Страница 32 из 66
Накануне отправления, занятый исключительно сборами, Шульц решительно запретил себе думать об Оболенской. Ежели уж она не дала о себе ни единой весточки, то ожидать можно было лишь двух вещей. Либо Настасья Павловна всё же решила пренебречь его просьбой и сбежала - а иначе он не мог обозвать этот вопиющий скорый отъезд - в Петербург. Либо же, пообдумав хорошенько на досуге за вышиванием о плане Фучика, упавшего им словно снег на голову, решила-таки согласиться.
На этом его мысли приняли деловой оборот, в котором не было места измышлениям о том, что сказала ему днём Оболенская.
Ту ночь он провёл спокойно и без сновидений, что как нельзя лучше отразилось на настроении Шульца. Прибывши в Николаевский порт, где уже был пришвартован огромный, высотой в несколько этажей, «Александр Благословенный», Пётр Иванович невольно залюбовался теми линиями и абрисами, что являл его взору дирижабль. Всё в нём дышало помпезностью и изяществом. Стропы и шпангоуты, киль и трёхпалубная гондола - венец инженерной мысли.
- Петя! - окликнул его знакомый голос, и лейб-квор обернулся, находя глазами Аниса Виссарионовича. Рядом с ним, чуть поодаль, стояла Оболенская, что заставило Шульца облегчённо выдохнуть.
- Господин фельдмейстер, - кивнул он Фучику, не торопясь переводить взгляда на Настасью Павловну, впрочем отмечая краем глаза, что та сжимает в руках походный ридикюль, и это породило в груди Шульца щемящую нежность. - Настасья Павловна, - поклонился он Оболенской. - Крайне рад, что вы всё же решили составить мне компанию и стать моей супругою.
Прежде, чем она успела ответить что-либо, что не понравилось бы Шульцу, - а он подозревал, что с острого языка Оболенской вполне могло сорваться что-либо подобное - Пётр Иванович вынул из кармана билет на «Александра Благословенного», подал руку своей «жене», и они оба направились к трапу, что вёл туда, куда уже поднялся или вот-вот должен был подняться покуситель.
Меж ними не было произнесено ни слова до самой каюты. Роскошно меблированной, в которой вполне мог остановиться великий князь или даже сам император. Оставив Настасью в ней, Шульц вышел на верхнюю палубу, чтобы составить диспозицию на месте. Итак, здесь располагались двенадцать кают первого класса, в числе которых была и занимаемая лже-Вознесенскими. А так же кают-компания, в которой уже приготовляли всё для последующего торжественного обеда, намеченного на два часа пополудни.
Непременно нужно будет обговорить с Настасьей Павловной обо всём, что могло ожидать их во время пути. Шульц прищурился, когда двое слуг, тащивших чемоданы господ, прошагали мимо него с таким царственным видом, будто бы несли ни много, ни мало, а корону Российской Империи.
Мысленно перекрестившись своим богохульным измышлениям, Пётр Иванович вернулся к занимаемой каюте. Возле двери кашлянул предупредительно, на случай, ежели супруга его изволила переодеваться, и вошёл внутрь.
- Настасья Павловна, - обратился он сразу же к Оболенской, едва очутился в полумраке каюты. - Я думаю, будет лучше, если мы с вами станем обращаться друг к другу по новому имени-отчеству. Меня, как вам уже известно, нынче звать Иннокентием Фёдоровичем. А вас?
Чувствуя себя при этом преглупо, но делая вид, что говорит с Оболенской о совершенно обыденных вещах, Шульц воззрился на неё, ожидая ответа. И столь привлекательной показалась она ему - со слегка выбившимися из высокой причёски локонами, с румянцем на щеках - что он возблагодарил Господа за предоставленную возможность называть Настасью Павловну своей женою.
- Авдотья Никитична, - ответила она, и Шульц кивнул.
- Так вот, Авдотья Никитична. «Александр» уже отбывает от пристани, что вы вряд ли ощутите, ведь дирижабль этот, как сказано было о нём в многочисленных проспектах, «обладает особенностию парить меж облаками будто птица». Меж тем, через полчаса в кают-компании назначен торжественный ужин, на который допущены будут лишь пассажиры верхней палубы, в числе которых и мы с вами. Ежели же верить Анису Виссарионовичу - а не верить ему у меня нет ни малейших оснований - покуситель будет среди присутствующих. Следовательно, сегодня нам надлежит свидеться с ним воочию. И у меня будет к вам просьба, моя милая Дуняша, в которой, как я смею надеяться, вы мне не откажете. Если вдруг вы увидите что-либо подозрительное, что не замечу я, не скрывайте того от меня, прошу. Это дело государственной важности, и от нас нынче зависят судьбы едва ли не всего мира.
Выдав эту тираду, Шульц посмотрел на Оболенскую, ожидая, что и она проникнется торжеством момента, который сам он ощущал всем своим существом.
Ветер трепал атласные ленточки на широкополой шляпе Настасьи Павловны, пока она стояла неподалеку от трапа в компании дражайшего дядюшки Аниса Виссарионовича и, крепко сжимая ручку ридикюля, в коем находилось лишь самое необходимое, наблюдала за приближением к ним Петра Ивановича Шульца. Оказавшись рядом, господин лейб-квор не поцеловал ей руки и не удостоил поначалу и взглядом, но Оболенская, гордо вздернув подбородок в ответ на подобное пренебрежение, рассудила, что это, пожалуй, только к лучшему. Ибо чем меньше меж ними будет контактов неделового толка, тем проще ей будет выполнить то, что должно.
Очутившись в каюте, где Шульц оставил ее одну, так и не сказав ни слова, Настасья Павловна сдернула с головы шляпку и с досадою пригладила чуть растрепавшиеся волосы. Не зная, что ей следует теперь делать, Оболенская так и осталась стоять посреди комнаты и сосредоточила все свое внимание на изучении окружавшей ее обстановки за неимением лучшего.
Надо признать, каюта была роскошной. И, к облегчению Настасьи Павловны, очень просторной, с двумя постелями, так что при желании в таком помещении они с Петром Ивановичем могли бы не пересекаться вовсе. Из широких окон вдоль всей стены, задернутых сейчас тяжёлыми бархатными шторами рубинового оттенка, открывался во время полёта, должно быть, прекрасный вид. А вся меблировка в каюте была настолько шикарна, что, оглядев каждую деталь, Настасья Павловна пришла к выводу, что не всякий приличный дом мог таким похвастать, потому что здесь, кажется, было абсолютно все. Даже шкап с книгами, выбор авторов в котором свидетельствовал о хорошем вкусе того, кто обставлял эту каюту.