Непринятый финал

Но была и другая часть. Та, которая помнила, как напряжение покидало Шепард, когда им удавалось спасти хоть кого-то; как она смеялась и как ругалась и пинала вещи, когда политики её бесили; как она рвалась к цели, и как горели при этом её глаза. Явик однажды сказал, что будь у протеан лидер вроде неё, шансов на победу оказалось бы больше, и он был прав. Шепард родилась для этой войны, и всё, что с ней происходило, вело к тому проклятому моменту на Цитадели, делало её сильной и непримиримой, достаточно стойкой, чтобы всё выдержать и победить.

Глядя на рисунок Гаррус понимал, что даже будь он там вместе с нею - не смог бы остановить. Шепард хотела вернуться, она обещала ему, и если не вернулась, значит, у нее не было другого выбора, а раз так… разве смог бы он помешать ей? Нет. Ведь она бы не смогла жить с осознанием того, что не справилась, когда всё зависело только от неё.

Да и он бы не смог.

Мазолистые пальцы турианца скользнули по рисунку. Он вспомнил, как Изабель обняла его тогда и сказала, что тоже скучает. Он так и не понял, чего в том жесте было больше – поддержки или просьбы о ней. Также как никогда не мог в полной мере понять этого, когда Лиара сжимала его руку. Ясно было только то, что они нуждались друг в друге. Он и Лиара - поверженные посреди победы и не знающие, куда себя деть в этом новом, чудном мире, который утратил для них смысл, но, по крайней мере, понимающие друг друга. Он и эти дети. Им тоже нужен кто-то, способный понять, для кого они не будут строчками в отчете. А Гаррусу нужен был хоть какой-то повод жить. Конечно, Омега всегда ждет его с распростертыми объятиями, но…

— Ты бы дала мне за это пинка, да? – усмехнулся он, глядя на рисунок. – И сопроводила бы пояснениями в лучших традициях милашки Джек.

Шепард на рисунке смеялась над его словами, подтверждая, что так оно и есть. Она бы не простила ему попытки найти смерть раньше срока, пусть даже он явился бы в тот бар в сопровождении всех ублюдков, обретающихся на Омеге и готовых свидетельствовать, что он сделал мир лучше перед тем, как покинул его.

— Это не честно, знаешь? – сказал Гаррус, хмурясь. – Не честно, черт бы меня побрал, Шепард! Что мне тут делать?!

Память колыхнулась, почему-то довольно ярко воспроизводя эпизод из больницы, когда он наблюдал за тем, как Изабель рисует свои эскизы. В тот момент ему действительно на миг захотелось стать частью мира, который строился за окном, и за который Шепард отдала свою жизнь. Увидеть, что из него получится. Посмотреть, как эти дети вырастут, как будут собирать эти модели, как будущее, зарождающееся на кончике карандаша Изабель, вырвется из тисков бумаги и воплотится в реальность. Как будут сверкать их одинаково зеленые глаза, когда они достигнут успеха и скажут: «мы это сделали!». Скажут, стоя плечом к плечу, но уже не потому, что надо обороняться, а просто потому, что они – неразрывное целое и им удалось сберечь свое единство.

— Неплохая цель, как полагаешь? – криво усмехнулся Гаррус и осторожно провел по рисунку затупленным когтем. – Тебе бы это, наверное, понравилось.

— Гаррус? – негромкий голос Соланы раздался из-за спины, и Гаррус нахмурился, поняв, что совершенно не слышал её приближения. – Сестра сгодится на роль собеседника, чтобы не приходилось болтать самому с собой?

— Собеседник из меня всегда был паршивый, - небрежно дернул плечом Гаррус.

— Из тебя и турианец паршивый, но я всё равно тебя люблю, - фыркнула Солана, опираясь на перила рядом с ним. Её цепкий взгляд скользнул по рисунку. – Значит, это правда? О вас с ней.

— Не всё ли равно теперь? – Он не смотрел на сестру, вглядываясь в линии портрета. У Изабель определенно был талант.

— Мне очень жаль, Гаррус, - тихо сказала Солана после долгой паузы. – Я… - она нахмурила надбровные пластины и неуверенно дернула мандибулами, - … я не знаю, что сказать. Кроме того, что мне, правда, очень жаль. И еще стыдно немного.

— Стыдно? – он непонимающе посмотрел на нее через плечо.

— Ну да, типа того, - кажется, Солана уже пожалела о своих словах. – Я… ну знаешь, о вас ходили кое-какие слухи, но я считала, что это лютый бред.

— Тебе стыдно за то, что ты не поверила сплетням? Что-то слабо верится, Сол.

Она покачала головой, отводя глаза. Гаррус примерно представлял, что сейчас услышит, и поймал себя на том, что ему всё равно. Абсолютно.

— Когда я это первый раз услышала, то подумала, что ты, конечно, всегда был немного двинутым, но не до такой же степени, чтобы спутаться с человеком. Это казалось очень… неправильным. Даже для тебя. Очень безумным. Знаешь, когда я писала тебе, а ты долго не отвечал или говорил, что не можешь вернуться, я вспоминала сплетни и, хоть всерьез не верила, меня это прямо бесило. Я думала, что если есть хоть крошечный шанс того, что это правда – у отца не будет шанса вправить тебе мозги, я сама это сделаю. А вот теперь… - она мельком взглянула на него, но не выдержала спокойного взгляда дольше нескольких секунд. Это было впервые на памяти Гарруса. – Теперь я смотрю на тебя и понимаю, какой идиоткой была, когда обо всем этом думала. Насколько всё это не важно.

— Да, это уже не важно, – согласился он, вглядываясь в рисунок. У Шепард на нем были прижмурины глаза, а Гаррусу так хотелось в них посмотреть. Почему-то казалось, что они бы тоже были очень живыми на этом рисунке, как и её улыбка.

Теплая рука сестры легка поверх его собственной и, когда он не отдернул свою, Солана негромко, почти робко попросила:

— Расскажешь мне о ней?

— Зачем?

— Я хотела бы знать, какой она была. На самом деле, – сказав это, Солана вздохнула и провела ладонью по лобным пластинам, выдавая своё напряжение. – Когда напали Жнецы, и всё в один момент пошло наперекосяк, я много думала, Гаррус. О нашей семье, о тебе, о папе, о том, как за последние годы мы друг от друга отдалились, не желая быть слабыми. Отец с ума сходил из-за маминой болезни, но предпочитал горевать, запираясь у себя в кабинете, а выходя оттуда, прятался за приличествующей турианцу маской сдержанности и стойкости. Ты – так на него похожий своим проклятым упрямством – всё время рвался выбраться из его тени и пройти собственной дорогой, и, в конце концов, даже перестал пытаться объяснить свою позицию. Я просто тихо свирепела, злясь на него, на тебя, на Духов… может быть, даже на маму, как бы ужасно это ни звучало. – Солана дернула головой. – И когда её не стало, я поняла, что только она и держала нашу семью вместе. На самом деле наш дом рухнул не в тот момент, когда его разнесли Жнецы, а когда она перестала дышать. После этого мы стали просто соседями, воспринимающими друг друга как должное, но совершенно не способные понять. И даже не замечающие, что это необходимо. – Она повернулась, посмотрев брату в глаза. – Я думала, что потеряю и тебя, Гаррус. Я думала, что эта война заберет всех, кого я люблю. Когда нас эвакуировали, отца ранило – оказалось, что совсем пустяковая царапина, но в тот момент, когда он начал заваливаться на землю я как наяву увидела, что вот сейчас он умрет от этой раны, ты не вернешься из какой-нибудь очередной секретной миссии «Нормандии», а Тарис – из очередной битвы. Это было…

— … как задыхаться в космосе, – негромко сказал Гаррус, не сводя с неё глаз. Он знал это чувство. Оно часто приходило к нему на Омеге. Снова и снова в голове прокручивались сводки из рапортов выживших, а воображение с садистской педантичностью дорисовывало остальное.

— Да, - тихо сказала Солана, и на этот раз даже не попыталась скрыть боль, отразившуюся в глазах. – Когда всё обошлось, я себе пообещала, что больше ни минуты не потрачу попусту. – Она усмехнулась, дернув мандибулами. – Видел бы ты лицо отца, когда я сказала, что проклятущей политике невмешательства пришел конец.

— О да, могу себе представить, - Гаррус поневоле ответил на усмешку. Лицо их отца действительно должно было быть впечатляющим. – И как он отнесся?

— Упрямо, как и всегда. Но больше я не дам его упрямству одерживать верх. Или твоему. Или своему собственному. К Духам все эти каменные выражения и сдержанность. Жизнь слишком короткая, чтобы тратить её на это. Поэтому я на всё наплевала и вышла за Тариса. Поэтому я здесь. Я хочу вернуть нашу семью, Гаррус. Я понимаю, что вновь завоевать доверие не просто, но я бы очень этого хотела. Я хотела бы наверстать те годы, которые мы, как идиоты, провели, ограничиваясь фразами вроде «у меня всё в норме, а как ты?». Поэтому я спрашиваю. Не из пустого любопытства, просто вижу, что она для тебя много значила, и я хотела бы знать, какой она была на самом деле. Для тебя. Если ты, конечно, готов об этом говорить.