Страница 46 из 52
— Ах, Птичка, твоя вера в меня согревает! — Он рассмеялся еще раз.
Ну, подумай. Я увез его женщину, как когда-то мои предки увозили других женщин с его земли. Я спрятал ее так, что никто не знал, что она жива. И он нашел ее. На моей стороне были деньги — большие деньги. Власть — много власти. Министр внутренних дел многим обязан нашей семье, а шеф полиции — мой хороший друг. Но он нашел ее и не побоялся прийти. Я много лет посвятил войне и хорошо дерусь — но он стал со мной драться. Я красив… — я красив, Птичка?
— Да.
— Я красив и нравлюсь женщинам. Но его женщина предпочла уйти с ним и смеялась от радости, уходя.
Победил он, Птичка.
— Ты плакала? Плакала, когда я ушел?
Зачем я спросил? «Это мелодраматично», — скажет она, и будет права.
— Что это, тщеславие? — Она медленно покачала головой и улыбнулась. — Тебе было бы приятно, если б я сказала, что плакала? Била себя в грудь, рвала волосы… Не пойми неправильно, я сама тщеславна — и потому умею различать чужое тщеславие.
— А что, если я просто хочу знать правду? Ты можешь быть со мной откровенной хотя бы сейчас?
— Нет, не могу.
— Почему?
Что-то в нем рванулось навстречу этому полупризнанию-полуобещанию.
— О-о-о-о-о! — Певуче протянула она и приложила палец к губам. — Ты забываешь, я написала слишком много романов и смотрела слишком много сериалов. А ты допросил слишком много преступников в своей жизни, я думаю. Мы оба знаем, к чему ведет такая откровенность.
— Закрытая. Ты всегда была такой закрытой.
— Да.
Правда есть правда. Я всегда была закрытой. Может, потому и пропустила так много в своей жизни.
— Я не понимаю тебя. Я никогда тебя не понимал.
— Почему? Разве я недостаточно много говорила, что люблю тебя — тогда?
— Я ведь уже просил прощения.
— А ты думаешь, что одной просьбой можно стереть пятнадцать лет жизни? Вот так, сказать «Прости!» — и как будто прошлого не было?
— Но ведь дело же не в словах…
— Да, дело не в словах.
— У нас еще есть возможность все изменить. Сейчас. Последняя. Другой не будет.
— И что тогда? Жизнь — как праздник?
— Что в этом плохого? Ты всегда хотела посмотреть мир, насколько я помню.
— Кто же не хочет в двадцать лет!
— Так что, я просто должен вот так взять и отдать тебя ему?
— «Он» — мой муж.
— И что с того?
— Я не для того давала обещания, чтоб разменять их потом на временную мишуру. Поездки, вечеринки, праздники, выпивка — все это в итоге сведется к одному, и ты это знаешь.
Это будет тоска. Она охватит и меня и тебя. Мы оба начнем метаться, искать выход, стыдиться друг друга. Я это знаю, даже если пока не знаешь ты.
Оба стояли у окна, затянутого занавеской и смотрели вниз — на немолодого, полноватого мужчину, разглядывающего дома. Еще пятьдесят метров, сорок… еще можно передумать.
— Если ты уйдешь сейчас, ты всегда будешь жалеть об этом.
— Да… ты прав. Но я буду жалеть и если не уйду. Я буду жалеть в любом случае. Это же я… Это жизнь, Омар. И жизнь — это всегда выбор. Но мы не узнаем, какой из них был правильным, пока не проживем ее.
— Так ты уходишь от меня только из-за чувства долга?
Это просто невероятно!
— Почему «только?» Нет, конечно же не «только». Что нас связывает с тобой, кроме секса?
— Это был хороший секс.
— Пусть хороший. Да и то давно. Я живу с ним. Думаю с ним. Дышу с ним. Между нами — тут, — она провела кончиком пальца правой руки по предплечью левой, — вот тут, где граница моего и чужого — общая кожа. Одна жизнь. Одна плоть. Этого не могут победить никакие воспоминания, никакой праздник. Даже пожизненный.
И она ушла.
И я стоял и смотрел в окно ей в след.
И думал: «Плакала ли ты? Плакала ли, когда я ушел. Когда с тобой был он вместо меня в постели. Когда уходила от меня. Плакала ли?»
Так стоял он у окна и думал, глядя, как сбегает по лестнице, цокая каблучками, Сезен Марты.
Все закончилось.
Возвращаясь с работы, Сезен Марты медленно шла вдоль знакомого маршрута. Дороги она почти не видела, задумчиво перебирая в памяти слово за словом из рассказанной истории. Ей необходимо было пережить все это наедине с собой, а дома, конечно, не будет возможности — там ее отвлекут неизбежные дела, разговоры. Родители, к которым она так привязана, сестра, гости и друзья семьи — сейчас все это навалится и оглушит ее, а вечером думать будет уже сложно, память затмят мелочи. А ведь столько всего произошло в ее жизни за последние дни! Целые годы, и похищение Марины и конец любовной истории господина Новази и изменившееся отношение к самому Новази. Он… он больше не был для нее героем. Не тот чудесный воин в блестящих доспехах, не безупречный и незапятнанный мужчина ее мечты. А кто же он?
— Сезен Марты!
Оглянувшись, она увидела господина Кая.
— Заработалась, Сезен Марты? — спросил он, как будто, между ними ничего не произошло в прошлом. — Зову тебя, зову, а ты не отвечаешь.
— Извините… — Машинально ответила она. Но тут же насторожилась. — Что вам надо?
— Ну, не будем так официально, Сезен Марты! Прости меня, я вел себя недостойно! Это потому что ты мне так сильно нравишься. Я места себе не находил все эти дни!
— Простите меня, но нам не нужно разговаривать…
— Ты же простишь меня, Сезен Марты? Я знаю, что простишь, ты добрая. — настаивал он, и каким-то образом ее руки оказались в его руках. — Ты же дашь мне еще один шанс? Один-единственный! Ты же не захочешь огорчить тетушку Гюльгуль. А она о тебе спрашивала! Почему, говорит, ты не приведешь Сезен Марты к нам в гости?
— Но…
— Я обещал, дорогая. Ну не подводи меня! Только в этот раз! Ты же знаешь, как моим и твоим родственникам хочется поженить нас! Давай один раз притворимся, что мы дружны, а когда они успокоятся — все им расскажем. Хорошо?
— Хорошо. Я зайду в выходные.
— Зачем выходные? Не надо в выходные! А пошли сейчас! Гюльгуль-ханым ждет-не дождется…
И как-то так, не поняв сама, как это произошло, Птичка позволила ему себя увести.
Ч.2. 15. А тем временем
Стамбул, 2011.
А тем временем, пока влюбленные раскрывали друг другу свои души и упоенно заглядывали внутрь, рядом происходили совсем другие события.
2 недели до исчезновения Птички
Позвонил телефон, и незнакомый Денизу хрипловатый голос с ленцой назначил встречу. Результаты разговора, видимо, так удовлетворили «босса», что следующие недели Догукан оказался не удел. Его больше не использовали как посредника, ему не звонили, и когда пришло время получить обычную оплату, он с неудовольствием обнаружил, что его доля сокращена. Обсуждать что-либо — с боссом? Надо быть не в своем уме. Догукан бродил, как выброшенная собака, пытаясь разнюхать, что же происходит. Что-то, несомненно, изменилось. Что-то там замышляют. И, если не уследить, можно остаться не при делах.
И кто бы мог ожидать — Дениз, эта пустышка! Этот слабак! Тронь его — и зарыдает. И сколько сил ему стоило уломать Дениза поставить свою подпись под документами!
Роли переменились. Теперь уже Догукан рыщет в поисках подхода к Денизу. Ведь если тот пожалуется на лишнее любопытство, пожалеть придется уже господину Кая.
«Случайная» встреча произошла, в лучших традициях шпионского фильма, на выходе из кафе.
— Смотреть надо куда прешь, — недовольно пробурчал Догукан, но сразу же сменил тон, разглядев, с кем столкнулся. — Дениз, это ты!
И лишь наметанный глаз уловил бы натянутость в обоих выражениях и их быстрой смене.
— Пойдем, посидим! — Он схватил Дениза за руку и скорее поволок, чем повел в сторону столиков.
— Я рад тебя видеть, но, правда же, не могу. Занят.
— Да брось ты! Что может измениться за десять минут? Удели время другу.
— Разве мы друзья, Догукан?
— Я тебе друг. Правда. Может, ты этого и не понимаешь, но кем бы ты сейчас был, если б не я?