Страница 9 из 10
«Модем зарницы мечет. Тень от люстры…»
Модем зарницы мечет. Тень от люстрытанцует странный танец потолочный.Мой дом непрочный – не настолько, чтобыне сохранить инерцию покоя —опять дрожит невнятицей, строкоюнесбыточной – до белизны, до хруста.Взрывают храмы, подземелья роют —нестройный клин, несмелый иероглифприносит весть – пути исповедимыу ветра, у орла, у дев… Однаконичто не предвещало снова зиму —лишь лебединый почерк Пастернака.Мне кофе. Больше чашку, эта слишкоммала. Я буду жить, не напрягаясь.Носков махровых полосатых роскошьвпущу в мой мир, и плюшевого мишку.Вас не впущу. Смолчу, переморгаю,не доверяя матери-природе.Домбайское
Веди меня за солнечным руном,овечьей шерстью грей январским утром,пои – в морозном, синем, кружевном —горячим терпким ягодным вином,окутывай туманом златокудрым.Да, это верно, дар даётся в долг,и, видимо, совсем уже недолгомне жить в раю, где каждый свежий вдохгорчит виной несбывшегося долга.Все деградируют. Я тоже, в их числе,поскольку рабство – пища для планктонакосноязычного. Мне мой негорький хлебсвободы стоит… Мягко-непреклоннысвятые ели – в облаках поют —с открыток детства – видят всё, до лета —мне надо жить, а я брожу в раю,дышу озоном и пою куплетыиз мантр БГ. Цветные тиражи,туманы, океаны, миражи,несметных птиц Твоих живые лики, —квадриллионы злаков, трав и листьев,единых в миллионах вариаций.Ты прав, что не желаешь повторятьсяи штамповать, как мы – поступки, сны, —в безвольном ожидании весны.Сквозь времена нас вечно тянет в сад,откуда изгнаны, в ущелья и леса,но мы уходим вниз – в поту лицаискать свой хлеб и прочее иноененужное, и подличать спиною,неся потенциал своей судьбыв глазах и незадачливых движеньях.Я здесь – на лыжи – вниз, стремленье быть —сильнее логики – в простом скольженьеесть счастие. Как этой ели, мнесудьба тянуться к солнцу неустанно,и удержать на сильных лапах снег,храня его слепую первозданность.Сосновых шишек на меду настой,тепло глинтвейна и подол тумана…Пока не стала серой и глухой —разбереди мне снова эту рану.В уютной чаше старого Домбаяещё раз убедиться, что живая.«Не стало блаженных – и кто нам предскажет пожары…»
Не стало блаженных – и кто нам предскажет пожары,погромы, поборы, кто вовремя нас остановит?Я всё же немного сложнее воздушного шара — наверное, возраст. Всё так упростилось: до крови,до рожи синюшной, счастливо зияющей в зимубеззубой улыбкой – как радость в нас неистребима…Не сдержит нас слово, в котором не стало закона —изжито, отжато и выглядит жмыхом лимонным.Сегодня приснилось под утро – мы утро лепили,совсем неумело, из липкого серого хлеба,нелепо, руками. Нас этому плохо учили,разорвана связь поколений. Но рваное небобеременно снегом. Неважно, что серое – белым,чистейшим, наш случай хронический, что с нами делать?Покой, ощущение дома встаёт из тумана —ведь каждый ребёнок – не только от папы и мамы.Из сотни юродивых – сколько глядит в фарисеи?Не стало стыда, диким шабашем выглядит праздник.По-прежнему тупо и неумолимо взрослею.Сегодня меня без перчаток и трогать опасно.«Только в пять выхожу…»
Только в пять выхожу —чем же мы не полярные совы?Если солнце и есть —мы с ним словно бы и не знакомы.В темноте человека не видно —плывём, невесомы,не в себе и ни в ком,имяреки, до самого дома,словно реки, течём —никогда не впадая друг в друга,в параллельных реальностяхмыслей, забот, представленийо прошедшем и будущем,ноги футболят упругошар земной терпеливый,слегка раздражённые тенипоглощаются транспортом,чтобы смениться другими,наше время – не деньги,оно нам гораздо дороже,и кредит не возьмёшь…Так недолго носить своё имя,так немного успеешь понятьв этот вечер морозный.«Декабри не кончаются, это пустые листы…»
Декабри не кончаются, это пустые листынеотбеленной свежей прохладной форзацной бумаги,к новогодней мистерии чуткой. Светлейшей из магиймы их просто штрихуем дождями, наводим мостымежду днями и вечностью через провалы судеб,золотые ущелья без доступа внешней тревоги.Мир сбивал меня с ритма – сосед вечно слушает рэп.Это дождь накосячил – горшки обжигают не боги.За свинцовость реки, размышляющей, течь или снывековые смотреть до несбыточной новой весны,за свинчатку дождя, за покровы обугленных тучстебельком неразумным проклюнулся узенький луч,так прорежутся крокусы в марте сквозь твердь изнутри,острым ножичком вспорют бездарную плотность и сухостьнаслоений – сказать: не могло – но случилось, смотри —много спросится, только ответ – за пределами слуха.У земли, непохожей на губку, невидимых пор,жадно пьющих и алчущих – тысячи, – воду ли, время…Кудри рыжего дыма, вращаясь, уходят в раствороблаков, доказавших незыблемый хлад теоремы.Я закрою глаза – изнутри догорает огонь,ярко-красный, и бьётся – вот именно – в тесной печуркеголовы. Ветер выдуть старался нагой —только волосы выпрямил. Пусть задувает окурки.Я устала, я так отдыхаю – вздыхаю и чайпрогоняю сквозь поры и листья, сквозь клетки, и трубки —там их много, я видела видео. Музы молчат —значит, пушки вступают, и вдрызг разлетается хрупкийдень – встряхнуть и расправить,как скатерть на чистом столе,я сама виновата в бездарности пьесы недлинной,виновата – не больше той женщины на корабле,я же помнила в юности главный свой эквивалент,мирозданье равнялось… чему? В той системе зеркалты всегда находил, даже если не слишком искал,оправданье всему, в чём достаточно адреналина.Искривлённость пространства на лицах почти не видна —все закрыты, разумны, причёсаны строго и просто.Но смотри – изнутри в Темерник набегает волнаи тревожит устои железобетонного моста.Через тысячу лет не узнаем названия рек.Городов очертанья на карте и речь – всё иное.Ну так что мне привычный двукратно подтаявший снег,длинный стих мой невнятный, размытый плеснувшей волною.Мир прекрасен и хрупок… Но я не об этом сейчас.Есть лекарство в конце от иллюзий, амбиций, идиллий.Полыханье физалиса выхватит гаснущий глаз —спасены. Всё вернулось. И вспомним, зачем приходили.