Страница 4 из 66
Фучик вскочил с места, замахавши руками на Шульца, будто тот сказал величайшую глупость, чем заставил Петра Ивановича озадаченно посмотреть на фельдмейстера. Что же это выходит? Анис Виссарионович не придаёт значения тому, что дело приняло такой оборот? Сначала кучер племянника великого князя был найден сыскными в сквере, на берегу пруда. После - был так же умерщвлён лакей в летнем доме княгини, куда сама великая чета перестала наезжать с неделю назад. И вот теперь почил в бозе чудаковатый Лаврентий Никанорович, князева седьмая вода на киселе. Старик этот отличался буйным нравом и нетерпимостью к тому, чтобы возле него в доме находилась хоть одна живая душа. Слуги Лаврентия Никаноровича поселялись в отдельном флигеле, обязанности свои выполняли споро и стараясь не попадаться хозяину на глаза. Этим и воспользовался «странный человек», беспрепятственно проникший под сень дома.
- Что ты, голубчик? Как же можно великого князя, да такими глупостями от дел отрывать? Отбыл он уже в столицу, здесь только Её Высочество остались. И та под присмотром родственницы. - Он немного помолчал, покивал сам с собою, после чего добавил: - Явится штабс-капитан завтра утречком за новостями, я ему коротко всё и обскажу.
- Так что же, Анис Виссарионович, вы меня от бумажной работы избавить хотите? - нахмурив брови, поинтересовался Шульц.
С одной стороны, он был рад подобному исходу, намереваясь предаться сначала размышлениям о деле «странного человека», а после - отдыху. С другой - пренебрегать обязанностями, что легли на его плечи, когда ему поручили дело такой важности, не намеревался.
- Полно, Петенька. Тут и без крючкотворства есть, чем время своё занять. Отчёт твой я принял, сейчас ещё сыскные приедут, а уж они лодырям квартальным из Охранного ни крошечки там не оставят, и можно пока расходиться.
Фучик потёр руки, будто ему удалось сорвать знатный куш, неожиданно подмигнул Шульцу, и, мурлыкая что-то себе под нос, вышел из кабинета Петра Ивановича, куда явился сразу же, стоило лейб-квору переступить порог агентства.
Шульц пожал плечами, ослабил ворот наглухо застёгнутого жилета, отошёл к окну, опершись возле него рукою и выглянул в тёмный проулок. Мысли его нежданно приняли отличный от важности дела семьи великого князя оборот, сосредоточившись на Оболенской.
Эта юркая девица, из семьи весьма уважаемой, свалилась ему на голову в буквальном смысле этого слова, в тот момент, когда он занимал свои диспозиции для слежения за особняком. Какой чёрт дёрнул Настасью Павловну залезть на дерево, где она с комфортом и разместилась на одной из нижних ветвей, и для чего ей понадобилось наблюдать за домом великого князя, где гостил Лаврентий Никанорович - сохрани, Господь, его грешную душу! - Шульц вызнал не сразу. Поначалу его и вовсе этот вопрос волновал в самую последнюю очередь, ибо Оболенская падала сверху беззвучно, но неотвратимо, аккурат в тот момент, когда Пётр Иванович собирался спрятаться под старой лодкою, на счастье его лежащей неподалёку от особняка. Как он успел заметить летящую прямо ему в руки Настасью Павловну - тогда он ещё не знал имени этого сошедшего с небес «ангела» - и как подхватил её возле самой земли - до сих пор оставалось загадкой даже для него самого.
Однако «ангела» это происшествие, похоже, не смутило. С бойким видом Оболенская тут же сообщила ему, что теперь она будет наблюдать за домом вместе с ним, на все расспросы о том, что же интересного столь юная особа могла узреть в унылом времяпрепровождении таинственно молчала, но знатно пикировалась с ним, чем развлекала - и, чего греха таить, отвлекала - лейб-квора в его занятиях первостатейной важности.
А важность эта заключалась в том, чтобы не упустить момент, когда в особняк проникнет тот самый «странный человек». В том, что это случится непременно - Шульц не сомневался. Все его наблюдения за главным подозреваемым и его передвижениями по Шулербургу буквально кричали о том, что рано или поздно он предпримет попытку проникнуть под сень сиятельного дома.
Шульц и отвлекался долее чем на полчаса от наблюдений за домом князя лишь четырежды за последние трое суток. В первый раз когда Лаврентий Никанорович отбыл на ужин к барону N - роскошные балы, устраиваемые в его поместье, гремели своей славой по всему городу и заканчивались лишь под утро. И ещё трижды, на срок более краткий.
Потому после слежки чувствовал такую усталость, что справедливо опасался проспать сутки напролёт, стоит ему только оказаться в постели, а не под лодкой в компании Оболенской.
Кстати, о последней. Пётр Иванович боялся признаться сам себе, но он испытывал ту степень досады, что и существовать позволяет безо всяких серьёзных неудобств, но которую, в то же время не замечать невозможно. Что же теперь - они с Настасьей Павловной больше не будут проводить время вместе? От чего-то сей факт решительно не нравился Шульцу. Дочерьми Павла Александровича Оболенского до сей поры он не интересовался, да и знакомство с отцом семейства почти никакого не свёл, потому последующие их приятельственные отношения с Настасьей Павловной - если таковые будут иметь место - выглядели бы, по меньшей мере, странно. Этот-то факт и раздосадовал Петра Ивановича.
Поморщившись от собственных измышлений - далёких от того, чем ему следовало бы занять свой ум - Шульц огляделся, после чего вышел из кабинета, решив, что если судьба будет к нему благосклонна - или, скорее, неблагосклонна - завтра же они с Оболенской увидятся на представлении в «Ночной розе». О том, что девице из семьи уважаемой вовсе нечего делать в таком месте, он старался не думать.
А зря.