Путь Эверарда (ЛП)

Самое странное заключалось в том, что всё время оставалась часть Алекса – часть вне его головы, слева, – которая прекрасно знала, что происходит. Эта часть знала, что кошмарная сцена продолжилась и стала хуже, чем прежде, когда выяснилось, что он болен. На Сесилию обрушились все обвинения за то, что она таскала брата по снегу, когда у него высокая температура. Джозиа сказал, что не хочет больше никогда ее видеть. Алекс каким-то образом знал, что в Лондоне Джозиа заработал денег не только для Корси, но и для себя, и на них Сесилию отправят в швейцарский пансион. До тех пор, она должна была оставаться в своей комнате.

Алекс считал, это ужасно несправедливо со стороны Джозии. Он попытался сказать мисс Гатли, что думает, когда она с суетливым дребезжанием укладывала его в постель.

– Я виноват не меньше – правда.

– Да, милый, но ты не должен мучить себя. Несправедливо, что ты свет очей своего отца, а твоя сестра – нет, но так было всегда. Кроме того, ты болен, а она – нет.

Алекс бросил попытки протестовать и погрузился в длинный туннель, наполненный жуткими снами. Ему снилась школа, и Арнфорт Холл, и остров, и скрытая дорога – исчезнувшая и оставившая его в плывунах, – и Фаллейфелл, и темница Эндвейта. Там он часами боролся с Эверардом за складной нож, а потом внезапно оказывался в холодном снегу и сотни дней скакал за Робертом, который должен был помочь ему спасти револьвер Гарри от Тауэрвуда.

Так что он не удивился, когда поздним вечером услышал во дворе фермы голос Роберта:

– Потому что я не могу остаться здесь.

Он также слышал, как в соседней комнате плачет Сесилия, а потом его поглотили еще более странные и жуткие сны. Он звал Сесилию, но пришла мисс Гатли, выглядевшая крайне обеспокоенной и огорченной за него.

Болел Алекс долго. Он практически ничего не знал о том, что происходило на ферме. Он хотел видеть Сесилию, но ей не позволяли видеть его. Он сделал вывод, что мисс Гатли имела по этому поводу неприятный разговор с Джозией, но Джозиа победил. Алекс метался в кровати в те ночи, когда ему снились сны – сны, в которых часто звучал голос Роберта и плач Сесилии.

Потом, однажды вечером, когда Алексу, наконец, стало лучше, снизу донесся ужасный шум. Из мирного сна Алекса вырвал отцовский приступ ярости. Джозиа кричал. Алекс слышал, как он швыряется вещами. По всему дому бегали люди, крича и переговариваясь. Что бы ни случилось, оно было связано с Сесилией, поскольку Алекс слышал, как Джозиа выплескивает на нее свой гнев. К ужасу Алекса, Сесилия кричала в ответ. При всех отцовских приступах ярости, подобной ссоры он никогда прежде не слышал. Это было так ужасно, что Алекс сам не заметил, как, плача – из-за того, что был таким слабым и больным – выбрался из кровати, чтобы остановить скандал.

Держась за кровать и за стену, он подобрался к двери своей комнаты. Там ему пришлось отдохнуть, прежде чем двигаться дальше. Пока он отдыхал, шум прекратился – заговорила мисс Гатли. Он услышал, как Сесилия пробежала снаружи по коридору и хлопнула дверью своей комнаты. Мисс Гатли всё еще говорила. Она тоже прошла по коридору, зовя Сесилию, и спустилась обратно к Джозии.

– Если ему опять станет хуже, ты можешь винить только себя, Джозиа Хорнби: за то, какой ты злой и неверующий.

После этого она пришла в комнату Алекса и перепугалась, обнаружив его на ногах. Она поспешно уложила его обратно, завернула в простыни и взбила ему подушки, яростно тряся чепцом.

– Вот, вот, ты не должен волноваться, – сказала она. – Будет именно так, как я сказала, он еще увидит.

Алекс дрожал и трясся.

– Пожалуйста, что случилось? – спросил он.

Мисс Гатли погладила его по лбу.

– Ничего, о чем тебе стоит беспокоиться. Твой отец увидел призрака, вот и всё. И, как я ему сказала, те, кто не верит в ходячих мертвецов, больше всего и пугаются, когда видят их собственными глазами. А теперь постарайся уснуть.

– Но почему Сесилия…

– А, твой отец нынче в странном расположении духа. Похоже, всё на свете – ее вина. И я не могу понять, какое отношение твоя сестра может иметь к призраку. Это я тоже сказала твоему отцу. А теперь – ни слова больше, Алекс. Выпей это и постарайся заснуть.

Алекс заснул. После этого на ферме было тихо недели две, пока к Алексу медленно возвращались силы. Он начал покидать кровать на большую часть дня, и ему позволили сидеть в гостиной с открытым окном. Он ни разу не видел Сесилию до ее последнего дня дома, и это делало его несчастным. Он узнал, что ей предстояло почти немедленно отправиться в Швейцарию, где она останется на два года. Джозиа был так добр к нему, что Алексу стало страшно: он боялся, Джозиа считает, что он скоро умрет. Но он рассердился, когда Алекс попытался упомянуть Сесилию.

– Довольно, – сказал он.

Однако однажды он упомянул Сесилию сам.

– Завтра она уезжает, – сказал он. – И скатертью дорога. Можешь выйти проводить ее, если хочешь. Она хочет, чтобы ты пришел. Если погода не испортится, можешь поехать с ней на двуколке до вокзала.

– Спасибо, – сказал Алекс, одновременно довольный и несчастный.

На следующее утро он встретился с Сесилией во дворе фермы, пока Джон Бритби запрягал пони. Джозии там не было. Он отказался даже попрощаться с дочерью.

У Сесилии в глазах стояли слезы. Она выглядела взбудораженной и нервничающей, пока не увидела, как Алекс пробирается к ней по грязи. Она подбежала, схватив его в охапку.

– О, Алекс, я так счастлива, что тебе позволили прийти!

Она уже казалась почти чужой – гораздо, гораздо красивее, чем Алекс помнил, и гораздо взрослее. На ней был новый тускло-розовый наряд с розами на шляпке в тон платью, которого Алекс прежде не видел. Он предположил, что эта одежда была недавно пошита для Швейцарии.

– Теперь, когда ты здесь, – сказала Сесилия, – возможно, у нас, наконец, будет время поговорить. У тебя достаточно сил, чтобы прогуляться вниз к побережью, пока мы ждем двуколку?

– Да, конечно, – ответил Алекс. – Я спускался туда вчера с Мэри-Энн.

– Хорошо.

Она сняла маленькую розовую перчатку, чтобы порыться в маленькой дамской сумочке, на которой были такие же розы, как на шляпке. Она вынула пять шиллингов и торопливо протянула их Старому Джону. Он ухмыльнулся ей, подмигнул Алексу и засунул деньги в карман под толстовкой.

– Четверть часа, – сказал он. – Самое большее, мисс. Иначе мы опоздаем на поезд.

– Четверти часа прекрасно хватит, – Сесилия взяла Алекса за руку и потянула его со двора и вниз по холму.

День выдался просто чудесный. Пока Алекс болел, снег сошел, и целый месяц стояла мягкая влажная погода. Тот день был почти весенним. Чистое бледно-голубое небо, и теплый ароматный, как летом, ветер. На безветренной части холма, по которой шли Алекс и Сесилия, росли подснежники и крокусы, а мокрые пески заводи перед ними блестели так, что от их вида Алексу становилось радостно. Он развязал шарф, который заставила его надеть мисс Гатли, и держал его по ветру, когда они шли по своему частному железнодорожному мосту, а потом через дорогу. Когда они дошли до крупной мокрой гальки на пляже, шарф развевался, точно длинное знамя лорда Тремата.

Сесилия остановилась на пляже и с очень серьезным выражением повернулась к Алексу.

– Мой дорогой, – сказала она, – произошло много важных вещей, которыми я решила не беспокоить тебя. Я хотела, чтобы ты как следует поправился, так же как хотела увидеть тебя. Я пыталась – мы все пытались – заставить отца понять, но он не желает, – она прикусила губу, чтобы не заплакать. – Я… Я думаю, несмотря на это, я бы сделала еще одну попытку. Если бы мне удалось привести его сюда, с твоей помощью мы смогли бы объяснить, но… – она выбросила руку в перчатке в сторону фермерского дома, – он отказался даже попрощаться, а я его ужасно огорчу, поскольку, думаю, он все-таки немного любит меня. Скажи ему, как я благодарна за то, что он позволил мне попрощаться с тобой, хорошо, Алекс?