Страница 24 из 90
— Время пришло, Мерри, — тихо объявил Дойл своим глубоким голосом, опустив руку мне на плечо, словно чувствуя мою взволнованность.
Я накрыла своей ладонью его и ответила:
— Тогда начнем. Катбодуа[13], извести, пожалуйста, мою тетю, что мы готовы говорить с ней.
Катбодуа шагнула из строя стражей, вставших за нами полукругом. Когда-то она была членом стражи отца, Журавлей Принца, но, когда его убили, весь женский состав был отдан принцу Келу, сыну королевы. Решение просто отдать их Келу шло против наших правил и традиций. Когда мастер стражника погибал, ему предлагался выбор: либо присягнуть на верность другому члену королевской семьи, либо вернуться к «частной службе» и стать просто одним из дворян Неблагого двора. Только в прошлом году мы выяснили, что никому из женщин не предоставили выбора, и принц Кел просто забрал их в свой личный гарем. Некоторые стали его жертвами для пыток, как стражи-мужчины для королевы, но других было не так легко превратить в жертву.
Катбодуа с шелестом перьев направилась к зеркалу, вороная мантия, раскинувшаяся вокруг нее, была похожа на перья, когда-то так и было. Она до сих пор не могла принимать облик птицы, зато могла общаться с воронами и несколькими другими видами птиц, которые помогали прочесывать территорию и следить за опасностью. Ее волосы были так же черны, как и перья, так что тяжело было определить, где заканчивается одно, и начинается другое. А кожа была такой же белоснежной, как моя, Холода и Риса, но почему-то при взгляде на нее вспоминалась белая кость, а не лунный свет. Она была прекрасна, как прекрасны все сидхи, но в ее красоте была та холодность, которая меня не привлекала. С другой стороны, мне с ней не встречаться, она была превосходным охранником, и это все, что мне было нужно.
Катбодуа прикоснулась к зеркалу, и я услышала карканье воронов в отдалении, как сигнал телефона при звонке, который на том конце провода звучит куда громче.
Мы все были уверены, что Андаис заставит нас ждать, но ошиблись. Гладь зеркала подернулась дымкой, словно на него дыхнул какой-то невидимый великан, а когда изображение прояснилось, мы увидели ее.
Она сидела на краю своей огромной кровати, укрытой черным шелком и мехом. Вид был богатый и чувственный, и немного угрожающий, словно такому ложу предстоит соответствовать, не то цена за неоправданные ожидания может быть очень высока, а может, я просто слишком хорошо знаю свою тетю.
На ней был черный шелковый пеньюар, ее черные волосы длиной до лодыжек сливались с тканью ее одеяния и простынями, и в конце концов начинало казаться, что они сами переходят в этот шелк и темный мех. Ее кожа была белее белого в обрамлении всей этой беспроглядной тьмы, не считая пятна медового с белым меха слева от нее, разрушающего эффект и раскрывающего, что ее волосы на самом деле просто черные и почти обычные. Так не похоже на нее не заметить эту частичку света, развеявшую ее устрашающий образ.
На лице почти не было макияжа, и без привычной черной подводки ее глаза трех оттенков серого не казались столь пронзительными, отчего опять же выглядели почти обычными. Ее красота не нуждалась в макияже, но без него она представала холодной, отчужденной красавицей, словно высеченная изо льда и вороного крыла. Это была странная мысль, учитывая стоящую возле зеркала Катбодуа в своей мантии из вороньих крыльев, обе женщины, вероятно, изначально были похожими богинями сражений, но дальнейший их путь был столь различным. Одна стала королевой тысячелетия, ослабив другую настолько, что та превратилась едва ли не в человека. В конечном итоге, важны не ваши истоки или изначальные дары, а то, как вы ими распоряжаетесь.
— Приветствую тебя, тетя Андаис, Королева Воздуха и Тьмы, сестра моего отца, владычица Неблагого двора.
— Приветствую, племянница Мередит, Принцесса Плоти и Крови, дочь моего любимого младшего брата, мать его внуков и покорительница сердец.
Я тщательно подбирала слова, напоминая ей о том, что являюсь ее племянницей, чтобы она уважала хотя бы мою родословную, если не меня саму, но Андаис ответила мне с той же осторожностью, что и я, совсем без угрозы. Так не похоже на нее.
— Я не уверена, что сказать дальше, тетя Андаис.
Она вела себя совсем не так, как я предполагала, а когда сомневаешься, правда не самый плохой запасной план.
Она улыбнулась, выглядя уставшей.
— Мне так наскучили пытки людей, племянница.
Я постаралась сохранить ничего не выражающее лицо и почувствовала, как напряглась рука Дойла на моем плече под моим прикосновением. Я успокоила дыхание и ответила своим обычным тоном:
— Позволь признать, тетя Андаис, что это одновременно и удивляет, и радует меня.
— Позволяю, тем более что ты уже это сделала, Мередит, и тебя вовсе не удивляет, что пытки больше не радуют меня, тебя это шокирует, не так ли?
— Да, тетя, именно так.
Она захохотала, откинув голову, ее лицо светилось, но это был тот смех, от которого по спине бежал холодок, а каждый сантиметр кожи покрывался мурашками. Я слышала этот смех, когда она срезала кожу с людей под их крики.
Я проглотила свое колотящееся сердце, точно зная в этот момент, что не желаю видеть ее рядом со своими детьми. Я не хотела, чтобы они слышали этот смех, ни за что.
— Я вижу этот взгляд на твоем лице, Мередит. И знаю, что он означает.
— Не понимаю, о чем ты, тетя Андаис.
— Ты сделала вывод, приняла решение, и оно не в мою пользу, я права?
— В минуты просветления, тетя, ты столь многое отмечаешь.
— Да, — согласилась она с помрачневшим лицом, — в минуты просветления, когда я не позволяю своей кровожадности выйти из-под контроля и не вырезаю свои неудовлетворенность и похоть на телах своих придворных.
— Да, тетя Андаис, когда ты этого не делаешь, — подтвердила я.
Она протянула свою руку кому-то за пределами видимости. Подошел Эймон, ее фаворит последнего столетия или около того, и взял ее за руку. Его кожа была столь же бледна, а волосы столь же черны, как и ее, он был немного выше нее, шире в плечах, ростом выше ста восьмидесяти сантиметров воин сидхе, но его лицо, обращенное к зеркалу, отражало то спокойствие, даже доброту, которые всегда стояли между Андаис и ее дурными порывами. Он отрастил тонкие, почти как у Ван Дейка[14], усики и эспаньолку, прежде тетя вообще не позволяла придворным оставлять на лице волосы. Бороды и все остальное были прерогативой Тараниса и его золотого двора. Андаис предпочитала гладко выбритых мужчин, у многих из них даже не росло ничего на лице.
Эймон присел на кровать возле нее, обнял за плечи, и тетя прильнула к нему, словно нуждаясь в утешающем прикосновении. Это была демонстрация такой уязвимости, какую я никогда не ожидала увидеть от нее.
— Приветствую, принцесса Мередит, владеющая руками плоти и крови, племянница моей возлюбленной, — сказал Эймон.
За все эти годы, что он стоял рядом с ней во время связи с другими через зеркала, я никогда не слышала, чтобы он кого-то приветствовал, или чтобы кто-то приветствовал его. Он был лишь дополнением к Андаис и ничем больше.
— Приветствую, Эймон, обладатель руки вредоносного пламени, консорт моей тети Андаис, хранитель ее сердца.
Он улыбнулся мне, и это была хорошая улыбка, настоящая.
— Никогда не слышал, чтобы меня называли последним, принцесса Мередит. Благодарю за это.
— Я предполагала, что ты заслужил это звание уже очень давно, но до сегодняшнего дня не знала наверняка.
Он обнял Андаис, и она вдруг показалась как-то меньше, слабее, или я просто не замечала раньше, каким крупным мужчиной был Эймон, а может, дело и в том, и другом.
Эймон немного поднял взгляд и проговорил:
— Приветствую, Дойл, носитель пламени боли, Барон Сладкий Язык, Мрак королевы, консорт принцессы Мередит.
— И я тебя, Эймон, со всей любезностью и титулами, заслуженными и достойными тебя.
Он улыбнулся.
— Что же, я не уверен, кого следует приветствовать следующим, принцесса Мередит. Должен ли я выказать свое признание Лорду Шолто, который является полноправным королем, или Убийственному Холоду, который ближе к тебе и Мраку, или Рису, который вновь обрел свой собственный ситхен, и не в обиду Галену Зеленому Рыцарю, но наши регламенты не предполагают стольких консортов или принцев.