Страница 13 из 15
Возрождение ушедших в прошлое традиций королевской свиты накладывало известный отпечаток на всю систему должностных назначений джентльменов за пределами придворного пространства. Очевидно, можно говорить о существовании некой градации, влиявшей на характер большинства «первичных» некамеральных продвижений. Наиболее частым было использование джентльменов в качестве стюардов домениальных владений короны, а затем и конфискованных церковных земель[109]. При этом, как правило, особая привлекательность таких должностей определялась их потенциальными возможностями формировать за счет местных ресурсов ливрейные свиты короля и обеспечивать тем самым любые формы прямого военного или «полицейского» контроля[110]. Генрих VIII активно использовал таких стюардов для активизации различных звеньев крайне не развитой местной администрации, назначая их мировыми судьями и шерифами в графства[111], развивал характерные для ренессансных дворов Европы формы «камеральной» дипломатии[112].
При всем многообразии известных вариантов привлечения джентльменов для службы вне двора начальная и конечная ступень их политической карьеры заведомо ограничивались внутренним пространством Личной палаты короля, составлявшей социальное ядро раннетюдоровской придворной организации. Тенденция на укрупнение социальных и административных функций палаты будет сохраняться вплоть до кончины Эдуарда VI[113], затем уже в условиях женского правления она заметно ослабеет[114], но уже при Якове I Стюарте обретет ранее неизвестные, но не менее выразительные формы[115].
Титулованная знать и высшие государственные чины в дискурсе официальных протоколов и регламентов[116]
Организующий характер так называемого права предпочтения (law of precedence) был общепризнанным в конце XVI-XVII веков: «философы говорят, что потеря мирского благосостояния менее мучительна для благородного человека, нежели потеря подобающего для него места и уважения»[117]. Остается только сожалеть, что с момента выхода капитальных исследований Кристофера Янга историография не придавала этому сюжету должного внимания, явно недооценивая его значение для анализа социальных явлений старого порядка[118].
Тем не менее, в трактатах, приходящихся на начальный период стюартовского правления, содержатся многочисленные упоминания и ссылки на историю становления порядка предпочтения, отдаваемого лицам благородного происхождения. К началу XVII века связанные с предпочтением моменты не раз поднимались в дискуссиях и фигурировали в судебных исках[119]. Тема была почтенной по своему характеру; ее охотно обсуждали не только официалы, но и обыватели.
Сталкиваясь со свидетельствами современников о бытовавших в раннестюартовской Англии принципах предпочтения, обнаруживаешь одну примечательную особенность. Большинство ссылок на сам порядок помимо общих указаний на известную последовательность титулов и государственных чинов не содержит развернутой информации собственно о становлении самого порядка и тем более о положенных в его основу многочисленных регламентов. Обстоятельство – несколько необычное и на первый взгляд необъяснимое, если учитывать популярность самой темы и связанных с нею сюжетов.
Тем не менее, именно в самой «злободневности» темы следует искать ответа на вопрос, поскольку она способна хотя бы отчасти объяснить неразвернутый характер информации о соответствующих регламентах, на которые опиралось большинство авторов при выстраивании той или иной последовательности титулов и должностей. Они предпочитали называть или приводить текст определенных документов, подчеркивая их значимость, однако детального анализа их содержания избегали, видимо, полагая, что состав материалов был всем хорошо известен. Более того своеобразное «сталкивание» различных источников позволяло им вместе с тем вести аргументированную полемику и высказываться в пользу той или иной структуры благородного сообщества.
Среди общей массы упоминаемых памятников можно выделить несколько групп. В первую – объединялись англосаксонские регламенты, содержание которых не идентифицировалось, регламент 1399 года, известный как «Порядок всех состояний знати и джентри Англии», регламенты, составленные Джоном Типтофтом (1467), графом Риверзом (1479), герцогом Бедфордом (1487), графом Вустером (1520) и воспроизводивший анонимную ситуацию регламент Джона Расселла, коронационный регламент Генриха VI, материалы комиссии лордов Берли и Говарда по расследованию злоупотреблений в департаменте церемониймейстера. Во вторую входили парламентские статуты (5Ric. II; 12Ric.II), королевские ордонансы (1477 и 1478, 1595), многочисленные грамоты и патенты. Третью группу составляли так называемые парламентские регламенты (1439, 1523 и 1539). Четвертая объединяла решения Вселенских соборов (416, 563 и 633), церковные композиции (1353) и дипломы (1068 и 1069). Наконец, последняя группа была представлена Книгой Страшного суда, «Диалогами о Казначействе» Ричарда Фитц-Нигела и рядом других документов[120].
Разнообразие ссылочного аппарата в трактатах и документах первой половины XVII века было неслучайным. Дело в том, что практика публичных собраний знати, на которые распространялось действие порядка следования, достаточно широко варьировалась. Даже при английском дворе допускались искажения, связанные с отсутствием тех или иных должностных лиц и титулованных особ. Идеальной ситуации, воспроизводящей весь объем требуемого порядка, видимо, никогда не существовало. Возникавшие «неполноценные» процессии и присутствия требовали либо обоснования через зафиксированные к этому моменту прецеденты, либо официального одобрения с тем, чтобы стать очередной нормой. В этом смысле совокупность бытовавших к тому времени регламентов позволяла каждый раз обосновывать возникающую ситуацию: «наш опыт подсказывает соблюдать бдительность и предпринимать усилия для того, чтобы не нарушить традицию»[121].
Постоянное обращение к повторявшимся или уникальным ситуациям объяснялось помимо прочего присутствием на подобных церемониях лиц незнатного происхождения, которые, согласно сложившимся взглядам, должны были подвергнуться отдельному или особому ранжированию. Именно на фоне «смешанных» присутствий единство благородного сообщества акцентировалось наиболее устойчиво.
Очевидно, ситуации, имевшие место в начале стюартовского правления и выдававшиеся в качестве нормы, были результатом тщательного изучения предшествующих регламентов и других документов, статус и авторитет которых обнаруживал незримое, но вместе с тем постоянное присутствие. Попытаемся восстановить возможную логику, согласно которой могли «всплывать» те или иные документы, не забывая при этом указывать на значимые моменты, связанные с их упоминанием в текстах источников. При этом традиция, сложившаяся в первой половине XVII века будет выглядеть генетически оправданной.
Начну с того, что появление ссылок на англосаксонские регламенты было связано с тем, что порядок следования или так называемое право предпочтения начинает оформляться именно в этот период[122]. Сохранившиеся королевские хартии демонстрируют весьма устойчивую тенденцию к закреплению определенной градации внутри королевского окружения. Для большинства памятников того времени характерно стремление представить существующую иерархию, не расчленяя клир и мирян на отдельные составляющие. Наиболее часто повторяющаяся схема рядополагает самого монарха, следующих за ним членов королевской семьи, архиепископов, епископов, аббатов, элдорменов и завершает принятый вариант ранжирования королевскими тенами[123].
109
HLP. Vol. XI. P. 580; Vol. XIII. Pt. I. P. 505. Vol. XIX. Pt. I. P. 275. Bernard G. The Rise of Sir William Compton, Early Tudor Courtier // English Historical Review. 1981. Vol. 96. P. 759–762.
110
HLP. Vol. I. Pt. II. P. 1948, 2051, 2301; Vol. XI. P. 580.
111
Starkey D. Intimacy and I
112
Известны имена, по меньшей мере, шести джентльменов, участвовавших в «камеральном» обмене между английским и французским дворами. Каждый из них, пребывая достаточно длительное время в ближайшем окружении иностранного государя, как правило, становился членом его ближайшего окружения и наравне с другими исполнял различного рода обязанности, оставаясь при этом посланником своего монарха (HLP. Vol. III. Pt. I. P. 111, 246; Vol. III. Pt. II. P. 641, 3360, 3434). Помимо этого, джентльмены успешно внедрялись в состав дипломатических миссий, зачастую оттесняя юристов и клириков, по обыкновению, доминировавших в посольствах, или же образуя совместно с ними очень эффективные тандемы. Об этом более подробно: Starkey D. Representation through Intimacy // Symbols and Sentiments/ ed. by I. Lewis. London, 1977. P. 82.
113
Об этом более подробно: Loades D. Intrigue and Treason. The Tudor Court, 1547–1558. London, 2004. P. 1–81; Murphy J. The Illusion of Decline: The Privy Chamber, 1547–1558 // The English Court: from the Wars of the Roses to the Civil War. P. 71–119.
114
Wright P. A Change in Direction: the Ramification of a Female Household, 1558–1603 // The English Court: from the Wars of the Roses to the Civil War. P. 119–147.
115
Ковин В. С. Королевский двор Якова I Стюарта: Королевская спальня, ее слуги и все остальные // Королевский двор в Англии XV–XVII веков / ред. и сост. С. Е. Федоров. СПб., 2011. С. 110–186.
116
Оригинальная публикация: Титулованная знать и высшие государственные чины в дискурсе официальных протоколов и регламентов // Федоров С. Е. Раннестюартовская аристократия (1603–1629). СПб., 2005. С. 79–98.
117
Segar W. Honor Military and Civil. London, 1611. P. 207.
118
Young C. G. 1) Order of Precedence. London, 1851; 2) Privy Councillors and Their Precedence. London, 1860; 3) Ancient Tables of Precedency (n.p; n.d.). В последнее время в отечественной историографии отдельные аспекты права предпочтения успешно разрабатываются О. В. Дмитриевой. См. написанные ею разделы в коллективных монографиях: Двор монарха в средневековой Европе / под ред. Н. А. Хачатурян. СПб., 2001. С. 137–149; Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. Теория, символика, церемониал / под ред. Н. А. Хачатурян. М., 2004. С. 360–383.
119
Наиболее полное представление об этом можно почерпнуть из эрудитской коллекции: Collins A. Proceedings, Precedents and Arguments on Claims and Conclussions concerning Baronies by Writ and other Baronies. London, 1735.
120
Segar W. Honor Military and Civil. P. 51, 238–241, 243–244; Carter M. Honor Redivivus. London, 1676. Ch. 3. Passim.
121
Carter M. Honor Redivivus. P. 71. Это в особенности характерно для Сегара, более, чем его современники интересовавшегося этим сюжетом: Segar W. Honor Military and Civil. P. 241.
122
На это обстоятельство указывают: Carter M. Honor Redivivus. P. 52; Segar W. Honor Military and Civil. P. 207. Конкретное содержание древних регламентов очень плохо поддается идентификации. У. Стэббс приводит текст документа под названием «Of People’s Ranks and Law», в котором впервые определяются нормативные представления о порядке следования среди различных социальных категорий от эрла до кэрла. См.: Stubbs W. Select Charters. Oxford, 1913. P. 88. Аналогичный текст приводится: Whitelock D. English Historical Documents. C. 500–1042. London, 1979. P. 468–471.
123
Coke E. Institutions. London, 1837. 381. (Далее – Co. Inst).