше покрикивали на них, а Булат Шалвович был как родной. Сам в таком же возрасте оставшийся без родителей, он знал, что это такое, и старался обогреть их, как мог, особенно в этот последний день.
А вечером, когда детей отправили спать, он пел для воспитателей. Во дворе детдома два столика были со скамейками, ещё от прежних досоветских времён остались. И вот он сел за столик, воспитатели его окружили… Завуч в детдоме строгая была, и девчонки не смели выйти на улицу. Но в здании никого из взрослых не оставалось, и они высыпали из спальни, приникнув к окну в коридоре, из которого можно было всё видеть и слышать.
31
Окуджава Б. Учитель-словесник / [Беседовал] Е. Типикин // Независимая газ. 1997. 20 сент.
32
Окуджава Б. Учитель-словесник / [Беседовал] Е. Типикин // Независимая газ. 1997. 20 сент.