Искусство слушать

К благоприятным конституциональным факторам относится степень жизненной силы, особенно любви к жизни. Лично я думаю, что и при довольно тяжелом неврозе – изрядном нарциссизме, даже значительной кровосмесительной фиксации, – наличие любви к жизни создает совершенно иную картину. Приведу два примера: один – Рузвельт, другой – Гитлер. Оба были довольно нарциссичны, Рузвельт, несомненно, меньше Гитлера, но все же изрядно. Оба имели фиксацию на матери; Гитлер, возможно, в более злокачественной и глубокой форме, чем Рузвельт. Однако решающее различие заключалось в том, что Рузвельт был полон любви к жизни, а Гитлер – любви к смерти; целью Гитлера было разрушение; этой цели он даже не осознавал, на протяжении многих лет считая, что его цель – спасение. Однако на самом деле это было разрушение, и все, что вело к разрушению, влекло его. Здесь вы видите две личности, в которых фактор нарциссизма и фактор фиксации на матери хотя и в разной степени, но были явственно выражены. Но что было совершенно различным, так это относительная степень биофилии и некрофилии. Если мой пациент тяжело болен, но я вижу в нем обилие биофилии, я смотрю на вещи оптимистически. Если в добавление ко всему я наблюдаю очень мало биофилии и обилие некрофилии, мой прогноз совершенно пессимистичен.

Существуют и другие факторы, приводящие к успеху или провалу лечения, которые я хочу кратко упомянуть. Они не являются конституциональными, и я полагаю, что они могут быть выявлены во время первых пяти сессий психоанализа.

Один из них – достиг ли пациент дна своего страдания. Я знаю одного психотерапевта, который берется работать только с теми пациентами, которые испробовали все доступные в Соединенных Штатах методы терапии; если ни один из них не помог, он берется за лечение. Это, конечно, могло бы послужить очень хорошим алиби для его собственной неудачи, но в данном случае это действительно доказывает, что пациент достиг дна своих страданий. Я думаю, что выяснить это очень важно. Салливан имел привычку особенно подчеркивать данную позицию, хотя в несколько иных терминах: пациент должен доказать, почему он нуждается в лечении. Под этим он не понимал, что пациент должен представить теорию своего заболевания или что-то подобное. Подразумевалось, что пациент не должен приходить с установкой: «Я болен. Вы профессионал, который обещает лечить больных людей, – и вот я здесь». Если бы мне было нужно повесить что-нибудь на стене моего кабинета, я повесил бы такую надпись: «Просто находиться здесь – недостаточно».

Таким образом, первая задача психоаналитика ясна: помочь пациенту быть несчастным, а не ободрять его. По сути дела, любое ободрение, назначение которого сгладить, смягчить его страдание, определенно нежелательно, оно определенно вредно для дальнейшего прогресса анализа. Не думаю, что кому-нибудь хватит инициативы, хватит импульса для огромного усилия, которого требует психоанализ – имея в виду действительно психоанализ, – если человек не осознает своего максимального страдания. И быть в таком состоянии вовсе не плохо. Это гораздо лучше пребывания в сумрачной области, где нет ни страдания, ни счастья. Страдание по крайней мере – очень реальное ощущение и является частью жизни. Не осознавать страдание и только смотреть телевизор – ни то ни се.

Еще одним условием является наличие у пациента идеи о том, какой должна (или может) быть его жизнь, некоторое представление о том, чего он хочет. Мне приходилось слышать о пациентах, которые обращались к психоаналитику потому, что не могли писать стихи. Такая причина довольно исключительна, но не так редка, как можно было бы думать. Однако многие пациенты приходят потому, что несчастливы; но быть несчастливым недостаточно. Если бы пациент сказал мне, что хочет подвергнуться психоанализу потому, что несчастлив, я ответил бы: «Что ж, большинство людей несчастливы». Этого недостаточно для того, чтобы провести годы за очень энергоемкой и трудной работой с одним человеком.

Идея о том, чего человек хочет в жизни, – это не вопрос образования и даже не вопрос ума. Вполне могло случиться, что пациент никогда и не представлял себе картины своей жизни. Несмотря на нашу всеобъемлющую систему образования, у людей немного идей о том, чего они хотят в жизни. Тем не менее я полагаю, что задача психоаналитика в начале лечения – выяснить, способен ли пациент сформировать представление о том, что еще может означать жизнь – помимо ощущения большего счастья. Существует множество слов, которыми пользуются люди в больших городах Соединенных Штатов: они желают выразить себя и т. д., но это просто фразеология. «Мне нравится слушать музыку в высоком качестве» – просто фраза. Я считаю, что психоаналитик не может и не должен удовлетворяться подобными ответами; он обязан докопаться до истинных желаний и намерений пациента – не теоретически, а до того, что он на самом деле хочет, ради чего приходит к психоаналитику.

Другой важный фактор – серьезность намерений пациента. Многие страдающие нарциссизмом обращаются к психоанализу только по той причине, что любят говорить о себе. И впрямь: где еще можете вы это сделать? Ни жена, ни друзья, ни дети не станут часами выслушивать вас: что вы делали вчера, почему вы это делали и т. д. Даже бармен так долго не будет выслушивать вас – у него есть и другие посетители. Так что стоит заплатить 35 долларов – или какой там гонорар, – и вы получите слушателя, который будет все время вам внимать. Конечно, я как пациент должен иметь в виду, что мне следует говорить на психологически значимые темы. Не следует говорить о живописи и музыке. Я должен говорить о себе – почему мне не нравится моя жена (или муж) или почему она (он) мне нравится… Да и это лучше исключить, потому что такая причина для посещения психоаналитика недостаточна, хоть для него она и хороший способ зарабатывать деньги.

Фактором, тесно связанным с этим, является способность пациента со временем отличать банальность от реальности. Разговор большинства людей, на мой взгляд, банален. В качестве примера банальности – прошу прощения – могу привести редакционные статьи «Нью-Йорк таймс». Под банальностью в противовес реальности я имею в виду не умные высказывания, а нереалистические. Если я читаю в «Нью-Йорк таймс» статью о ситуации во Вьетнаме, это банальность. Конечно, политические воззрения могут быть разными, но для меня статья нереальна, потому что обсуждает некие фантазии – до такой степени, что неожиданно американские корабли обстреливают невидимые цели и никто не знает, в чем там было дело. И тут оказывается, что речь идет о спасении от коммунизма и Бог знает о чем еще. Что ж, это банально. Сходным образом банальны разговоры людей о своей частной жизни, потому что обычно они говорят о нереальных вещах. Мой муж сделал то или это, он получил или не получил повышение по службе, мне следовало или не следовало позвонить бойфренду… Это все банальность, потому что не касается ничего реального, а только рационализаций.

Еще одним фактором служат жизненные обстоятельства пациента. Насколько ему удастся преодолеть невроз, полностью зависит от ситуации. Торговец может справиться с неврозом, перед которым профессор колледжа окажется бессилен. Я не имею в виду различие в культурном уровне; просто определенный тип в высшей степени нарциссического, агрессивного поведения не потерпят в маленьком колледже, такого преподавателя выгонят. Однако в роли торговца он может добиться большого успеха. Иногда пациенты говорят: «Знаете, доктор, я просто не могу продолжать так жить»; мой стандартный ответ в таких случаях: «Не вижу, почему вы не можете продолжать. Вы жили так 30 лет, многие люди, миллионы людей тянут лямку до конца жизни, так что непонятно, почему вы не можете. Я мог бы понять, почему вам этого не хотелось бы, но мне нужно какое-то доказательство того, что вы не хотите, и объяснение, почему не хотите. Однако ваше «не могу» – неправда, это тоже фразеология».

Обстоятельство, которое я особо хочу подчеркнуть, – это активное участие пациента. Здесь я вновь возвращаюсь к тому, о чем уже говорил. Не думаю, что кто-нибудь излечивается разговорами и даже раскрытием бессознательного, как и никто ничего важного не достигает без очень значительных усилий и без принесения жертв, без риска, без – если позволено использовать символический язык, так часто появляющийся в сновидениях, – того, чтобы пройти через многие туннели, через которые нужно пройти на протяжении жизни. Это относится к тем периодам, когда человек оказывается во тьме, когда он испуган и все же сохраняет веру в то, что выход из туннеля существует, что впереди – свет. Я думаю, что в этом процессе очень важна личность психоаналитика, а именно: если он хороший спутник и способен сделать то, что сделает хороший проводник в горах. Он не будет тебя торопить, просто время от времени будет подсказывать: «Лучше пройти вот этой тропинкой» – и иной раз, возможно, слегка подтолкнет. Но и только.