Непринятый финал

Когда передатчик смолк, мостик «Нормандии» начал тонуть в потрясенной тишине. Она медленным, но неумолимым потоком стекала по ступенькам, просачивалась через переборки и заполняла весь корабль по мере того, как экипаж узнавал новости. Работы остановились. Гаррус хорошо помнил тот день, помнил, как странно выглядели глаза экипажа, когда одинаковым стал не только их цвет, но и их выражение. Видеть это было невыносимо. Думать об этом – ещё невыносимее.

Гаррус сбежал, поднявшись на лифте в каюту Шепард. Здесь всё было как они и оставили. Почти также, за исключением небольшого беспорядка, вызванного лихими маневрами Джокера. Толстовка Шепард валялась возле кровати вместе с её майкой, одна из бретелек которой прошлой ночью пала жертвой его когтей и нарастающей страсти. Будильник тоже свалился с тумбочки, а аквариум с Люком перевернулся и пустовал.

Гаррус нахмурился и полез на верхнюю полку за пакетом с кормом, надеясь выманить зверька едой. Шепард не понравится, если в числе потерь от войны со Жнецами окажется и её бестолковый хомяк. Шурша пакетом, турианец прошел через комнату и опустился на кровать. Простыни и одеяла были свалены бессистемной грудой, казалось, протяни руку и окажется, что они еще теплые. Казалось, приглядись, и на подушке еще будет заметна впадина там, где лежала голова Шепард. Гаррус потянулся к её подушке, ему хотелось вдохнуть аромат, но рука замерла на полпути.

Нет. Слишком похоже на прощание.

Он встряхнул головой и, бросив пакет с кормом на кровать, размашистым шагом вышел из каюты. Решимость на время затмила собой ужас. Её хватило на то, чтобы преодолеть расстояние до мостика и, щелкнув по кнопке общекорабельной связи, рявкнуть на экипаж. Он сказал им, что Хакет, при всех его талантах, не телепат и сейчас может только строить предположения, а если дело касается Шепард, они не имеют права полагаться на грёбаные предположения. Он велел им поднимать задницы и чинить корабль, потому что им надо вернуться на Цитадель и найти Шепард.

Его послушали, и работа закипела. Гаррус и сам принимал в ней самое активное участие, настолько, что под конец дня его мутило не столько от боли, сколько от изнеможения. Чаквас загнала его в лазарет подлым приемом: сказав, что Шепард отвернет ей голову, если она позволит Гаррусу умереть от ран и трудового порыва. Крыть было нечем, и турианец сдался на милость медика.

Но той ночью он так и не смог заснуть. Ужас, паника и разъедающее кости бессилье будто только и ждали, когда на «Нормандии» погаснет свет и шум стихнет. Тогда надежды было гораздо больше, чем сейчас, но и тогда он не мог отделаться от ядовитого шепота в голове, который призывал его взглянуть правде в глаза, оценить вероятности. Он послал вероятности к человеческому дьяволу, но уснуть так и не смог, всю ночь мечась между обрывками счастливых воспоминаний и леденящим страхом потерять её… страхом, что он уже её потерял.

С тех пор всё стало как один бесконечный день, прерываемый лишь редкими провалами в бессознательное состояние, когда тело просто отказывалось и дальше функционировать без отдыха. Сначала с этим помогали уколы Чаквас, но с каждым разом их эффективность уменьшалась, и в конце концов доктор была вынуждена признать, что в терапии стоит сделать перерыв. Гаррус не возражал. К тому моменту они уже добрались до Цитадели и ответы «нет», «никаких сведений» и «никаких результатов» превратились в настоящее проклятье.

Эстафету у лекарств приняла выпивка. Гаррус не позволял себе брать в рот ни капли, пока они работали и пытались найти и понять хоть что-то, но когда напряжение начинало играть с его разумом, заставляя слышать смех Шепард и ощущать её прикосновения к руке, он шел в бар и напивался до отключки. Это не занимало много времени.

Во время одного из таких терапевтических возлияний к нему присоединился Кайден. У Гарруса мелькнула мысль, что биотик решил повторить запой трехгодичной давности, но даже будучи пьяным и уставшим турианец заметил, что молчаливый собутыльник на самом-то деле почти не пил. Будто пришел просто для компании. Это было неожиданно. И иррационально неприятно, хотя Гаррус понимал всю несправедливость этого ощущения. После того раза он старался не попадаться никому на глаза в такие моменты.

А потом и вовсе ушел с корабля. Ночи вне «Нормандии» были ещё хуже. Слишком тихие, слишком пустые – будто космос. Бесчисленное количество раз Гаррус вспоминал рассказ Шепард о гибели среди звезд, и ему казалось, что только сейчас он по-настоящему понимает, что она чувствовала. Холод, пустота, полная беспомощность и ощущение болезненного удушья. Только это состояние длилось и длилось, как пытки в аду, который описывался в человеческих легендах.

Иногда Гаррус проклинал этот ад, задаваясь вопросом «за что?!», но куда чаще вопрос звучал: «Почему она?!». Он получал свою порцию боли за то, что не уберег её; за то, что обещал быть рядом, но оказался слишком слаб, чтобы сдержать это обещание. Но она… она же всё делала для других, всем жертвовала, снова и снова и снова… и никогда не жаловалась. Отсутствие справедливости для нее вырывало из горла Гарруса рычание и застилало глаза багряной пеленой ярости. Вот только эту ярость не на кого было обратить. Она гнила внутри как зараженная рана и грозила в конце концов свести в могилу. В хорошие дни Гаррус огрызался на нее и твердил «не дождешься», словно это в самом деле был противник, которому было не всё равно. В плохие дни он ничего не говорил, только думал, что если всё действительно так, как намекают факты – может оно и к лучшему. Тогда Шепард не придется ждать его в баре слишком долго.

Ждать в баре… и почему именно эта часть разговора то и дело всплывала в памяти? Почему она, а не та, в которой он полушутя упомянул о детях, а она вместо того, чтобы рассмеяться и обозвать его дураком, высказалась в своей обычной манере: практично, деловито и с капелькой юмора. А ещё он помнил, как её глаза блеснули тогда. Как-то по-особенному, словно она получила подтверждение чему-то приятному и долгожданному. Хотела ли она воспитывать детей вместе с ним? Был ли у нее образ желанной мирной жизни, которую она хотела бы с ним разделить? Если и был, то она не успе…. Не рассказывала ему.

Ещё не рассказывала. – яростно одернул он себя и сжал кружку изо всех сил. По ручке побежали трещины. – Вакариан, мать твою, соберись! Ты должен верить в неё!

Гаррус тряхнул головой и залпом выпил то, что приготовила для него Лиара. Вкус ускользнул, почти как сон. Но он был и не обязателен, главное, что тело получило положенную порцию жидкости со всем тем, что Лиара сочла нужным туда намешать. К этому моменту турианец перестал спрашивать об ингредиентах.

— Ну как дела на твоем участке? – спросил он, пересаживаясь за стол и разворачивая схему, пестрящую отметками разных цветов.

Лиара раздраженно скривила губы и дернула плечом.

— Отвратительно. Всюду царит такой бардак, что даже связи Серого Посредника не слишком помогают. Данные нельзя ни купить, ни украсть, если данных просто нет.

— Да уж… - кивнул Гаррус, прочерчивая очередную линию на карте. – Только в такие моменты и понимаешь, что галактика – чертовски перенаселенное местечко.

— Да, и когда надо эвакуировать, размещать и переселять целые планеты… - Лиара вздохнула и внезапно замолчала. Гаррус бросил на нее короткий взгляд, когда потянулся за линейкой, и заметил глубокую, болезненную морщинку, прорезавшую лоб азари. Значит, вспомнила о Тессии.

— И то, что ретрансляторы заглючили во время вспышки, тоже не помогает, - сказал он, возвращая её к общей теме. Лиара чуть заметно вздрогнула, а потом её губы шевельнулись почти в улыбке.

— Да, точно. Те сбои были как автошоки после землетрясения, из-за них челноки, которые вывозили раненых и беженцев, разметало по всей галактике. Как иголку в стоге сена искать…

— Значит, не я один так делаю, - усмехнулся Гаррус, промеряя карту и сравнивая с другой. Он не смотрел на азари, но ощутил её вопросительный взгляд и ответил – Использую человеческие идиомы.