Страница 10 из 11
– Обстоятельства дела суду уже известны, и ввиду неявки гражданки Акимовой предлагаю заседание не переносить, а слово предоставить… – Его голос завис на долю секунды.
Я замер.
Да! Слово, наконец, предоставили мне.
Настал звездный час. Я поднялся, встретившись с поддерживающими глазами друзей. В первых рядах, занимая почти треть помещения, передо мной сидела вся компания единомышленников, включая ранее отсутствовавшего Борисыча. Они пришли ради меня. И для нашего общего дела.
– Да, я сделал это. – Я обращался сразу ко всему залу, сегодня забитому до отказа. – Могу объяснить, почему.
Знал ли кто-то из пришедших, что присутствует не на судилище, где вынесут приговор очередному нарушителю спокойствия? Сегодня они – эти обращенные в мою сторону разные лица, внимающие и ждущие моих слов – на Голгофе. Впервые за долгое время свежий ветер будущего проникнет в затянутые паутиной скрипучие мозги. Сегодня новый мир впервые вторгнется в замшелое мышление обывателей, до сего момента не знавших ничего лучшего, как догонять Европу, дышать ей в задницу и глотать ее испарения – и при этом радоваться: как хорошо, мол, устроились! Дескать, ура, скоро все там будем – в этой законопослушной сказочной опе. Нет, господа-товарищи, не будете. Не нужны вы там никому, у них самих проблем выше крыши, в основном именно с такими понаехавшими приверженцами их идеалов, как вы. Которым сразу все права подавай – в том числе, понятно, и преступникам. Потому как – «права человека». Преступник – тоже человек! Это их логика.
В новом мире будет другая. И я сказал:
– Уважаемые господа и дамы. Друзья. Госпожа судья. Я убил этого преступника. Отмечу – не случайно убил. Не в состоянии аффекта. Не по недоразумению. Не защищаясь и даже не потому, что защищал. Нет. Я хотел его убить – и убил.
По залу прокатился ропот. Адвокат посмотрел на меня как на умалишенного: что я творю? Нарушаю все договоренности, уничтожаю смягчающие обстоятельства и рву возможности «сыграть в дурочку». Он покосился на сидевшего сзади Борис Борисыча. Тот неопределенно пожал плечами: что поделаешь, мол, это его выбор, и он его сделал сам.
Разве дано понять натасканному на «выжить любой ценой» (с упором на слово «любой») адвокату, что слышал он не показания жаждущего свободы, а потому готового и смолчать где надо, и лжесвидетельствовать, и подставить другого, короче, выкручиваться всеми способами – а голос из будущего. Это сверкнула молния нового порядка. А после молнии раздастся гром. И будет потоп. Потому что время пришло. По-другому быть уже не может.
Я – всего лишь пророк этого времени.
И я сказал:
– Я убил преступника. Намеренно. Потому что считаю – только так можно побороть преступность. Именно так надо поступать с ними, ведь преступник сам лишает себя всех прав собственным решением преступить установленные обществом законы. Он намеренно ставит себя вне их – и о чем тогда говорить?
Народ зашевелился сильнее. Выданное мной простое умозаключение, если вдуматься, одно, само по себе – без всей наносной шелухи, которая только отвлекает от главного – гораздо больше многих религий. Выше всех философий. Действеннее нынешних законов. Правда. Подумайте.
В стремлении к власти политические партии тратят миллионы долларов на услуги коммерческих философов в требовании подарить им работающую Идею. Такую, за которую проголосует народ. За которой пойдет, причем весь.
Включите телевизор – кто главный народный герой? Пощелкайте каналами. Полицейский? Судья? Другие (в глазах простых людей) олицетворения продажности соответствующих структур? Нет, господа. Герой нового времени – мститель.
Око за око.
Но как совместить несовместимое? Суд Линча – и закон. Справедливость – и милосердие. Мораль – и здравый смысл. Общее благополучие – и благополучие каждого из нас.
Я – знаю.
И я говорил:
– Сделав для себя осознанный выбор, преступник встает на другую сторону баррикад, и с этого момента он – враг. А на войне – как вы знаете – как на войне.
Судья, с молоточком в руке, переглянулась с прокурором. Я продолжал:
– По Библии человек, в отличие от всего остального, сотворенного Словом, был сделан из глины. Из праха земного. Но все же – по образу и подобию. Не внешне. Подобие важнее внутреннее. Это подобие – умение мыслить и принимать решения. Какую сторону принять, каждый выбирает сам. И за свой выбор должен отвечать. Жизнью.
Деревянный молоточек с грохотом обрушился на судейский стол.
Меня прервали, но пусть не все, а главное я сказать успел.
Вот только… понял ли кто-то?
Ничего, придет время – я повторю.
Благодаря стараниям и немыслимой изворотливости адвоката меня не засудили по полной программе. Но мне стало как-то все равно, пусть это звучит дико и неправдоподобно. Жить, как я уже понял, можно и в тюрьме. Многие живут, и ничего. Терпимо. Если местные правила принять.
У меня в голове зрели свои правила. Правила устройства нового мира. На суде я выдвинул только основополагающий тезис. Как применить его на практике – не сказал. А дьявол кроется в подробностях, не так ли?
Мне дали пять лет. И на том спасибо. Христу было хуже.
Часть 4
Продолжение второго знакомства: Людмила
В любовном треугольнике один из углов обычно тупой.
Народная мудрость
1
С того дня мы стали встречаться регулярно. Каким же он оказался дремуче-грубым в постели… и как это, оказывается, здорово. Ни в каком диком сне не могло присниться, что меня станут возбуждать жадные спонтанные спарринги в местах, что, казалось бы, совершенно для этого не предназначены. Как оказалось, это только казалось. А «спарринг» – словечко Олега, он использовал именно его, причем выводил от другого, гораздо более подходящего по смыслу глагола.
– Сюда.
Крепкая рука хватала меня, втаскивая, например, в мужской туалет при полусонном супермаркете.
– А если зайдут?!..
– Им же хуже.
Или взнуздывал в примерочной, сгибая пополам либо властно возвышаясь.
– Но охрана видит! – молила я, озираясь в поисках камер.
По закону наблюдение там запрещено, но кто же его соблюдает. Все знали, что камеры есть.
Олег крушил сомнения на лету:
– Пусть завидуют. Не отвлекайся.
Он поражал неуправляемостью и необузданностью желаний. В отличие от изредка вспоминающего обо мне Алекса, начинавшего будничные поползновения с длинных и до оскомины знакомых прелюдий, убивавших желание начисто, этот представитель мужского племени думал только о себе. Всегда. Исключительно о своей жажде моей бедной плоти, раз за разом практически раздираемой на части, без оставления живого места… но как же это возбуждало! Видимо, во мне спала мазохистка, и ее разбудили. Иначе не объяснить. Или унылый штиль Алекса настолько приелся, что буря показалась освежающим бризом.
Нескрываемое распутно-животное начало Олега при встречах со мной захватывало над ним власть, оно просто жгло, заставляя вожделеть, безоглядно отдаваться и безмолвно выполнять любые прихоти.
Он показывал сделанные им фотографии. Какой же он был бесстыдник! У меня глаза лезли на лоб от одних только ракурсов, в которых он ловил не подозревавшую об съемке натуру.
Иногда во время процесса он подлавливал и меня. Как же это заводило!
Любовь развивалась стремительно, как бывает только в плохом кино и в жизни. Нашим временем стали вечера. И дни, когда у Олега не было дежурств, а я почти забросила как учебу, так и работу, живя в постоянном отгуле. В некоем помешательстве, которое шло изнутри.
Я была влюблена. Этим все сказано.
– Любимый… – шептала, сжимая светлую во всех смыслах голову любимого человечка, прильнувшую к моей отворившейся для него душе.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».