Искажение

— Ага, — и кроме него, случай в метро, о котором Хардли предпочла промолчать.

Она с вожделением взглянула на дверь ванной. Безумно хотелось смыть с себя трудовой пот, липкую погань, которая, казалось, шлейфом тянулась за ней из квартиры Вуда, и воспоминания об этой чертовщине. Она с наслаждением бросила осточертевшую куртку из грубой кожи прямо на пол. Надо бы сдать её в чистку. И временно перейти на менее удобное в носке пальто.

— Снова ударил?

От этого «снова» Оливия вдруг застыла в дверях. Она не помнила, с каких пор начала считать, что это пресловутое «поднять руку на женщину» стало для неё нормой. Драки в их квартире случались часто. Не страшно, она ведь могла ответить. Так?

— Эбби, — Хардли выплюнула ненавистное имя и Марта поняла всё без дальнейших объяснений.

— У меня есть вино.

— Ничего покрепче нет? — с надеждой и тоской спросила Хардли.

— Ты же знаешь, что нет.

С Мартой такого не случалось. Ей не было нужды беспробудно забухивать пару вечеров подряд, лишь бы снять колоссальное напряжение, которое накапливалось, словно дерьмо в сточных трубах, чтобы однажды рвануть. Ей хватало бургера, двух кусков пиццы и сорока минут безудержного траха с одним из её любовников. Хардли отчасти завидовала этой её внутренней лёгкости и тому, что даже мало-мальские проблемы решались у неё, словно по волшебству. У Оливии иной раз ныла спина от того груза, который она взваливала на себя. «Карма, мать её за ногу», — как любила говорить детектив Галлахер, её напарница.

— Не надо, — крикнула Хардли из-за приоткрытой двери ванной. Только дразнить себя. Переживет на трезвую голову, завтра снова до чёрта работы.

— О, есть сыр, —Марта не отступала. Оливия даже из ванны слышала, как она чем-то настойчиво лязгала в холодильнике. — Ого, и даже оливки!

— Уговорила, — плюнула Хардли и стащила рабочую блузку прямо через голову, устав копошиться с пуговицами. Она почувствовала, что зверски голодна.

Вечер закончился под «В джазе только девушки», ведро мороженого и пиццу из заведения, расположенного прямо на первом этаже дома Марты. Спускаться туда самим было катастрофически лень.

— Я так с тобой не похудею.

— Ты и не собираешься, — парировала Хардли, доканчивая бутылку прямо из горла.

— Да, ты права, — вздохнула Марта, позарившись на четвёртый кусок. — Слушай, ты ведь меня не арестуешь? Я вижу тебе совсем хреново.

Она поднялась на ноги и вытащила простой стеклянный бонг, который, по всей видимости, не особо и прятала.

— Смотря в каком количестве ты это хранишь, — сохраняя крайне невозмутимый вид, ответила Хардли.

Конечно, она никого не стала бы арестовать. В квартире Вуда в ящике со столовыми приборами хранилась честно конфискованная премия. Будет жаль, если он скурит её в одну рожу, ещё хуже, если с Брослин. Зато есть повод привлечь его за хранение. Вуд, конечно, выкрутится — недаром лучший адвокат Верхнего Ист-Сайда, но нервы потреплет себе знатно. Соблазн велик. Стоит запомнить.

— Ой, да на разок. И не ходи за мной, нычку не покажу! — Марта шутливо пригрозила пальцем, завиливая толстым задом куда-то в сторону спальни.

Когда сладкий дымок травы чуть притупил восприятие, Марта решилась снова вернуться к теме.

— Так ты расскажешь мне подробности?

— Про Вуда? Да нечего там говорить, — махнула рукой Хардли, завороженно наблюдая за пляской пузырьков в колбе. — Прихожу, а эта тварь на нём сидит, — Хардли взялась за горло, почувствовав привкус подкисшего вина. — Чёрт, опять затошнило.

Оливия, не додержав, выплюнула дым и ощутила, как вино в желудке начинает подниматься вверх. Стоило лишь закрыть глаза, как она снова видела эту пару на их с Вудом кровати, на постельном бельё, которое Хардли так трепетно выбирала. Они напоминали ей туши домашних свиней — розовые, гладкие, неуклюжие и омерзительные в своём бесконтрольном желании совокупляться. Грудь у Эбби была больше и зад круглее — этого высохшая от недоедания и тренировок Хардли предложить не могла. Она понятия не имела, где они с Вудом могли пересечься. Наверное, в суде.

Самооценка вдруг резко свалилась до нулевой отметки. Оливия сделала ещё один затяг.

— Это точно всё?

Марта Маккензи всегда была проницательна, но Хардли не знала, как сказать ей, что странный случай в метро, странная троица, странный мужчина в дорогом пальто и его не менее странные слова занимали её сейчас гораздо больше, чем разрыв почти пятилетних отношений. Наверное, это какой-то защитный фильтр в мозгу сработал, не иначе. Хардли думала об этом так часто, что, казалось, способна прокрутить перед глазами все события, словно артхаусную короткометражку. У неё была отличная память на лица, но хреновые способности в рисовании. Будь это не так, у неё в блокноте были бы четыре чёткий портрета каждого участника этой сцены.

— Абсолютно точно, — Оливия натянуто улыбнулась ей и взглянула на часы. — Твою ж мать, мне вставать через три часа!

Ощущение адского похмелья подняло её на ноги раньше будильника. Оливия выпила литр апельсинового сока и аспирин, а по дороге в управление купила блок жвачки, минералку и самые дешёвые солнечные очки из тех, что висели гроздьями прямо на кассе. Её любимые, купленные Вудом «Прада» оставались в заложниках в его квартире. Вещи нужно было забирать сегодня.

Ей пришлось уворачиваться от резко распахнувшейся двери — из участка вылетела Джина Галлахер. Она вцепилась Хардли в локоть и молча потащила в сторону парковки, то и дело оглядываясь наверх — туда, где находились окна капитана.

— Ты опоздала на летучку. Шеф так орал. Я сказала, что ты уже выехала на место своим ходом, — Джина развернула её к себе и посмотрела на неё. — Ты бухала? В среду?

— Ночевала в Бруклине. Время не рассчитала. Так вышло, — отмахнулась Хардли.

— Господи боже, как блюдца, — склонившись над ней с высоты своего роста, Галлахер сощурилась и внимательно посмотрела ей на глаза. В один, потом в другой. — Ты обалдела?

— Ночевка в Бруклине. Чем тебе не повод? — повторила Хардли, вспоминая тусклый по сравнению с Манхэттеном район. А ведь где-то там придётся искать себе новое жильё и, возможно, даже с кем-то на двоих. Со своим жалованьем на большее рассчитывать не стоило.

— Ладно, — вырулив с парковки на дорогу, Джина, наконец, отцепилась от неё. — Короче, нас тело ждёт в Центральном парке.

— Чудесно, свежим воздухом подышим, — криво пошутила Хардли, забрасывая в рот жвачку.

Дышать свежим воздухом при такой работе ей удавалось редко. Спертый воздух кабинета или трупный смрад места преступления — выбор был невелик. Странно, но даже при наипоганейшем из состояний работа её бодрила. Наверное, было в этом что-то. Спасать людей. Или мстить за них.

— Девушка, лет двадцать-двадцать пять, — Галлахер щелкнула тумблером и под звуки полицейской сирены начала вводить Хардли в курс дела. — Предположительно отравление сильнодействующими веществами. Горски говорит, следов насильственной смерти нет. Следов перемещения тела нет.

— Опять торчок. Какая скука. Развелось их в последнее время, — зевнул Хардли, прикладываясь к минералке. — Что, какой-то новый вид убойного ширева изобрели? А то я что-то из жизни выпала.

— Не знаю. Будем отрабатывать самоубийство до кучи. Горски говорит, не сильно она на наркошу похожа.

Они прошли за желтую ленту оцепления и Галлахер сразу же направилась к Алексу Горски, криминалисту. Хардли направилась к трупу. Из густого кустарника виднелись лишь голые ноги жертвы.

Каждый чёртов раз, приближаясь к мёртвому телу, Оливия испытывала странный трепет, хотя, казалось бы, к этому давно пора привыкнуть. Это ощущение скорее напоминало ей чувство вины. Не успела. Не доглядела. И плевать, что спасти всех невозможно, невозможно знать, что творится за каждой запертой дверью, о чём молчат пустые окна тысяч квартир в огромном Нью-Йорке. В такие моменты Оливии всегда казалось, что она плохо выполняет свою работу. «Служить и защищать» не ровно, что расследовать смерть того, кого защитить не удалось. Это безотчетное, совершенно нерациональное чувство вины она впервые испытала в двенадцать, когда увидела в морге тело своего отца.