Мёрзлые

   Чех тоже глянул и почувствовал, как термобельё стало тёплым и мокрым, прилипло к бёдрам.

   Прямо на них мчались крылатые смерти величиной в полнеба с раскрытыми алчными клювами, багряными отблесками в безжалостных глазах. Они хищно растопырили когти, готовясь напасть.

   Сначала на четвереньках, а потом клубком Чёх и Гига бросились в палатку, упали, обнявшись, ожидая, когда чудовищные когти вспорют ткань, вонзятся в тела и раздерут их.

   Секунды стали безвременьем, их можно было отследить только по биению сердец.

   Крик удалился и стих. Чех наконец оторвал от Гигиного подбородка лоб, мокрый от их общих слёз и соплей.

   - Ч...чч... - Чеху никак не удавалось вымолвить хоть слово.

   Гига скинул с него тяжеленные руку и ногу, пополз из палатки.

   Чех нашёл друга стоявшим на коленях перед белым безмолвием.

   - Ч... ч... - Возможность говорить ещё не вернулась к нему.

   - Оптический обман, - тихо произнёс Гига. - Я читал, в тундре такое бывает. Маленькие птицы или зверьки могут показаться великанами...

   В другое время Чех бы запросто обстебал книжные знания дружка. Для него мерилом истинности было только то, что он видел и чувствовал сам. Но сейчас он был готов принять что угодно, лишь бы язык и глотка позволили говорить.

   Небо вдруг потемнело, налилось сумеречной чернотой. Исчезло бледное пятно подслеповатого солнца.

   Мёрзлая земля вздрогнула. На куполообразных сугробах треснул и отвалился наст. Друзей начало подбрасывать от мерных толчков, которые сопровождались странным гулом, точно из-под земли.

   - Оптический... обман... - жалобно пропищал Гига.

   Он ещё что-то вякнул, но Чех не понял.

   Уши заложило от трубного рёва, а позади бешено захлопали от ветра расстёгнутые полотнища палатки.

   Исполинская тень, появившаяся из ниоткуда, надвинулась на Чеха и Гигу. Полыхнули горевшие яростью глаза, огромные бивни пропороли темноту. Дикий смрад шибанул в ноздри.

   Бежать было некуда. Чех оцепенел и не смог даже зажмуриться, чтобы не видеть, как чёртова махина раздавит их.

   Друзей накрыла непроглядная ночь. Чех почувствовал, как рядом от страшного удара ухнула и раздробилась земля. Потом его поволокло в образовавшуюся рытвину, и он упал лицом во что-то осклизлое.

   Долго лежал, слушая затухавшие содрогания земли. Пытался верить в то, что с Гигой ничего не случилось и друг сейчас пробудит его от страшного сна. Только была ли когда-то реальность с посёлком Майском, обычными вещами? Сейчас для Чеха действительность - это жижа, воняющая пропастиной, саднящая щека да пружинистые волокна какой-то пряжи в ладони.

   Чех пошевелил рукой, стряхнул бурые толстые нити. Приподнялся, нащупал нечто странное в щеке и выдернул. Брезгливо отбросил - это был чёрный коготь величиной с его ладонь. Скосил глаза - рядом грудился фарш из тёмного мяса и разодранной бурой шкуры. Башка невиданного зверя таращила на Чеха выкатившиеся глаза, из пасти между преогромных клыков свисал синий язык.

   Гига! Друг... Где ты?

   Чех поднялся, огляделся, но посмотреть на фарш ещё раз побоялся.

   Кто это?! Чех собрался протереть глаза, но рука не поднялась.

   Там, откуда возникла гигантская тень, замаячил смутный силуэт. Слава Богу, Гига жив!

   Чех хотел заорать, позвать друга, но только беззвучно разинул рот. Но ничего, он доберётся до Гиги, убедит его повернуть назад, не удастся - заставит. Главное - догнать, не упустить, не потерять. Да вот беда - ноги не идут.

   Меж тем силуэт стал приближаться.

   Чех ещё раз возблагодарил того, в кого никогда не верил.

   А через миг взвыл: это был не Гига.

   И не Брог.

   Это был он сам.

   ***

   Бозой почувствовал, как ярость плавит его заледенелое нутро. Чика всё не затыкался, трещал про двух фраерков, которые прутся сюда. Но они что-то не появлялись. А ждать уже было невмочь.

   Сегодня, сейчас должен наступить тот самый миг, когда он поднимется из ямы. Иначе и быть не может. Довольно терпеть, что раз за разом покидали могилу те, на чьих телах ранее возвышался Бозой.

   Там, под его разбитыми, расквашенными сыростью дорог и временем башмаками, скорчились их бывшие конвоиры. Тоже ведь, суки, приезжали сюда через много лет после убийства. Что их притягивало? Совесть, страх? Если бы Бозой мог, его хохот сотряс бы тундру не меньше, чем поступь мёрзлых.

   Люди появлялись редко. И уже не могли покинуть могильник. Их место в реальном мире занимал беглец, как удобнее было называть счастливца Бозою. Или освобождённый, как сказали бы двое политических, по странному случаю, как и Чика, оказавшиеся среди матёрых урок. Сколько пришлых уже скопилось в яме? Пожалуй, больше, чем зэков. Последний, бросивший в Бозоя топор, тоже там. Молчит, не отзывается. Да и пёс с ним.

   Плохо, что всё совершалось не по понятиям, к которым привыкли Бозой и зэки. Мерзлота сама решала, кому выпадет фарт.

   Бозой даже стал молиться ей: помилуй и отпусти. Или погаси навсегда сознание, чтобы не ощущался ледяной огонь, чтобы не чувствовалось, как холод гложет тело.

   В Бога, который на небесах, Бозой не верил. Это был Бог для слабых терпил. Обманщик. Сказка. Пшик.

   А внутри земли, под мерзлотой - настоящий, всесильный, дарующий самое дорогое - свободу. Странно, что Он выбрал своим помощником-проводником не Бозоя, а Чику.