Город Мёртвых

Тут я дрогнула всем телом от ярко представленного зрелища и поняла, что пора с этим заканчивать. Почти с физической болью я отстранилась от Тома, прокляла своё воображение и попыталась незаметно капитулироваться. Он освободил меня из объятий достаточно легко, даже не пробудившись. Пожалуй, это меня несколько уязвило. Но я ведь на это и надеялась, верно? Или нет?

– Будем считать, что между нами ничего не было, мистер Стенсбери, – нервно отшутилась я полушёпотом, поправляя вздыбленное одеяло.

Задержавшись возле него на мгновение, я всмотрелась в его черты, в попытке разобраться в том, что чувствую на самом деле. И должна ли что-то чувствовать… Наконец, я мотнула головой, отгоняя дурацкие мысли, и отошла.

Кастрюля за ночь набралась до краёв дождевой водой, и я принялась за пополнение своих запасов. По исчерпанию ёмкости бутылки, у меня всё ещё оставалось достаточное количество воды, и я решилась на небывалое затратное мероприятие – я решила помыться. Пожалуй, частично на этот акт меня вдохновил Том, а вернее его непосредственная и постоянная близость. В ванной нашлась душевая кабина и всё, что требовалось. Дверь я предварительно заперла и мылась при свете одного лишь фонаря –не хватало ещё неожиданностей!

Выйдя после водных процедур, я обнаружила англичанина всё ещё мирно сопевшим в подушку. Посчитав это подарком судьбы, я прихватила рюкзак и отправилась на кухню. Мне нужно было заняться важным делом – написанием дневника.

«28 августа. Зомбоморфные люди проявляют интерес к открытому огню, но напрямую с ним не контактируют. Пока сложно определить, что конкретно ими руководит, так как чувство самосохранения, предположительно, у них отсутствует.

Вчера опровергалась моя теория замедленного передвижения зомбоморфных людей. В центральном районе –эпицентре эпидемии– они более активны, несмотря наиболее длительное отсутствие пищи, чем встреченные мною ранее. Переменный ток действует на них также. Источник заражения по-прежнему неизвестен.

Мне пришлось искупаться в реке, надеюсь, никаких последствий это не повлечёт. Нашла выжившего».

Я поставила точку и задумалась. Мои заметки о зомби, пожалуй, имели мало научности. Хорошо было бы внести больше практики, взять биоматериал, провести пару-тройку анализов…

– А я думал, что взрослые девочки в наше время уже не пишут дневники, – внезапно послышался у меня прямо над ухом голос Томаса, заставив меня испуганно вздрогнуть.

– Том! – возмутилась я, машинально захлопывая ежедневник с записями о своих исследованиях и кидая на него рассерженный взгляд. – Подглядывать нехорошо! Ты меня испугал, чёрт побери!

– Ух, ты, – деланно удивился он, воззрившись на нечёсаную копну моих подсохших волос. – Какая ты рыжая!

Англичанин всё ещё не надел свитер и щеголял в найденной здесь ярко-зелёной футболке, что весьма резало по глазам.

– Не меняй тему разговора, – недовольно попросила я.

– Это твой естественный цвет?

В голубых глазах Стенсбери прыгали искры мальчишечьего озорства, которые были одновременно очаровательными, но и не сулили мне ничего хорошего.

– Нет, – коротко отрезала я, стараясь сохранять спокойствие. – Это не мой цвет.

– Странно, он тебе так идёт, – словно от обиды поджав губы, Том прихватил со стола консервную банку и уселся напротив меня, демонстративно крутя её в руках.

– Я тоже так думаю, но к чему это всё? – мне пришлось отвести взгляд, воспоминания сегодняшнего утра были ещё слишком свежи.

– А какой настоящий? – продолжал он настойчиво пытать меня.

– Зачем ты спрашиваешь? – искренне не понимала я, хмурясь.

– Мне просто интересно, – Том шумно вскрыл банку. – Ну, не о зомби же с тобой с утра говорить, в самом-то деле?

Действительно, не было ничего плохого в разговоре о всякой ерунде с утра за завтраком, и я сдалась.

– Я шатенка.

– Пожалуй, рыжей тебе идёт больше.

– Спасибо, – я даже не знала, можно ли было это посчитать за комплемент.

– Больше подходит к твоим веснушкам на плечах…

Томас с интересом ковырял тушёнку, загадочно улыбаясь, я же погрузилась в раздумья на тему: когда и при каких обстоятельствах он мог видеть мои плечи. Вчера вечером, когда я сняла с себя сырой свитер, было уже темно, а утром я проснулась первой. И эти его глупые вопросы – да что они значат вообще?! Создаётся впечатление, будто он старается мне намекнуть, что…

Обескураженная внезапной догадкой я, казалось, приросла к стулу. Мне стало некомфортно находиться с ним в одном помещении.

– Как спалось? – я из последних сил старалась сохранить на своём лице безразличие, однако, мои щёки уже привыкли краснеть без моего позволения.

– Всю ночь проворочался, – с наигранной досадой ответил Том. – А тебе? Ничего не снилось?

– Неплохо, но сновидений не было, – сдержанно отозвалась я.

– Да? – удивлённо уточнил мужчина, – А мне показалось, утром тебе снился какой-то интересный сон. Точно ничего не помнишь?

«Это был не сон, – сокрушённо подумала я про себя.– И ты ведь это знаешь, Томас, ты ведь всё почувствовал! Зачем сейчас пытаешь меня?»

– Нет. Совсем ничего.

Загнанная в угол, я попыталась встать и уйти, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда.

– Что ж, значит, это снилось мне, – как бы между прочим успел добавить англичанин.

На языке так и крутился вопрос, но задавать его, как и сознаваться в содеянном, искать оправдания, или ещё хуже – просить прощения, я не собиралась. Я просто взяла и вышла.

Зайдя в зал, я с трудом подавила желание сбежать из этой квартиры к чертям собачьим через окно. Мои руки предательски мелко дрожали. Какой же глупой я была, когда позволила себе думать, что он спит и ничего не заметит! Вот что теперь с этим делать?!

Подойдя к окну, я бесцельно осмотрела окрестности и впервые отметила, что исчез дым от разбившегося самолёта. Очевидно, ночной ливень не оставил огню никаких шансов. Я глубоко вздохнула свежий воздух и закрыла глаза. Стоило успокоиться, собраться с мыслями и решить, как вести себя дальше. Даже если англичанин в курсе всего произошедшего, это никак не повлияет на ситуацию, а за случившееся он меня простит, вроде не обделён интеллектом. В отличии от меня.

Позади послышались шаги. Томас зашёл в комнату и молчаливо остановился на почтительном расстоянии. Собрав всё своё мужество, я обернулась, стараясь выглядеть как можно естественнее.

– Так всё же, – Том выглядел несколько удручённым. – Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Что я должна сказать тебе? – холодно осведомилась я.

– А тебе нечего сказать? Знаешь, в мире есть сотни, тысячи фраз… Будь добра, выбери хотя бы одну из них и объяснись.

Так и не осмелившись, я отвела взгляд и промолчала. Мужчина глубоко вздохнул и через мгновение добавил:

– И снова ты молчишь, – констатировал он факт. – Вчера вечером общаться с тобою было куда приятнее…

– Что ж, не общайся, – неконтролируемо огрызнулась я. – Я не навязывала тебе своё общество!

– Вчера ты никого из себя не строила, ты была настоящей, Тин! – в глазах Тома читалось сожаление и плохо скрываемая досада.

– Я всегда настоящая, – не согласилась я.

Англичанин поморщился.

– Тогда скажи правду, – потребовал он.

– Я не понимаю тебя…

Казалось, каждой своей фразой я всё больше раздуваю его негодование. Мне даже показалось, что он способен взорваться.

И тут же это произошло:

– Говорю конкретнее, – нахмурился Томас. – Скажи, почему ты меня поцеловала? Скажи мне, я хочу знать!

Невольно дёрнувшись от прозвучавшего вопроса, я поймала его прямой взгляд. Мой пульс участился, хотя я искренне думала, что дальше просто некуда.

– Или между нами действительно ничего не было, как ты и сказала? Будем считать так?

– Так ты всё-таки не спал? – тихо спросила я, сгорая от подступающего стыда.

– Пожалуй, я был бы плохим актёром, если бы ты поняла это.

Между нами повисла тишина. Так ярко припомнился прошедший вечер и наши танцы, как мы смеялись и дурачились в темноте. Мне было так приятно и легко находится с ним рядом, а когда затихла музыка, всё словно оборвалось и повисла тишина, подобная этой. Но сегодня тишина была куда страшнее. В той мы разговаривая укладывались спать и Том постоянно шутил, мы легли рядом, потому что за весь вечер так и не смогли наговориться. Я не помню, кто уснул первым, но помню, что страшно не было. А вот сейчас было страшно. И неловко. В сегодняшней тишине не было лёгкости. Тишина была не вокруг, а между нами.