Страница 9 из 11
Когда Танькин хвалебный поток заметно поредел и, наконец, иссяк окончательно, прокашлявшийся прокурор изрек в ее сторону:
– Автомобиль, в котором было совершено преступление…
– О котором преступлении вы спрашиваете? – перебила Танька. – Об изнасиловании?
– Мы говорим об убийстве…
– Не было убийства! Была защита чести и достоинства женщины! Это – подвиг! Или я чего-то не понимаю?
В зале одобрительно загудели. Кто-то несколько раз громко хлопнул в ладоши, его поддержали.
Судья попросила тишины.
– Он жизнь и честь жены спасал! – быстро вставила Танька в образовавшуюся паузу, пока прокурор открывал рот для продолжения допроса.
Новая овация всколыхнула зал.
Я благодарно взирал со своего позорного места и ничуть не комплексовал. Ну и что, что называлось оно «скамьей подсудимых». Не судите – да не судимы будете. Придет время – все изменится, суды будут другими, а преступность исчезнет. Обещаю.
Прокурор, наконец, нашел формулировку, что устроила и свидетельницу, и зал:
– Совершивший изнасилование человек был убит в Вашем автомобиле?
Прокурор был приятным моложавым (или, возможно, молодящимся) мужчиной, и Татьяна, не стесняясь публики, откровенно раздевала его взглядом. Суд она воспринимала как театр и вела себя соответствующе. Да, дескать, вышла она недавно замуж, и что? У мужа своя неизвестная ей жизнь, у нее – чудесная своя. Так они изначально договорились, и обоих устраивало. Танька еще раз визуально примерила на себя крепкую фигуру прокурора.
– Да, – кивнула она, глядя представителю обвинения в глаза и поигрывая бровями.
Будто с чем-то уже связывающим их согласилась, а не на вопрос о собственности машины ответила.
– Где вы находились в момент совершения преступления?
– Познакомилась с одним перспективным джентльменом и пошла обменяться телефонами.
Прокурор прокашлялся.
– Повторяю вопрос: где именно вы находились в момент совершения преступления?
– Повторяю, – сдерзила Танька. – Пошла обменяться телефонами.
– Куда пошли? – морщась, как в кресле у неопытного стоматолога, уточнил прокурор.
– В зал.
– Почему?
– Он пригласил.
– Одну?
– Да.
– Где на тот момент находилась потерпевшая?
– Осталась в машине.
Дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки.
– Сколько вы отсутствовали?
– Минут пятнадцать-двадцать.
– Почему так долго?
– Меня долго пришлось уговаривать дать, – Татьяна красиво откинула волосы, – номер своего телефона.
Казалось, еще вот-вот, и она покажет прокурору язык. Впрочем, то, как свидетельниц показывала ему всю себя, говорило, что решение обменяться телефонами с многоуважаемым обвинителем уже принято.
– То есть, потерпевшая Акимова Людмила Николаевна с двадцати одного часа пятидесяти пяти минут, – продолжил прокурор, уже подозревавший о скорых изменениях в своей интимной жизни, – до двадцати двух часов пяти минут, когда подверглась нападению Сорокина Святослава Игоревича, находилась в вашей машине одна?
– Я на часы не глядела. Когда вернулась к машине, меня к ней не подпустили, там уже орудовали криминалисты и медики. Меня сразу проводили на допрос.
– Видели ли вы гражданина Акимова на месте преступления?
– К сожалению, нет, его к тому времени увезли. – Танька приветственно помахала мне за решетку. – Но будь таких Алексов побольше, нам не пришлось бы…
– Прошу не отвлекаться, – пресек лирическое отступление строгий голос судьи.
Татьяна никаким боком не относилась к моей нарождавшейся организации: не являлась ни действующим членом, ни внештатником из сочувствующих. Даже о тонкостях новой идеологии не знала. Но здравый смысл заставлял ее лить воду на мою мельницу:
– Если бы на месте Алекса оказался мой муж, от насильника не осталось бы живого места. Он разорвал бы преступника на кусочки и вывесил на деревьях, а фотографии по подъездам расклеил, чтоб неповадно было.
– У вас все по обстоятельствам дела? – опять перебила судья.
С видом королевы среди придворных, Танька вздернула подбородок, еще откровеннее выпятила грудь и снисходительно оглянулась на собравшихся:
– По обстоятельствам – все, а по делу… Ну, не виноват он. Вешали бы насильников, их бы и не было. Представьте, что вас… или вашу дочь. А того, кто заступился – судить?! За что? Сажать?!.. За то, что собственную жену спас?! Да вас самих тогда надо…
Таньку быстренько вывели из зала суда, хотя она и в коридоре продолжала возмущаться – мне было прекрасно слышно из-за решетки.
В клетке. Словно зверь. Как же они правы. Я – зверь, самый страшный (потому что – непредсказуемый) зверь на свете: я не желаю быть съеденным хищниками. Хищники, если подумать, только называются хищниками, в нашем представлении – злыми, агрессивными и сильными. На самом деле в природе они охотятся на слабых, маленьких, глупых, дряхлых и больных. Очищают мир. Грубо говоря, делают его лучше (имею ввиду – для природы). Во всяком случае, здоровее. Не для того ли мы миримся с существованием волков в лесу и ястребов в поле?
Итак, ученые говорят: хищники – санитары леса. Не важно – того леса, что за городом, или асфальто-стеклянно-бетонного в самом его центре. Хищники, они хищники в любом обличье – хоть в овечьей шкуре, хоть в деловом костюме или со значком депутата. Их дело – грызть слабого и тащить добычу в зобики подрастающего потомства. Но как жить с этим принципом социального дарвинизма обыкновенным людям, которые мнят себя хорошими и желают жить правильно?
Если честно, то плевать мне на законы эволюции и естественный отбор – я буду зубами защищать ближнего (а равно и дальнего) от более сильных, но менее человекоподобных собратьев. Пришло время сильных не телом, но духом. Вот такой выверт эволюционной спирали, что уперлась острым штопором в зад не ждавшего подобной пакости гомо сапиенса. И мне его не жалко. Если кто-то высоко думает о себе, что он хищник, то пусть научится ловить настоящую дичь, а не отбирать хлеб у маленького или обездоленного.
Жаль, что оружие есть только у власти и преступности, отчего в сознании многих они кажутся симбиозом. Простым людям тоже не помешали бы Калаш дома и Мак в темной подворотне.
Да, жаль. Когда выйду и войду в силу, я поправлю это недоразумение.
Кажется, я немного не о том и не ко времени, хотя и в тему. Вернемся к происходящему. К суду. Надо мной.
Можно ли было представить, скажем, год назад, с пеной у рта доказывая соратникам свои постулаты, что сам окажусь в роли преступника. Радовало, что судья – женщина. Должна понять. Говорят, женщины снисходительнее к общественным недоразумениям вроде меня. Мы только по букве закона кошмарные убийцы, а по справедливости – защитники слабых. Тех же женщин. Детей. Стариков.
Это насчет будущего приговора. Как ни странно, о нем я думал в последнюю очередь, потому что мне нужен был этот суд. Мне, для моих целей.
Мне было, что сказать. Как в свое время – Христу. Пусть пока с тем же результатом. Время расставит все по своим местам. Понтий Пилат тоже был лишь государственным чиновником, радеющим о собственном благополучии (конечно, вкупе с общими интересами… по возможности). А Христос – это Христос. Хоть и сын плотника. Теперь ведь никто не скажет, что «прокуратор Иудеи» звучит круче.
3
Для дачи показаний вызвали Людмилу. Бледная и похудевшая, она долго не могла прийти в себя.
– Алекс к тому времени ушел, – начала она после перечисления общих данных, – мы с Татьяной тоже собрались уехать, но ее перехватили. Она ненадолго отлучилась, а я осталась ждать в машине. И тут…
Людмила не сдержалась. Плечи задрожали, лицо зарылось в ладони.
Я умоляюще глянул на адвоката. Тот понял. Заседание прервали.
На следующее заседание Людмила не явилась. Я облегченно перевел дух. Хорошо, что не пришла. После пережитого ужаса вновь и вновь обсасывать подробности…
Жуть.
Прокурор встал.