Страница 17 из 52
Стефани повторила свою историю еще не один раз со всеми необходимыми и шокирующими подробностями. Как следствие, арестовали и допросили обоих — и Френка Голдинга и Адама Стравински. Их почти сразу же отпустили под залог, а Стефани продолжала сидеть. И, хотя Ричард и утверждал, что дело идет как надо и Стефани больше ничего не грозит, Дима изгрыз свои локти до ногтей. За это время он поверил и в мировой заговор, и в революцию против власти капитала. К сожалению, для организации революции возможностей не было никаких: его тоже заперли. В несколько более комфортабельных условиях — на конспиративной квартире ФБР, с удобствами и телевизором, но сути это не меняло. Сейчас он был бы согласен на любое общество, лишь бы поговорить о деле. Но к нему не пускали даже Эмму. А Ричард объявлялся только чтоб дать ЦУ по телефону. Время, тем не менее, шло.
Газеты и сводки новостей давали сенсационные, в основном, клеветнические и оскорбительные для участников сообщения. Выгораживался «гениальный автор», «жертва безумной поклонницы» и «шайки жадных вымогателей». Адвокаты радовались — это дело обещало дать старт многим карьерам и обогатить некоторые карманы. Радовались журналисты — им наконец-то было о чем сказать. Радовались бунтари, а уж как радовались фирмы-конкуренты, можно было угадать только по фальшивым сожалениям о продажности некоторых адвокатов, наглости журналистов и подлости вымогателей. В общем, рутина. Нормальный человек не продержался бы в этом гадюшнике и суток. Но нормальные люди в нем и не водились.
И тут позвонил Ричард и сообщил, что Адам требует встречи, и что за ним, Дмитрием заедут через полчаса. Готовьтесь.
Жанр требует, чтоб где-то в последние минут ожидания прозвенел бы звонок в дверь, доверчивые охранники пошли открывать и были бы убиты наемными убийцами. Чтоб чудом уцелевший Дима следующие десять страниц спасался бегством сначала по крышам, а потом прятался в трущобах, и чтоб на суд он пришел в последний момент, не без помощи влюбленной в него молодой негритянки с пуерто-риканско-тайскими корнями. Но нет, поскольку это правдивое изложение событий, которые на самом деле происходили, мы не имеем права на такие лирические отступления. Нет, ФБР знало свое дело.
Итак, полчаса истекли, Диму погрузили в машину и привезли живым и целым в уже знакомое ему здание. Значит, Адам сидит — сделал он вывод, и не мог не порадоваться.
Но даже и в стесненных обстоятельствах Адам оставался таким же элегантным и сладкоречивым.
— Рад видеть Вас, мой юный друг! — Приветствовал он Диму.
— Очевидно, раз уж вы за мной посылали.
— И благодарен, что заботы юности не помешали навестить старика в столь тяжелом положении.
— Что нужно? Давайте не будем притворяться — вы пытались убить меня. Нас.
— Нет, нет! Это был Френк. Я не знал, что в том бокале.
— И не догадывались?
— Нет, правда, нет. Я не ждал, что Френк зайдет так далеко и попытается отравить вас обоих прямо в клубе.
— Но про дела-то его вы знали.
— Я знал, что у Френка регулярно срывает крышу, но чаще всего его удается перехватить и удержать дома. Черт возьми, да это же ни для кого в Голливуде не тайна!
— Как это?
— Да знают об этом! — Отмахнулся Адам, а потом, увидев пораженное лицо Димы, стал медленно, как несмышленому ребенку объяснять. — И большие боссы, которые ему платят, и редакторы, которые теперь делают такие удивленные лица, и в полиции… — Тут он остановился, не решаясь продолжать.
— Да ладно, кто, вы думаете, следил за тем, чтоб у него не было срывов? К нему давно уже приставлен врач специально для предотвращения эксцессов. Но не всегда удается уследить.
— Вы хотите сказать, что ваши — то есть его работодатели в курсе?
— Ну а о чем я тут говорю?
— Ну а почему тогда?…
— Бренд, дорогой мой, бренд! Имя в наши дни — это бренд. Неужели вы думаете, что все то дерьмо, которое мы снимаем, стоит хоть слова похвалы? Что что-нибудь из сделанного Френком останется в вечности? Да ему повезет, если это вспомнят хотя бы через десять лет.
— Почему же его называют великим режиссером?
— Молодой человек, если я прочту сейчас вам лекцию о рекламе и денежном обороте шоу-бизнеса, это займет у нас слишком много времени.
— Так, а зачем я вам понадобился?
— Я предлагаю сделку. Не забудьте, я уже однажды вытащил вас из этого дерьма, и если б вы не вернулись, то ничего бы не вышло наружу. И всем было бы лучше.
«Кроме Джены и Стефани» — подумал Дима. А вслух спросил:
— Чего вы хотите?
— Вы видите теперь, что я в это дело попал случайно. Если б не я, это мог быть кто-то другой, кто подвернулся Френку под руку в ту ночь в клубе.
— Случайностей не бывает. То, что это именно вы — результат вашей прошлой близости к Френку.
— И, тем не менее, у меня нет желания отдуваться за всех остальных. Я не убивал. И о случившемся я узнал от Френка. Но на меня попытаются повесить соучастие в убийстве лишь для того, чтоб отвести опасность от себя.
— Что же я могу сделать?
— Помнится, когда вы появились тут в первый раз, вас интересовала информация об одном фильме… Давайте договоримся: вы молчите о стакане, а я сообщаю имя лиц, заинтересованных в экранизации.
— А разве это не решают ваши начальники?
— Как правило, да. Но всегда есть желающие протолкнуть тот или иной сценарий по личным мотивам. Скажем, экранизировать роман любимой бабушки. Если приходится выбирать из равноценных сюжетов, этот фактор учитывается. Ну и какое-то количество фильмов выходит как пробники, большого дохода мы от них и не ждем. Итак, я скажу вам кто заказчик, а вы молчите о стакане. Идет?
— Все равно не пройдет. А разгром в квартире Стефани?
— Она сделала это сама. В состоянии аффекта.
— Сама перевернула все вверх дном, потом пошла в клуб, подцепила меня, провела весь день на свидании — и все это время не помнила про разгром?
— А не было никакого разгрома. Так, легкий беспорядок. Вы же знаете этих женщин — маниакальная страсть к порядку. Любая мелочь не на месте кажется им концом света. А ночью у страха глаза велики — ей показалось. И ведь никто кроме вас двоих этого не видел, не так ли?
— Я должен обсудить это со своим адвокатом. Не знаю, пойдет ли на это Стефани.
Таким образом, там, где расследование остановилось у Мишкина, успеха добился Дима. Это тем более иронично, что и Мишкин и Сережа давно перестали воспринимать его всерьез.
Киев, 2003.
Когда-то они это уже обсуждали.
— В литературе это распространенная тема. Но я никогда не встречала настоящего соперничества мужчин из-за женщины. Зачем, если женщины так доступны? По-моему, все это выдумано или устарело.
Реплика в ее духе. Все сумбурно и вперемешку.
— О чем ты?
— Я о соперничестве двух мужчин из-за женщины. В моем детстве об этом много писали, я имею в виду — в классике. У Стивенсона. Вальтера Скотта.
Она потянулась. Она как раз писала лирическую часть очередного рассказа и застряла где-то на любовной сцене. Они ей традиционно не давались. Иннокентий просматривал черновик статьи и, одновременно, пил кофе. Кухня, на которой они сидели, освещалась лучами заходящего солнца и только что зажженной лампой.
— Я никогда, ни разу не наблюдала, чтоб хоть кто-нибудь из мужчин прилагал усилия и добивался женщину, которая занята. Обычно им это или слишком сложно, или страшно. Может, это потому, что женщины теперь слишком доступны?
— Ну, кроме совсем уж доступных и подающих знаки. — После минутного раздумия добавила она, потому что любила точность.
— А это лживая идея. Мужчины спорят не из-за женщины, а ради соперничества. Тут важна не сама женщина, а то, что она нужна еще кому-то.
— То есть это всего лишь спор двух мужчин о том, кто из них сильнее?
— Да.
— Но ведь даже в современных сериалах это очень раздутая тема!
— Ты же не веришь сериалам?
— Но это же так грустно! И гнусно…
Она все-таки была романтиком.