Страница 16 из 66
Во время бала у Настасьи Павловны Оболенской не было ни единой свободной минуты. Каждое мгновение она была напряжена, как сжатая пружина, сосредоточив все силы на том, чтобы не попасться на глаза Петру Ивановичу. Особенно после того, как заметила, что тот беседует с Павлом Андреевичем Оболенским. И, судя по лицу лейб-квора, беседа эта носила не слишком приятный оттенок.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, дабы понять, о чем они говорили. Вернее – о ком.
И хотя Настасья Павловна понимала, что рано или поздно ей придется предстать перед Петром Ивановичем – хотя бы для того, чтобы продолжать за ним следить - предпочитала сделать это скорее позже, чем раньше, рассудив, что будет гораздо лучше, если сие произойдет, когда господин лейб-квор немного успокоится. Во всяком случае, она очень надеялась на то, что Петр Иванович отходчив.
А потом она потеряла его из виду. Прячась за кадкой с пальмой – ужасная, по мнению Оболенской, мода заводить в доме такие растения, сейчас, тем не менее, была ей весьма на руку – Настасья Павловна для прочей подстраховки прятала лицо за металлическим веером – ещё один подарок покойного Алексея Михайловича, и силилась разглядеть в толпе Шульца. Петра Ивановича, однако, нигде не было видно, что порождало в Настасье Павловне надежду, что тот уже отбыл домой. Увлеченная своим занятием, она даже не заметила, как к ней кто-то подошёл сзади. Тяжёлые – явно мужские – руки опустились ей на плечи и Настасья Павловна буквально помертвела, ожидая, что это Петр Иванович сумел отыскать ее первым и теперь предстоит давать ему ответ за все свои маленькие шалости.
Несмотря на желание бежать отсюда немедля, Оболенская, сделав глубокий вдох, все же нашла в себе сил оглянуться на крепко державшего ее мужчину. Ещё один вздох – на сей раз облегчения – сорвался с уст Настасьи, когда она обнаружила, что что чуть вытянутый подбородок со светлой щетиной Шульцу принадлежать никак не мог.
- Какая удача, что я наконец-то нашел вас, Настасья Павловна, - интимным тоном прошептал мужчина ей на ухо, заставив Оболенскую дрогнуть. – Негоже такой красоте скрываться от людских глаз.
Натянув на лицо улыбку, Настасья Павловна, сделав немалое усилие, сумела вырваться из цепких объятий неизвестного, и оказалась с ним наконец лицом к лицу.
Мужчина был совершенно ей незнаком, но смотрел на нее так, будто ему было известно что-то большее, чем ей самой. От пронизывающего взгляда синих глаз и тонкой, таившей в себе опасность улыбки, хотелось поежиться. И все же Настасья Павловна невольно отметила красоту идеального в своих пропорциях мужественного лица, словно вылепленного неведомым скульптором. Этот белокурый красавец мог бы позировать для статуи Аполлона, посрамив при этом греческого бога своей неотразимостью.
- Мы с вами знакомы, сударь? – произнесла наконец Настасья Павловна, осознав, что ее пристальный осмотр незнакомца чрезмерно затянулся.
Он посмотрел ей прямо в глаза, и в этом взгляде светилось такое понимание, что Оболенская невольно вспыхнула. Должно быть, мужчина истолковал ее внимание весьма приватно.
Незнакомец, тем временем, воспользовавшись ее растерянностью, тут же завладел рукой Настасьи Павловны, поднеся ее к своим губам, и, так и не отпуская, сказал:
- Мы с вами не были представлены друг другу официально, Настасья Павловна, - его дыхание достигало ее кожи даже через атласную перчатку, снова заставив Оболенскую дрогнуть. – Но я уже имел счастье свести с вами знакомство… некоторым образом.
Он говорил такими загадками, что Настасье Павловне стало совсем не по себе. Отняв у него руку, что вызвало у мужчины очередную понимающую усмешку, Оболенская холодно ответила, приняв неприступно царственный вид:
- Не понимаю вас, сударь. Извольте изъясняться точнее.
- Ну что же, коли вы этого желаете… - Он наклонился к ней ближе, так, что прядь волос с его лба коснулась Настасьи Павловны, заставив ее отпрянуть, и продолжил все тем же вкрадчивым голосом:
- Мне довелось намедни побывать в кабаре, ma cherie, и я был весьма впечатлен танцем, который вы исполняли. – Он посмотрел на нее выжидательно, и у Настасьи Павловны сбилось дыхание, будто у загнанной в ловушку дичи.
- Вы, должно быть, обознались. Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите. - Ей пришлось приложить немало труда, чтобы голос звучал спокойно. Этот мужчина пугал ее. И тем, как смотрел на нее, и тем, что говорил.
- Уверяю, увидев вас хотя бы раз, невозможно спутать ни с кем ни ваших глаз, Настасья Павловна, ни ваших губ… - его взгляд недвусмысленно скользнул по ее устам.
- Да как вы смеете! – воскликнула Оболенская, задохнувшись от возмущения. – И кто вы вообще такой, позвольте узнать?
- Простите, я не представился, - мужчина продолжал улыбаться, ничуть не смущенный ее отповедью. – Граф Ковалевский, к вашим услугам, сударыня.
- Приятно познакомиться, граф, - кивнула Настасья Павловна, отступая на шаг. – А теперь, извините…
- А теперь вы со мной потанцуете, - перебил Ковалевский, крепко ухватив Настасью Павловну за запястье. – И не говорите, что все танцы уже заняты. Я вижу, что ваша карточка несправедливо пуста, - с этими словами он увлек ее в круг танцующих.
Оболенская не стала сопротивляться, боясь, что привлечет к себе излишнее внимание и попадется на глаза Петру Ивановичу, ежели тот все еще находился на балу.
Играл вальс. Настасья Павловна, чрезмерно озабоченная тем, чтобы ее невозможно было разглядеть из зала, почти уткнулась лицом в сорочку Ковалевского, породив у того понимающий смешок.
- Как приятно, что я вам тоже понравился, Настасья Павловна, - шепнул граф ей на ухо, снова посылая по телу волны дрожи, причины которой Оболенская затруднялась истолковать.
- Разве могло быть иначе? – улыбнулась она в ответ, рассудив, что лучше прибегнуть к невинному флирту, нежели открытой враждебности. – Уверена, вы разбили немало сердец, граф.