Своеволие философии

Мой ученый читатель легко вспомнит причину отказа древнего философа примириться с братом, домогавшимся его дружбы. Он был слишком философом, чтобы считать, что связь, обусловленная происхождением от одного и того же родителя, должна как-либо влиять на рассудительный ум, и выразил свое чувство так, что я не считаю приличным это повторить103. Когда твой друг в беде, говорит Эпиктет, ты можешь изобразить сочувствие к нему, если это принесет ему облегчение, но не позволяй состраданию проникнуть в свое сердце, или потревожить ту безмятежность, которая и есть совершенство мудрости104. Друзья спросили Диогена, когда он болел, что следует с ним сделать после смерти. Он ответил: «Да бросьте меня в поля». «Как! На съедение зверям и стервятникам?». «Отнюдь! – ответил Диоген. – Положите рядом со мной палку, я буду их отгонять» – «Как же? Разве ты их почувствуешь?» – «А коли не почувствую, то какое мне дело до самых грызучих зверей?» Я не знаю ни одного высказывания этого философа, которое бы яснее продемонстрировало как живость, так и свирепость его характера105.

Как отличаются от всего этого те максимы, которым в своем поведении следовал Евгений! В юности он неутомимо посвящал себя изучению философии и ничто не могло отвлечь его, кроме случаев, когда предоставлялась возможность служить друзьям или доставлять удовольствие какому-либо достойному человеку. Когда ему было около тридцати, он решил отказаться от свободной жизни холостяка (в противном случае он бы остался им навсегда), принимая во внимание, что представлял последнюю ветвь древнего рода, которая прервалась бы, если бы он умер бездетным. В качестве супруги он выбрал добродетельную и прекрасную Эмиру, которая на протяжении многих лет была отрадой его жизни, подарила ему несколько детей и, спустя время, умерла. Ничто не могло дать ему поддержку в таком тяжелом горе, кроме утешения, которое он получал от молодых членов своей семьи, которые теперь, после кончины их матери, стали ему еще дороже. В особенности одна дочь была его любимицей, тайной радостью его души, поскольку ее черты, ее выражение лица, ее голос каждый момент служили нежным напоминанием о супруге и наполняли его глаза слезами. Он скрывал свою пристрастность, насколько это было возможно, и никто, кроме его ближайших друзей, не знал о ней. Им он открывал всю свою нежность, и он не держался нарочито за философию, чтобы давать [нежности] имя слабости. Друзья знали, что он все еще отмечает день рождение Эмиры слезами и более сладостным и нежным воспоминанием о былых удовольствиях, как, пока она была жива, отмечал его радостью и весельем. Друзья знали, что он очень бережно хранит ее портрет, у него есть также одна ее миниатюра, которую он всегда носит на груди, а его последняя воля предписывает, чтобы в какой части мира ему бы не пришлось умереть, тело его должно быть перевезено и захоронено в ее могиле, и что над ними должен быть воздвигнут памятник, а их взаимная любовь и счастье должны быть воспеты в эпитафии, которую он сам составил для этой цели106.

Несколько лет назад я получил письмо от путешествующего за границей друга. Это письмо я должен обнародовать здесь. Оно содержало, как я считаю, выдающееся проявление философского духа и может служить в качестве примера, показывающего, что не следует отходить от принятых максим поведения в благородном стремлении к счастью или совершенству. Меня убедили тогда, что история реальна.

Париж, 2 августа, 1737

Сэр, я знаю, что вы больше интересуетесь рассказами людей, чем зданиями, и больше хотите узнать о личной истории, нежели о публичных сделках. По этой причине, я думаю, история, о которой все говорят в этом городе, не будет в ваших глазах выглядеть неподобающей забавой.

Молодая, благородного происхождения и состоятельная дама, полностью предоставленная сама себе, долго упорствовала в решении вести одинокую жизнь несмотря на то, что ей было сделано несколько выгодных предложений. Она была настроена непреклонно следовать своему решению, наблюдая среди своих знакомых много несчастливых браков и выслушивая жалобы своих подруг на деспотизм, непостоянство, ревность или равнодушие мужей. Поскольку она была женщиной сильного духа и необычного образа мысли, для нее не было никакой трудности в том, чтобы сформулировать это решение и следовать ему, у нее не было оснований сомневаться в том, что под влиянием искушения может от него отступить. Однако она очень хотела иметь сына, образование которого была намерена сделать главным делом своей жизни, тем самым она уступила тем другим страстям, от которых твердо решила навсегда отказаться. Она так существенно расширила границы своей философии, что не увидела противоречия между этим желанием и своим прежним решением. Она огляделась по сторонам с величайшим вниманием с целью найти среди своих знакомых мужчин одного, характер и личность которого понравились бы ей, но никто ее не удовлетворял. Наконец, однажды вечером в театре она видит в партере молодого человека с очень привлекательным лицом и скромными манерами и чувствует такую к нему расположенность, что у нее появляются надежды на то, что именно он и есть тот человек, которого она так долго тщетно искала. Она тут же посылает к нему слугу, желая видеть его у себя утром. Молодой человек был в восторге и не мог сдерживать своего удовольствия, получив признание от дамы такой выдающейся красоты, репутации и достоинства. Поэтому он был очень разочарован, когда встретил женщину, которая не дозволяла ему никаких вольностей и при всем своем любезном поведении, властно ограничила общение рамками рационального рассуждения и беседы. Однако, похоже, она была готова к дружбе с ним и говорила, что его компания всегда будет для нее желанна, когда у нее найдется свободный час. Его не надо было долго уговаривать возобновить свои визиты, поскольку, сраженный ее остроумием и красотой, он был бы несчастлив, будучи лишенным ее компании. Каждый разговор только еще сильнее воспламенял его страсть и давал ему повод восхищаться ее личностью и пониманием, а также радоваться своей собственной счастливой судьбе. Вместе с тем, он тревожился, думая о неравенстве их происхождения и состояния, он не испытывал облегчения, даже когда размышлял о том, каким необычным образом началось их знакомство. Тем временем наша героиня-философ убедилась, что человеческие качества ее возлюбленного не опровергают его физиогномику, поэтому рассудив, что у нее не будет других возможностей для последующего испытания, она воспользовалась подходящим случаем, чтобы сообщить ему о своем намерении. Их связь продолжалась какое-то время, наконец, ее мечты осуществились и она стала матерью мальчика, который должен был стать объектом ее будущей любви и заботы. Она с радостью продолжила бы дружбу с его отцом, однако считая его слишком страстным любовником, чтобы оставаться другом, была вынуждена подавить свои желания. Она посылает ему письмо, в которое вкладывает гарантию ежегодной выплаты в тысячу крон, одновременно требуя, чтобы он никогда больше ее не видел и забыл, если возможно, обо всех прошлых радостях и близких отношениях. Он был потрясен этим письмом и, тщетно пытаясь применить все свое искусство, чтобы постепенно изменить решение женщины, наконец задумал использовать ее слабость. Он возбуждает против нее иск в парламенте Парижа, заявляет права на сына, на его образование – такое, какое он посчитает нужным, в соответствии с обычными принципами закона в таких случаях. Она, с другой стороны, ссылается на их прямое соглашение перед сделкой – на то, что он отказался от всех притязаний на любого потомка, который может появиться в результате их отношений. До сих пор неизвестно, какое решение принял парламент в таком необычном случае, озадачившим как всех юристов, так и философов. Как только они найдут какой-либо выход, я сообщу вам об этом и воспользуюсь любой возможностью подписаться, как это я делаю сейчас.

103

Миллеру (E.F. Miller) не удалось установить этого древнего философа и источник этой истории Юма.

104

Эпиктет говорит: «Всякий раз, когда ты увидишь, что кто-то плачет в печали от того ли, что сын его на чужбине, либо от того, что он потерял свое имущество, не дай своему воображению увлечь тебя и не думай, что этого человека извне постигли беды, но пусть у тебя будет наготове мысль: “этого человека угнетает не происходящее – ибо других оно не угнетает, – а его собственное мнение о происходящем”. Однако не сочти за труд поговорить с ним и, если так случится, поплакать вместе с ним. Остерегайся, однако, плакать в своей душе» (См.: Эпиктет. Энхиридион (Краткое руководство к нравственной жизни); Симпликий. Комментарий на «Энхиридион» Эпиктета / пер., ст., коммент. А.Я. Тыжова. СПб.: Владимир Даль, 2012. С. 62).

105

Диоген Синопский (400?–325?) до н.э.) – основатель кинической школы в философии, согласно которой счастье следует искать в аскетичной жизни, предполагающей удовлетворение минимальных естественных потребностей и презрение к вещам, которые обычно считают желательными. Юм следует описанию спасения Диогена в «Тускуланских беседах» Цицерона (См.: Цицерон. Тускуланские беседы / Пер. с лат. М. Гаспарова. М.: РИПОЛ классик, 2017. С. 89–90).

106

Миллеру не удалось установить личность реального или вымышленного Евгения, жизнь которого соответствовала бы этим подробностям. История, как и сопровождающее ее письмо, вероятно, были придуманы Юмом. Таким образом, Евгений (дословно «благородный», «хорошее расположение духа», «хорошая склонность», или «хороший характер) может олицетворять философскую жизнь, в которой надлежащим образом сочетаются сердечные чувства. Джозеф Аддисон использует имя Евгений для одного из участников в «Диалогах о полезности древних медалей» («Dialogues upon the Usefulness of Ancient Medals», 1721), и Лоренс Стерн позднее даст это имя персонажу своего романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» («The Life and Opinions of Tristram Shandy, Gentleman», 1760–1767).