Страница 22 из 24
– Что это, братец, все у нас развалилось, все покривилось, даже стекла не вставлены… Совсем ты не занимаешься делом… Исправить все…
– Слушаю-с! – ответит приказчик, да тем дело и кончится.
А Комкову скучно и говорить об этом в другой раз, особливо если присмотрится, только разве подумает: экой мошенник, ведь вот ничего не исправил, а сказал «слушаю-с!».
– Приехали!.. Извольте выходить… – сказал кучер Комкова, остановившись у крыльца и медленно слезая с козел.
– Яков Петрович!.. Приехали… Вылезайте… – повторил он, стоя около спящего барина.
– А!.. Приехали!.. Ну, вынимай… – отозвался Комков, протягивая руку, за которую кучер и начал тянуть его из саней.
Никеша поспешил выскочить и подхватил Комкова под другую руку.
– А! Вот спасибо, брат!.. Я и забыл, что ты со мной! – сказал Комков, увидя Никешу. – Ну что, ты вздремнул ли дорогой?
– Никак нет-с!
– Что же ты делал?
– А так, ничего… Все на дорогу смотрел.
– А я так, брат, славно всхрапнул, – говорил Комков, поднимаясь на крыльцо, – даже сон приснился… и как ты думаешь: Парашу видел во сне… будто бы… Этакая гадость!.. Каковы скоты, никто и не встретит!.. Верно, ни одного человека нет в комнатах…
Он не ошибся. Никеша отворил дверь в прихожую, он же должен был снимать шубу с Комкова, потому что прихожая была пуста.
– Эй, есть ли кто там! Люди! – кричал Комков, но ответа не было. – Каков народец, Осташков! Во всем доме ни одного человека нет!
– Да уж это на что хуже… Как можно пустой дом покидать: долго ли худому человеку зайти…
– Канальи народ! Совсем избаловались… Попрошу Тарханова, чтобы всех переколотил: он мастер на это. Пойдем, братец, в кабинет: там потеплее.
Когда Комков оставался в доме один, он почти не выходил из кабинета: в нем лежал целый день, обедал, ужинал, читал и спал ночью. Это была большая комната. В ней у двух стен стояли просторные мягкие диваны: на одном из них Комков проводил день; другой диван, на котором был положен пуховик и несколько подушек, служил ночным ложем Комкова. Перед диваном стоял раскрытый ломберный стол; несколько кресел, письменный стол с чернильницей без чернил и разбросанными беспорядочно газетами, шкаф для платья, которое, впрочем, никогда в него не вешалось, а лежало по стульям и столам, довершали убранство комнаты.
Войдя в кабинет, Комков тотчас же лег на диван.
– Дай-ка, брат, подушечку оттудова, с того дивана! – сказал он Осташкову. – Да поищи, пожалуйста, не найдешь ли там кого из этих мерзавцев. Вот, братец, и много прислуги, да никого нет… Этакие шельмы…
В эту минуту в кабинет вбежал слуга Комкова и вслед за ним другой.
– Где вы живете, скоты этакие? Барин приехал, некому встретить, дом пустой, во всем доме никого нет. Где вы были?
– Обедали-с!
– Обедали… так, я думаю, можно бы кому-нибудь остаться, не всем вдруг уходить?…
– Да позвали обедать, так мы и пошли…
– А дом пустой и оставили… Ну, вы выведете меня из терпения: уж я вас поверну… я вас всех в солдаты отдам, всех передеру, мерзавцы, всех на поселение сошлю… Ну, что стали?… Подите вон… Эй, погодите… Позови ко мне Марфу… А ты подай трубку… Нет, уж я вас распустил, надо за вас приняться… Погодите вы у меня…
В кабинет вошла женщина лет 45, в ситцевом платье, затасканном и засаленном, застегнутом только на два крючка, за отсутствием прочих, чрез что образовалась прореха, сквозь которую виднелась грязная рубашка. Голова ее была повязана большим шерстяным платком, концы которого обмотаны вокруг шеи и завязаны сзади. На добродушном, но бледном и худом лице смотрели большие впалые глаза как-то тускло и робко; грязные, грубые руки держала она неловко, локти врозь, точно не знала, куда их девать, и беспрестанно подергивала пальцы. Это была ключница и домоправительница Комкова, старшая женщина в доме.
– Что это, Марфа, совсем ты людей избаловала, – с упреком сказал Комков. – Как это можно: приехал я, ни одного человека нет в комнатах, встретить было не кому… На что это похоже…
– Да обедать ходили! – отвечала Марфа, перебирая пальцы.
– Да что из этого, что обедать ходили, все-таки не следует дома пустого оставлять…
– Да я в комнатах оставалась…
– Так хоть бы ты нас встретила…
– Я думала, что тамоди выбежал кто из кухни: ведь видят, что барин приехал…
– Ну вот видишь, а между тем никто не выбежал… Да и тебя не было… Я кричал, никто не отозвался…
– Нет, я точно была… да увидела, что вы приехали, так побежала кликнуть людей-то…
– Ну вот видишь: сама побежала, точно некого было послать…
– Да и то никого не было… Все разбежались…
– Видишь, ты как всех избаловала: сама должна дом сторожить, сама за людьми по кухням бегать… Ничего тебя не боятся… Зачем ты их балуешь…
– Да уж воля ваша, Яков Петрович, я уж и сама не знаю, что мне и делать: совсем народ избаловался… Ничего не слушаются… Говорю, говорю, а они не слушают и внимания не берут…
– Да кто не слушается? Ты только мне скажи…
– Да кто? Все не слушаются…
– Как это можно, чтобы все не слушались… Оттого и не слушаются, что ты сама не умеешь распорядиться… коли кто не послушался, ты бы приказчику сказала…
– Да и то уж говорила… Наговоришься ли каждый раз?… Вот пыль в комнатах, так и ту всякий день сама сметаю: никто не хочет полов вымести…
– Ну так вот видишь: не сама ли ты виновата?… Сколько раз я тебе говорил, что ты только заставляй, а сама не делай… Ах, дура какая!
– Уж я не знаю, что мне и делать… кажется, старания моего довольно: из последних сил бьюся…
И Марфа, доставши конец платка, которым повязана была ее голова, вытерла навернувшиеся на глаза слезы.
– Ну, вот заплакала… да разве я тебе про то говорю, что ты не стараешься… Эх, надоела… Ну, отстань плакать… Скажи-ка лучше: есть ли у нас какие припасы: ко мне гости сегодня приедут…
– Да какие припасы… Без вас-то я ни зачем не посылала… птица есть… яйца, правда, все вышли… Ну да это с баб сейчас можно собрать: еще не со всех получила…
Комков расхохотался.
– Вот у меня хозяйство какое: надо обедать готовить, а мы яйца по деревне собирать станем… Ах, Марфа!..
– Солонина есть! – спешила прибавить Марфа как бы в свое оправдание.
Комков хохотал.
– Да не про то я тебя спрашиваю: есть ли вина, сыр, икра, колбаса… вот из этого…
– Да этого всего есть…
– Всего есть!.. А после подашь, как, помнишь, в тот раз, такой колбасы, что топором надо рубить, либо сыра гнилого… Ведь, чай, давно куплено, давно бережешь?…
– Да не так чтобы очень давно… Вот как допрежь того покупали…
– Да много ли всего?
– Ну, немного…
– Ну, следовательно, сейчас надобно послать в город… купить всякой провизии… пошли сейчас приказчика…
– Слушаю… да приказчика-то нет…
– Где же он?
– В село уехал.
– Зачем еще?
– Да дьякон звал: именинник он сегодня, а приказчик-то ему кум, так и звал…
– Ну вот еще! Пьян, я думаю… Ах ты Боже мой!.. Ну пошли там кого-нибудь…
– Так кого же прикажете?
– Ну, кого хочешь… Вот, Марфа, ведь это надобно все бы заблаговременно закупать… Вот меня не было, что бы съездить?…
– Да я подумала так, что есть всего, так что, мол, зачем деньги-то изводить даром.
– Да ведь мало, говоришь, всего…
– Ну, маленько…
– Следовательно, и надо было купить…
– Ведь не знала, Яков Петрович, что гости-то будут… Ну, и пожалелось денег-то…
– Да не жалей ты, пожалуйста, никогда… только, чтобы было все… Брось ты эту бережливость, ради Христа…
– Кто же станет беречь-то, Яков Петрович, и то все тащат… – проговорила Марфа даже с сердцем…
– Ну, ступай… С тобой не столкуешь…
– По мне, как угодно: я, пожалуй, не стану беречь, так кто же дом-то соблюдет… На кого понадеяться-то можно?…
– Ну, ну… Поди, посылай же только поскорее…
Марфа вышла, бормоча что-то про себя. На добродушном лице ее выражалось оскорбление. Комков смеялся, смотря вслед ей.