Страница 47 из 49
Так, А. В. Олешев, предводитель Вологодского дворянства, член Вольного экономического общества, публицист и переводчик, посвятил свой компилятивный перевод (фрагменты текстов европейских теологов И. Шпальдинга и П. Дюмулена, дополненные собственными рассуждениями переводчика) под названием «Начертание благоденственной жизни»[418] (1784) «Вологодской провинции почтенному дворянству». В предисловии к переводу Олешев, стараясь мотивировать сограждан-дворян к «истинной добродетели», перечислял «должности», которые следует отправлять дворянам-помещикам: «Блаженные поселяне! не оскорблю ли я вас одним напоминанием, о той святой должности, которою мы обязаны Богу, своему монарху, себе и ближним? из оных перьвая ведет нас правым путем к познанию всесильнаго создателя мира. По ней следующая, показывает нам прямую необходимость повиноваться Государю, защитителю нашего имения, здравия и спокойствия: но что я говорю! еще и спасителю самой нашей жизни; две же последние составляют одинакое правило, ибо, любя прямо себя, кажется мне безбожно ненавидеть ближняго. Скажите же мне теперь, когда мы представим себе в пример добродетельнаго человека, исполняющаго вышеобъясненные законы, и не жаждущаго себе присвоить чужаго беззаконно имения, то кто и какое бы новое к неудовольствию своему сыскал возражение?»[419] Олешев заключал: «Упражняясь в сельском земледелии и домостроительстве, для чего бы дней наших не проводить спокойно, а при том и по уставленному от нас самих порядку». Итак, упоминания о государе и Отечестве у Олешева теперь связывались только с «повиновением», но не со службой (сам Олешев служил и по военной, и по гражданской линии); вместо службы Олешев выдвигает «добродетель» и «домостроительство».
Подобный взгляд на «добродетель» дворянина нес в себе и эгалитаристские тенденции, способные существенно повлиять на восприятие дворянскими элитами социальной структуры: отсутствие перспективы службы могло привести к снижению сознательности и в конечном счете уравнять господина со слугой. Недаром в стихотворении «Обращение к человеку» тот же Олешев сетовал на «коловратность» человеческого бытия – что, впрочем, было широко распространено в поэзии второй половины XVIII в.:
Олешев отсылает читателя к классическому для европейской традиции сюжету[421] – противопоставлению лидийского царя-богача Креза и несчастного нищего Ира, гомеровского персонажа, чье имя стало нарицательным для обозначения бедняка; Ир считал Креза счастливейшим из людей, однако, когда Крез был разбит персами и попал в плен, он, в свою очередь, позавидовал счастью свободного Ира (словарь Даля фиксирует пословицу «Ир Крезу не товарищ» как эквивалент пословице «Кто богат, тот мне и брат»).
В декабрьских номерах журнала «Лекарство от скуки и забот» за 1786 г. (№ 24–25), издававшегося Ф. О. Туманским, было помещено анонимное стихотворение «Письмо о равенстве состояний человеческих»[422], где автор настаивал:
Автор «Письма» настаивал на том, что «премудро естество» даровало «частицу благ» каждому человеку, вне зависимости от социального статуса: «Чины и мелкие утех не лишены». Следовательно, «щастье» и «благополучие» на зависят друг от друга: Провидение равно печется обо всех людях, каждый из которых может стать счастливым благодаря мудрости и смирению:
Автор «Письма» сравнивает «грубых жителей прекраснейших долин» с горожанами. Это вовсе не идиллические пастушки из эклог, которые только «рыдают и грустят играючи в свирель». Нет: посреди морозов и жары ни Петруха, ни Мирон (оба имени, очевидно, должны указывать на аутентичность персонажей российскому контексту, в противовес персонажам эклог, на принадлежность к реальному российскому крестьянству) не унывают и не жалуются на судьбу:
Петруха и Мирон противопоставлены городскому ловеласу Дамису, занимающему, очевидно, более высокое место в социальной иерархии. Дамис дарит красавицам дорогие подарки, однако «являет пламень свой, лишь только в песнях видим» (здесь автор более чем прозрачно намекает на импотенцию). Мирон же пленяет свою избранницу без всяких подарков. Животные не жалуются на существование других «родов», заключает автор:
Последний аргумент, который автор адресует себе от лица своих критиков, – вопрос о том, можно ли считать счастливым нищего, просящего милостыню на улице; очевидно, в данном случае нищие фигурируют как самый низший слой социальной структуры. Нищего, конечно, счастливым считать невозможно, однако автор добавляет:
Стихотворение завершается обращением к тому же сюжету о Крезе и Ире, который мы упоминали выше в связи с творчеством Олешева.
418
Начертание благоденственной жизни, состоящее: (1) в размышлении г. Шпалдинга, об определении человека (2) в мыслях г. дю Мулина, о спокойствии духа и удовольствии сердца и (3) в пятидесяти статьях, нравоучительных разсуждений. Перевел вологодский помещик, а статьи и приписание сочинил статский действительный советник и Санктпетербургскаго Вольнаго економическаго общества член, Алексей Олешев. СПб., 1774.
419
Олешев А. В. Вологодской провинции, почтенному дворянству, всеусердное приношение [Электронный ресурс]. URL: http://hdl.handle.net/10995/28220
420
Олешев А. В. Обращение к человеку // Слово о Вологодском крае: За тремя волоками. Вологда, 2003.
421
Использовавшемуся, например, в «Скорбных элегиях» Овидия: «Знай, своевольна судьба: то даст, то отнимет богатство / Иром становится вмиг тот, кто поныне был Крез» (Овидий. Элегия 7).
422
Письмо о равенстве состояний человеческих // Лекарство от скуки и забот: еженед. изд. Ч. 1 от 1 июля 1786 по янв. 1787 г., содержит двадцать пять номеров. СПб., 1786. С. 249–255; 259–261. Автор, по-видимому – россиянин (об этом говорят подчеркнуто «русские» имена крестьян, противопоставленных в тексте как идиллическим пастушкам из эклог, так и развращенным жителям городов из высших страт).