Что память сохранила. Воспоминания

Генерал Пядышев

Что думал кот Никита, зализывая разодранную совой спину? Что он слышал, лежа в избе во время вынужденного покоя, когда не мог охотиться? А слышал он вот что. По избе ходил Хозяин (папа) и громко говорил, что у него нет лодки и что если бы таковая была, то в доме было бы вдоволь рыбы, и коту хватило бы мелочи, то есть, как думал Никита, очень вкусных окуньков, а это означало, что не надо было бы прыгать в воду – мокрую и холодную.

Уши были не только у кота. Услышанное мотали на ус, хотя усов у них в отличие от Никиты не было, присутствовавшие в избе двое мальчишек. Оказавшись снаружи, старший (лет десяти) сказал младшему (лет пяти), что знает, где есть лодка (видел, когда они ходили в лес). План грабежа созрел стремительно, и братья отправились за лодкой. Она была недалеко – метрах в ста по берегу, качалась, привязанная к купальне, с просочившейся сквозь щели водой.

Мальчики воду решили не откачивать, главное – действовать быстро. Было также решено лодку отбуксировать по воде и камышам к своим мосткам, что действительно заняло немного времени. Теперь у окушков появилась тень от привязанной к мосткам лодки, куда они и поспешили спрятаться от палящего солнца.

Выше по тропинке, у крыши без стен мама стирала что-то в тазике, мы с братом занимались ненужной возней. Вдруг на дороге появился военный, он был в фуражке, хорошо отутюженной форме, но главное – у него в петлицах было по две звездочки. Мы с братом знали, что это значило – звание генерала, но генералов до этого случая не видели. Генерал обратился к маме и сказал, что у него пропала лодка. Мама ответила ему, что ничего о лодке не знает, не слышала, не видела и т. п. Но наблюдательный генерал заметил, что присутствовавшие при разговоре мальчишки как-то смутились, чем и выдали себя.

Генерал счел нужным представиться маме: он наш сосед и зовут его Константин Павлович Пядышев, он начальник штаба Ленинградского военного округа. Пока генерал представлялся, мы с братом разглядывали его. Константин Павлович был сухощав, в ладно подогнанной форме, со столбиком усов под прямым носом, со спокойным взором он располагал к себе. Мама ответила просто: «Наташа». Генерал поинтересовался, когда дома будет отец, с чем и ушел.

Отец, когда приехал на выходные и узнал о лодке, пошел к генералу. Возвратившись, он рассказал, что сосед лодку ему подарил, к тому же она текла, и генералу обещали новую. Отец немедленно занялся подарком: зашпаклевал щели суриком, потом покрасил борта белой краской, и лодка стала как новая. Кстати, она долго потом нам служила.

У нас с братом появилось развлечение. Мы, уже на веслах, отправились к месту бывшей стоянки лодки. Там мы увидели не только купальню, но и эллинг, из которого две симпатичные девушки лет по 15–16 извлекли легкие байдарки, сели в них и пустились по глади озера. От них, одетых в белые с короткими рукавами футболки, на нас как бы повеяло бодрящим ветром, которого в тот день как раз не было. Позже оказалось, что девушки – Катя и Женя – были воспитанницами Пядышевых. Как разъяснила мама, у Пядышевых не могло быть своих детей – в результате скитаний по дорогам Гражданской войны.

Родители подружились с Пядышевыми довольно быстро, сочли естественным звать друг друга Ваня, Костя, Оля, Наташа. Стали ходить друг к другу в гости, чаще – мы к ним. И не только потому, что у них дом был более просторный (двухэтажный), но и потому, что у них было мороженое. Склонный всегда «пофилософствовать», старший брат Вовка быстро понял, что в радиусе двадцати километров это было единственное место, где делали мороженое. Готовил мороженое брат Константина Павловича, инвалид. Он ставил низкую скамеечку к стенке, садился на нее и крутил в бочоночке массу, принимая участие в беседе.

Эти беседы поражали нас с братом. Обычно спокойный, генерал Пядышев с раздражением говорил отцу, что Ворошилов и Буденный – бездари, нигде не учившиеся и не имеющие военного образования, что прославляемая конница Буденного – это вчерашний день в эпоху механизации войны, что единственный современно мыслящий высший военный начальник – это Тухачевский, но что ему не доверяют. Нас с братом удивляло, что все это говорил знающий дело генерал, в то время как официально имена «вождей» прославлялись, о них слагали и пели песни, – тем более удивляло, что говорилось это почти незнакомому человеку, имевшему отношение к пограничной службе. Но, видно, у генерала назрело, накипело в душе.

И еще летний случай. Узнав, что у брата скоро день рождения, Пядышев принес ему в подарок книгу В. К. Арсеньева «В горах Сихотэ-Алиня. Дерсу Узала», а мне подарил коробку оловянных солдатиков. Я не мог понять – почему, ведь день рождения был у брата. Мама объяснила, что Константин Павлович заметил, как я играю спичками на полу, выстраивая подразделения солдат, и пообещал подарить мне оловянных солдатиков, что и сделал, когда наступил подходящий момент. И все же я был поражен его обязательностью и щедростью – в то время оловянных солдатиков в детских магазинах вообще не бывало.

С началом большой войны контакты с Пядышевыми прекратились, что и понятно: у каждого были свои заботы и дела. Как-то мама сказала, что Константина Павловича назначили командующим Лужским направлением. Источник информации мог быть только один – Ольга Ивановна. Потом мама сообщила, что звонила Оля, сказала, что Мерецков прислал за ней самолет и она предлагает маме эвакуироваться «со всеми ее мальчишками». Мама ответила, что мы еще не решили, надо ли эвакуироваться, на чем разговор и закончился.

Старший брат Владимир, 1950-е годы

Дело, однако, обстояло не совсем так. Мама в силу понятных соображений умолчала, что отцу на работе уже предложили полуторку, чтобы эвакуировать семью, и было решено отправить нас на восток Новгородской области в Пестово, к дедушке, мамину отцу. Не помню точно, но где-то в октябре мама сказала, что говорила по телефону с Пядышевой. Ольга Ивановна приехала в Ленинград, в ее распоряжении самолет, и она предлагает эвакуироваться. В Москве паника, «никуда не достучаться, только с военными можно иметь дело, а с Костей случилось что-то плохое: когда Мерецков говорил о нем, то смотрел в пол». Мама отвечала, что мы только что вернулись из эвакуации, и никому там оказались не нужны, – с нее хватит, точка.

Прошло много лет, война осталась позади. Ольга Ивановна приехала в Ленинград, увиделась с мамой. Поделилась, как ей тяжело в Ленинграде без мужа, что все ей здесь о нем напоминает и поэтому она решила остаться в Москве, где ей дали «приличную квартиру».

Однажды, через много лет, когда я уже был на дипломатической работе в Индии, мне позвонил мой начальник, Иван Иванович Клименко, и сообщил: «Есть работа». Но, прежде чем идти в посольство, просил меня зайти за ним домой: «По ходу расскажу, в чем дело». Оказавшись в его квартире, я увидел, что Иван Иванович спокойно сидел в полураздетом виде и набивал патроны. Поясню, мы работали в Индии, и наши пернатые, прилетая туда на зиму, чувствовали себя в безопасности, совсем не боялись людей. Не только Иван Иванович, но и другие советские дипломаты пользовались случаем и удачно охотились на непуганую птицу.

Обстановка располагала к разговору. Иван Иванович, уже давно не спавший (или вообще не ложившийся спать), начал первым. Про то, как его призвали в армию, или, точнее, во флот, как определили в морскую пехоту и зачислили в комендантскую роту командующего Лужским направлением генерала Пядышева. Тут мое внимание обострилось, потому что прозвучала знакомая фамилия. Иван Иванович продолжал: прошли слухи, что в расположение Лужского оборонительного рубежа приезжает командующий фронтом маршал Ворошилов. Всем хотелось увидеть легендарного маршала.

Вероятно, у Пядышева было свое видение сложившейся обстановки. Прорыв немцами фронта у Нарвы – Кингисеппа создавал реальную угрозу окружения вверенных ему трех армий и корпуса ленинградских добровольцев, что генерал приравнивал к катастрофе на главном направлении продвижения немцев к Ленинграду. Поэтому последовал приказ об отступлении по всему участку Лужского оборонительного района.