Страница 5 из 18
Свою лепту внесли и наши патогены. Понятно, что наша инвазивность покоилась по большей части не на том, на что мы были способны сугубо физически – хотя и на этом тоже, нет ни одного иного животного, которое бы сумело закрепиться на всех континентах, кроме самого южного – но на том, что творили наши невидимые помощники, выкашивая целые популяции, как это было в том же Новом Свете. Хотя мы и сами впоследствии пострадали от них – многие болезни связаны с домашними животными и тесным с ними сосуществованием – изначально они были скорее на нашей стороне, чем против нас.
Собственно говоря, это всё. С точки зрения нашего непосредственного воздействия на природу мы были и остаёмся весьма скромными игроками на этом поле, особенно по сравнению с тем, что происходит в недрах Земли, не говоря уже о том, чем опасен космос. Если отбросить огонь, то от нас, по сути, вообще ничего не остаётся. Вместе с ним мы оказываемся по-настоящему грозными, но надо отдавать себе отчёт в том, что неуправляемые пожары – это не только и не столько решение проблемы, сколько её создание, ведь мы до сих пор от них страдаем. На этом можно было бы и закончить рассмотрение нашего влияния на животный мир, но давайте приглядимся внимательнее к другим пунктам, упомянутым выше. Следующей на очереди стоит наша культура. Как она изменила – и продолжаем делать это – жизнь наших соседей по планете?
Прежде всего нужно заметить, что в этом вопросе нет однозначного и универсального ответа. Человеческие общества были – но не являются, сегодня в этом плане мы крайне гомогенны – очень разнообразными, что зависело как от условий, в которых они себя находили, так и от случая, истории, наличных ресурсов и т.д. Сказать, что все их члены вели себя, думали и чувствовали в отношении братьев наших меньших одинаково – это откровенно солгать или ввести в заблуждение. Тем не менее, они были равны между собой в том, что как раз и касается предмета нашего тут интереса. Что это было – но опять же не есть, нынче чуть ли не все мы обитаем в очень искусственной среде – и как работало?
Самые известные сооружения древности – это бесспорно египетские пирамиды, они же могилы фараонов, современности – наверное, небоскрёбы или дамбы. Первые были воздвигнуты с помощью примитивных по теперешним меркам технологий, вторые олицетворяют собой гений нашей мысли, однако что было в арсенале у охотников-собирателей – и снова с локальным акцентом на половины этого обозначения – и что они были в состоянии изменить вокруг себя, по крайней мере, в том, что касается – о ландшафте ниже – прочей флоры и фауны – очевидно, что любая постройка вносит искажения в биологический мир?
О микробах речь уже шла. Безусловно они вторгались в незнакомую им реальность и некоторым образом её переделывали. Не столь уж странным было бы предположение о том, что мегафауна всех континентов, за исключением Африки и Антарктиды – в данном случае по преимуществу морские обитатели – пострадала от них, а остальные виды преобразились благодаря им, но совершали ли что-то наши предшественники самостоятельно, и если да, то в каких масштабах и как это сказалось на тех, кого это затронуло?
Ключ нашего успеха – это всеядность. Она означает, что при исчезновении прежних источников пищи мы всегда в состоянии перейти на другие, тогда как все остальные виды попросту уходят в небытие, если пропадает привычная им форма калорий. Вы никогда не задумывались о том, что при столкновении в человеком вымирали далеко не все животные, но лишь – как правило – самые крупные и по всей видимости узко специализированные? Вряд ли, но давайте зададимся этим вопросом прямо сейчас. Как так получилось?
Вернёмся в уже описанную выше иллюстрацию. Мы на незнакомой нам земле, и первое, что мы совершаем – это устраиваем пожар. Пока всё замечательно. Однако очевидно, что жечь всё без конца мы не вправе, и надо начинать изучать новую для нас территорию, если, конечно, мы хотим на ней задержаться. Со временем выясняется, что можно жить в ладу с тем, что нас окружает – тем более что так было в прошлом, но на другой земле – достаточно только соблюдать нехитрые – или сложные, это не так критично, как кажется – правила совместного существования с теми, кто оказался рядом с нами – или к кому мы напросились бесцеремонно в гости – и, собственно, именно это однажды и происходит. Но что случается с теми, кого мы либо напрямую убили, либо лишили еды, либо заразили нашими патогенами? Всё правильно, они не успевают приспособиться и погибают, причём безвозвратно. Какая участь постигает тех, кто уцелел? Всё верно, мы становимся их соседями.
Заметьте, благодаря своей всеядности мы мало, если хоть что-то теряем. И количество, и качество употребляемых нами калорий остаются теми же и, более того, они относительно быстро стабилизируются как в своей конфигурации, так и в во всех своих витальных для нас характеристиках. Т.е. достигается баланс между человеком и его средой обитания, и отныне он обычно не нарушается – хотя эксцессы, разумеется, не исключены. Но при чём тут культура?
В последнее время почти все мы привыкли глядеть на себя как на венец творения, как на вершину эволюции, её чуть ли не главную цель. Даже многие учёные на полном серьёзе говорят о том, какие удивительные мы создания, и пытаются выяснить, в чём лежат корни нашей исключительности. Проблема, однако, состоит в том, что такой подход есть относительно недавнее явление, обусловленное по большей частью теми финальными делениями наших технологических бактерий, которые слишком явно выделяются на общем фоне, чтобы их не замечать и как-то – естественно, по преимуществу положительно – не оценивать. Но как в таком случае думали прежде?
Вплоть до начала промышленной революции – не одномоментно по всему миру, но зато теперь всюду – люди смотрели на себя как на нечто встроенное в ту среду обитания, где они жили. Дикая, как её ныне называют, природа была неотъемлемой частью бытия тогдашнего человека, потому что он или она на ежедневной основе вступали с ней в контакт и сильно от неё зависели – и были от неё неотделимы. Если же подобного не было – что вызывает более чем обоснованные сомнения – то другие, а именно одомашненные виды выступали в роли проводника таких связей и постоянно намекали на то, что и мы есть составляющая этой реальности.
Сравните это положение с тем, что сегодня наблюдается в городах. Потенциально – за исключением разве что птиц, насекомых и ряда прирученных зверей, но разнообразие здесь минимальное, растения в этой картине присутствуют опосредованно, скажем, через пыльцу или внешний вид, кроме того, они слишком отличны от нас, чтобы мы ставили их на одном с нами месте, что, впрочем, несправедливо – мы можем буквально годами никак не соприкасаться с остальными созданиями, а те, которые всё-таки предстают перед нашим взором уже давно подверглись доместикации или соответствующей обработке. Напротив, мы всячески отгораживаем себя от прочих, создавая для себя искусственную среду обитания, которая хотя и не тотально герметична и стерильна, но сильно зачищена и обеззаражена – само это слово выдаёт наше неприятие и дистанцированность.
Понятно, что ничего подобного у охотников-собирателей не было и в помине. Они не мыли руки – по крайней мере, так, как это делаем мы, а, кроме того, не напирали на принятие душа или ванной – не изолировали себя от света – хотя и могли – не считали себя, в конце концов, чем-то отдельным от прочей природы. Наоборот, они были её частью, ровно такой же, как и какие-то ещё. Более того, самого этого разделения не было как такового.
Вне зависимости от того, где конкретно они обитали, наши предки были не склонны считать себя чем-то или кем-то, что бы или кто бы хотя бы как-то контрастировало со своим окружением. Вписанность была чуть ли не полной, без изъятий, потому что в противном случае им бы пришлось несладко, а то и вовсе худо. Даже если изначально это и была незнакомая для них территория, со временем она становилась своей и родной, хорошо изученной и близкой.