Страница 5 из 6
Тогда всё было как обычно. Она прикопалась ко мне, а я начал отвечать на каждое её слово своими тремя. В какой-то момент мы, кажется, просто перешли на лай, слов было уже не разобрать, только бессвязные звуки вылетали из наших ртов. Помню, я ляпнул что-то про её мать. Она ответила что я, наверное, приёмный, потому что моя мать - святая женщина и у неё не мог родиться такой подонок. Потом мы снова залаяли.
Последнее что я помню, как она собирает вещи. Никаких чемоданов, никакой театральщины. Она схватила с тумбочки рюкзак, скинула всё необходимое и исчезла. А на следующий день я уже стоял в сером, холодном подвале морга, и сквозь слёзы смотрел на её синее изрезанное тело. Она так и не доехала к маме.
Говорят - время лечит. Прошло уже больше года, но больно мне всё так же. Наверное, год - это слишком маленькая доза.
Но это отступление. Хочется сказать о другом. А точнее о втором дне после смерти Вадима. Тогда я снова ворочался в кровати. Я лёг в десять и к двум часам ночи успел сделать всё: я пару раз брался за книгу, посмотрел сериал, сходил на кухню и съел пару сушек. Только не спал.
В итоге к трём часам, я отложил все гаджеты подальше, уткнулся носом в подушку и взял с себя обещание не вставать и не открывать глаз. За окном шумел ветер, накрапывал маленький дождь, вдалеке выл пёс (теперь я всегда замечал, когда где-то воет собака), а ещё на кухне что-то поскрипывало, правда, тогда мне было всё равно.
Когда прозвенел будильник, я разлепил глаза, размял затёкшие руки, стащил тело с кровати и поплёлся на кухню. Жутко хотелось пить. Я налил стакан молока и вытащил из ящика овсяное печенье. К слову мой обычный завтрак.
Я уже дожевал одно печенье и вытащил из пакета второе, но тут же замер. Оно было надкусано. Уверяю: не сломано, а именно надкусано. Я сразу отбросил его в сторону, проверил все остальные, быстро пробежался по другим пакетам, по холодильнику. Только одно печенье.
Я бы никогда не бросил такое печенье обратно в пакет, гостей у меня не было. Тогда кто это сделал?
- Боже. - Процедил я сквозь зубы.
Весь день я ходил как под гипнозом. Говорил только "да", "нет", и "две ложки сахара, пожалуйста". А когда пришёл домой, откопал в комоде единственную в квартире тетрадь, нашёл огрызок карандаша и пошёл...
Восемь овсяного, три зефирки, 4 ломтика шоколада, семь вафель, четыре огурца...
Если бы кто-то ещё пару дней назад сказал, что я буду заниматься такой чепухой - я бы не поверил. Но что-то трещало внутри. Как Вадим и говорил, ты начинаешь бояться, как только понимаешь, что это уж точно сделал не ты.
Этой ночью я проспал ещё меньше. В сумме за два дня набегало часов пять и это пугало. Но ещё больше пугало то, что конфет стало не восемь, а семь. Я даже не думал, что мог ошибиться, когда считал, или когда писал. Не мог. Я понимал, что все, что случилось с Вадимом, теперь происходит со мной. Да и этой ночью я слышал тот самый вой. Теперь я отличал его от остальных, он и, правда, был какой-то глухой и тягучий. Казалось, это не собака завывает, а кто-то трубит в рог, где-то далеко-далеко и как бы предупреждает, что скоро придёт.
Гул этот становился всё громче. Я слышал его сквозь закрытее окна, сквозь подушку, сквозь ладони, что сжимали уши. Я слышал его: дома и на работе, на улице и в бассейне. Ночью, днём, утром и вечером. Постоянно. Это сводило с ума ещё больше чем покусанные вафли.
Я превращался в Вадима: такой же бледный, такой же отстраненный, такой же пугливый. Я вздрагивал от каждого шума, подпрыгивал на стуле каждый раз как звонил телефон и чуть не срывался с места, каждый раз, когда кто-то меня окрикивал.
Теперь я уже не мог спать. А если засыпал, то просыпался рывком, тут же одёргивал простынь и смотрел на пальцы. Все целы. Все на месте. И ногти тоже. Тогда я снова падал на подушку и плакал. А гул тем временем звучал уже где-то совсем рядом. Казалось, этот кто-то подошёл прямо к окну и трубит, трубит...
А потом звук вдруг исчез. Я сидел за столом в офисе, листал какие-то бумаги и "бум" - тишина. Вот только с этой тишиной не прошло покоя. С ней пришёл только больший страх. Теперь мне казалось, что он уже здесь, уже ходит за мной по пятам. И только ждём момента.
<p>
5</p>
Когда я шёл домой дождь уже накрапывал. Небо покрылось тучами и почернело. А ночью эта чернота выплеснулась на землю. Всё вокруг заверещало: гремел шифер, ветки хрустели, машины повизгивали и мигали. Небо озаряли молнии, а над головой рычал гром.
Я не мог уснуть. Да и не хотел, боялся. Я покусывал губу, чуть не до крови, тяжело дышал и вздрагивал при каждом рыке грома и каждой вспышке молнии.
А потом всё вдруг затихло, как днём в офисе. Я поднялся с кровати, подошёл к окну и вгляделся в темноту. Капли дождя всё так же разбивались о крыши машин, а те всё так же верещали и сверкали, как фейерверки в небе. Окно было открыто, я высунул руку и её тут же забрызгал дождь. Я отошёл назад и упал на диван. Колени дрожали, болтались, как две чашечки, что вот-вот выскользнут из рук неумелого официанта.
А потом среди этой тишины я услышал скрип с кухни. Потом ещё и ещё. Кто-то ходил там. Открывал ящики, шуршал пакетами. Вот хлопнул холодильник, зажурчала вода.
Я вцепился пальцами в дрожащие колени, поднялся с дивана и, перебирая ногами, как восьмидесятилетний старик, поплёлся на кухню. Я не хотел идти, но понимал, что если я не приду к нему, то он придёт ко мне.
Когда я вошёл, то увидел высокого худого человека в чёрном балахоне. Лицо его скрывал капюшон, а из-под одежды торчали только две тощие кисти, с длинными синеватыми пальцами. Он стоял неподвижно. А пол продолжал скрипеть. В какой-то момент я почувствовал, как что-то коснулось моей руки. Что-то влажное, слизкое и холодное проскользнуло по пальцам. Я тут же одёрнул руку. А невидимое существо, фыркнуло и отошло к хозяину.
Фигура в капюшоне двинулась вперёд и нависла надо мной. Под капюшоном был только мрак. Где-то внутри рождалось ледяное дыхание, но головы не было. Он поднял руку и положил мне на лоб. Тогда, то официант и выронил эти вертлявые тарелки, они звякнули и я упал на колени.