Страница 68 из 90
Я услышала, как сама высказала вслух все свои страхи в усилившемся плаче. Айслинг помог Мэйв держать меня, пока я рыдала. Брилуэн уставилась на меня своими большими серьезными глазами, и я вдруг заметила, что на ее радужке появились четкие линии, она была по-прежнему голубая, но как будто кто-то нарисовал их прямо на ней. Так радужки становятся трехцветными? Я вдруг поняла, что никогда не видела малышей с трехцветными глазами. Последним ребенком, родившимся у сидхов в Америке, была я, поэтому и не знала, будут ли глаза Брилуэн голубыми со светлыми ободками, как у Айслинга со спиралями из птиц, или так они начинают разделяться на различные цвета. По неведомой причине я от этого лишь сильнее заревела, как будто то, что я не знала, какими будут ее глаза, было лишь еще одним подтверждением того, что я ничего не понимала в ее магических способностях или способностях Гвенвифар. Как я собираюсь их растить, если у меня нет ответов?
Мэйв забрала Брилуэн, дав Айслингу возможность обнимать меня, пока я плакала. Я была близка к той истерике, что случилась с ним чуть ранее в саду, но тогда мне помогли успокоить его Дойл и Гален, а сейчас мужчина, который никогда не был мне ни любовником, ни даже близким другом, крепко обнимал меня, пока я так сильно рыдала, что подкашивались ноги, и он держал меня, как будто я могла упасть в обморок. Часть меня понимала, что мои страхи не логичны, и в ужасе отступила в сторону, чтобы я могла предстать такой слабой перед тем, кто даже не любил меня, а остальная часть меня была полностью поглощена горем на грани истерики.
И я понятия не имела, о чем горевала на этот раз.
Глава 33
А затем меня из-за спины обхватили чьи-то еще руки, обнимая вместе с Айслингом, и это был Гален, который успел после тренировки принять душ и переодеться.
— Что такое, Мерри? Что случилось?
Я покачала головой, слишком погрязнув в своей истерике, чтобы ответить, да и честно говоря, не было у меня достойного ответа.
Айслинг попытался все объяснить, когда очередная пара рук потянулась ко мне, забирая у них обоих и поднимая так, чтобы я могла свернуться у груди их обладателя. Волосы Дойла были влажными после душа, он распустил косу, чтобы они быстрее высохли. Я обхватила руками его за шею и уткнулась лицом в плечо. Я вдыхала запах его кожи, мыла и шампуня, свежесть чистой рубашки, все эти ароматы смешивались, и он пах так приятно, так свежо и так по-настоящему… Один лишь его запах действовал на меня успокаивающе, и как будто дышать становилось легче, когда он тесно прижимал меня к себе.
— Дайте нам увидеть нашего Убийственного Холода, — произнес он тем глубоким, рокочущим голосом, от которого вибрировало мое тело, и этот звук как будто наполнял меня, не оставляя места ничему другому.
Он вышел из детской и направился по коридору, непринужденно двигаясь к комнате, где отдыхал Холод, восстанавливаясь после последней попытки Тараниса убить моего Мрака или заставить того убить нас. Таранис был безумен, по-настоящему сумасшедшим. Как защититься от того, кто может вторгаться в твои сны и обращать их в кошмары?
Дойл был очень силен, и я чувствовала себя в такой безопасности в его руках, но это было лишь иллюзией, потому что не имеет значения, насколько умело ты обращаешься с мечом и пистолетом или насколько одарен магически, смерть все равно может настигнуть тебя, все равно может забрать тебя. Я никого не могла по-настоящему уберечь, и следуя той же мысли: они не могли уберечь меня. В конечном счете, все мы уже проиграли.
Я так и уткнулась лицом в Дойла, наслаждаясь его запахом, и не подняла взгляда, пока он перекладывал меня на руках, чтобы открыть дверь в комнату. Он захлопнул ногой дверь сразу за нами, и я услышала Холода:
— Что на этот раз стряслось?
Что стряслось? Я просто была сама не своя. Нас всех… измотали битвы, как-то так они сказали однажды. Дойл начал рассказывать то немногое, что было ему известно, а я просто позволила их голосам окутать меня. Это было не важно, все было не важно, потому что не имеет значения, как сильно я старалась или что делала, мне не под силу победить всех наших врагов, не под силу найти для нас надежную тихую гавань в центре бури. Даже здесь, в западных землях, как можно дальше от моих родственников, они не оставляют нас в покое.
Дойл уложил меня на кровать между ними двумя, самое любимое мое местечко в мире, но на этот раз я ничего не чувствовала, кроме глухого оцепенения, все равно что пытаться почувствовать мир, когда тебя бережно завернули в хлопок и отложили куда-нибудь, чтобы ты не разбился.
Холод приподнялся надо мной, опираясь на одну руку. Он коснулся моего лица, скользнул пальцами по влажным дорожкам на щеках и проговорил:
— Мерри, наша Мерри, что заставило тебя так плакать?
Я взглянула в его привлекательное лицо, разбивающее сердца, эти серые глаза и вновь увидела в них привычную картину, как будто заглядывала внутрь волшебного миниатюрного снежного шара. На склоне холма стояло посреди снега облетевшее по зиме дерево, но сейчас впервые его словно дымкой усыпало розовыми почками, обещавшими распуститься цветами. По причине, которой я не могла назвать, при виде этих розовых зачатков жизни я снова заревела.
Я рыдала, словно мое сердце разбилось и проливалось из моих глаз на простыни, а руки мужчин старались успокоить меня и спасти осколки сердца, что я выплакала. Меня касались, ласкали их светлые и темные ладони, они говорили все то, что обычно говорят, когда твоему возлюбленному больно. Я заорала на них, сказала, что они ошибаются, что не будет ничего в порядке, никогда не станет в порядке. Сказала, что они сами себя обманывают, если верят, что все наладится. Я кричала, плакала и боролась, дело было не в них, а во всем остальном, но, как это часто бывает, под вашу горячую руку всегда попадаются самые дорогие и близкие.
Меня обхватили чьи-то руки, не отпуская, держа так крепко, что я не могла ни оттолкнуть их, ни отстраниться сама. Я уткнулась кому-то в грудь в объятии таких сильных рук, что казалось ничто не смогло бы их отодрать их от меня. Сила, которая могла бы заставить меня запаниковать, но когда Таранис сотворил со мной все это, он не держал так крепко, вместо этого он меня ударил. Он понятия не имел, как удержать хоть что-то или поддержать кого-то, кроме себя. Мужчина, что держал меня, знал, как это делать, как охранять и защищать, и я всецело покорилась этой силе. Я рухнула в темные надежные объятья, прижалась головой к его груди, безвольно опустив свои руки и рыдая так, как никогда еще себе не позволяла. Я ревела, пока слез совсем не осталось, пока не почувствовала себя опустошенной, словно морская раковина, в которой отдавалось лишь эхо прошлого.
В конце концов я оказалась лежащей сверху на нем, моя голова покоилась на его груди, и я слышала уверенное биение его сердца, пока он одной рукой прижимал меня ближе к себе, а другой гладил по волосам. Глубокий голос Дойла отдавался рокотом в его груди, пока он шептал:
— Мерри, Мерри, Мерри.
Кровать качнулась, и я знала, что это Холод провел рукой по моей спине со словами:
— Я готов на все, чтобы избавить тебя от этой боли.
Я повернула голову, прильнув другой щекой к груди Дойла, чтобы взглянуть на Холода. Он лежал на боку рядом с нами, с нежностью касаясь меня рукой. Его лицо блестело от слез, глаза казались темнее обычного, как облака перед дождем, тяжелые и мрачные, или может мне просто так казалось.
— Я знаю об этом, — ответила я, и мой голос все еще был полон слез.
Он придвинулся ближе к Дойлу, который раскрыл объятия, чтобы тот скользнул в кольцо его рук и обнял меня, прижимая к телу Мрака. Холод устроил голову на плече другого мужчины, закинул на него свою длинную ногу, и мы лежали втроем, переплетаясь друг с другом. Обожаю, когда двое таких больших, мощных мужчин обнимают друг друга и меня вот так. Так я чувствую себя в большей безопасности и более целостной, чем когда-либо прежде.