Страница 16 из 26
– Родственница? – воскликнул Андроников. – По какой линии?
– По линии тёти.
– А какое колено?
– Четвёртое, – говорит Барто наугад.
– Вы не ошибаетесь?
– У меня есть доказательства.
– Скажите, а нет ли у вас писем Лермонтова?
– Письма есть, – медленно тянет слова «родственница» поэта, – маленькая стопочка и стихи там небольшие… В сундуке.
– Разрешите, я сейчас к вам приеду? – взволнованно говорит Андроников.
– Сейчас поздно… десятый час… Мы с сестрой рано ложимся, сестра ещё старше меня.
– Тогда завтра с утра я у вас буду.
– Знаете… нас с сестрой завтра утром повезут в баню. Вы после двух, пожалуйста.
– Спасибо, буду после двух, – нехотя соглашается Андроников. – Только до моего прихода вы никому не звоните.
– Зачем же? – успокаивает его Агния Львовна. – Запишите адрес: Лаврушинский переулок, 17.
В ажитации от небывалой удачи Ираклий Луарсабович не отреагировал на названный ему адрес и спросил, как имя-отчество звонящей. Барто назвала себя. Последовала длительная пауза, а затем:
– Это жестоко!
Но через мгновение уже смех и оценка розыгрыша:
– Как я попался! Нет, это грандиозно!
А. Барто
По мнению Барто, хорошо знавшей Андроникова, он был проницательным и далеко не наивным человеком, но в то же время доверчивым. Агния Львовна не раз вводила его в заблуждение и даже завела «летопись» розыгрышей. Об успехах Барто на этом поприще прослышали даже за рубежом. Как-то в Париже на заседании Международного жюри незнакомый француз сказал ей:
– Мы всё про вас знаем! Вы пишете стихи, ищете по радио детей и родных, разлучённых войной, и разыгрываете Ираклия Андроникова.
Последние встречи. Писательница Н. И. Ильина за одиннадцать лет своего знакомства с A. A. Ахматовой довольно часто встречалась с ней. Однажды Анна Андреевна поведала своей поклоннице о двух встречах с М. И. Цветаевой, которые произошли в июне 1941 года. Инициатива исходила от Марины Ивановны, которая дала свой телефон Б. Л. Пастернаку для передачи Ахматовой. Анна Андреевна рассказывала:
«Звоню. Прошу позвать ее. Слышу „Да“.
– Говорит Ахматова.
– Слушаю.
Я удивилась. Ведь она же хотела меня видеть? Но говорю:
– Как мы сделаем? Мне к вам прийти или вы ко мне придёте?
– Лучше я к вам приду.
– Тогда я позову сейчас нормального человека, чтобы он объяснил, как до нас добраться.
– А нормальный человек сможет объяснить ненормальному?
Пришла на другой день в двенадцать дня, а ушла в час ночи. Сидели в этой маленькой комнате. Сердобольные Ардовы нам еду какую-то присылали. О чём говорили? Не верю, что можно многие годы точно помнить, о чём люди говорили, не верю, когда по памяти восстанавливают. Помню, что она спросила меня:
– Как вы могли написать: „Отними и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар…“? Разве вы не знаете, что в стихах всё сбывается?
– А как вы могли написать поэму „Молодец“? – возразила Анна Андреевна.
– Но ведь это я не о себе!
– А разве вы не знаете, что в стихах – всё о себе?
На другой день в семь утра (Цветаева вставала по парижской привычке рано) позвонила по телефону, что снова хочет меня видеть. В тот вечер я была занята, собиралась к Николаю Ивановичу Харджиеву в Марьину рощу. Марина сказала:
– Я приеду туда.
Пришла. Подарила „Поэму воздуха“, которую за ночь переписала своей рукой. Вещь сложная, кризисная. Вышли от Харджиева вместе. Она предупредила меня, что не может ездить ни в автобусах, ни в троллейбусах. Только в трамвае. Или уж пешком.
Я шла в Театр Красной Армии, где в тот вечер играла Нина Ольшевская[16]. Вечер был удивительно светлый. У театра мы расстались. Вот и вся была у меня Марина».
К рассказу Ахматовой надо, по-видимому, добавить, что в первый день встречи с Мариной Ивановной они не только разговаривали тринадцать часов.
За эти часы Цветаева прочитала ей и Ардовым «Повесть о Сонечке» и ряд стихотворений. Наверняка проходил обмен мнений об услышанном. Неслучайно же ночью Марина Ивановна переписывала для Ахматовой другую свою поэму.
…Две встречи великих поэтесс случились ровно за две недели до начала Великой Отечественной войны. А ровно через семьдесят дней после этой роковой даты Цветаева ушла из жизни. В «Комаровских набросках» Ахматова помянула свою собеседницу:
Сквер Лаврентия Павловича. Когда Анна Андреевна Ахматова бывала в Москве, она останавливалась на Большой Ордынке, 17, у Ардовых. Из окна комнаты, где жила поэтесса, был виден крест колокольни церкви Климента Папы Римского.
Этот дом нравился Ахматовой своей суетой, криками, телефонными звонками, остротами и детскими пелёнками. Анна Андреевна любила вечную толчею в доме и называла скопище его гостей «станицей Ахматовой».
Сюда приходили многие. В числе нередких посетителей дома бывала и Фаина Георгиевна Раневская. Отношения между женщинами были довольно близкими. Нередко они секретничали. Современник вспоминал:
– Анна Андреевна рассказывала домашним, что, когда она хотела поделиться с Раневской чем-то особенно закрытым, они шли к каналу, где в начале Ордынки был небольшой сквер. Там они могли спокойно говорить о своих делах, не боясь того, что их подслушивает КГБ. И они назвали этот скверик «Сквер Лаврентия Павловича».
Тоже гений. Священник М. В. Ардов, вспоминая свое детство, писал: «Я иду замоскворецким переулком, а навстречу мне движется величественная и несколько отстранённая от уличной суеты фигура. Это Пастернак. Мне всегда казалось, что он движется как бы на вершок от земли.
– Здравствуйте, Борис Леонидович.
– А-а-а, – он некоторое время узнаёт меня, как бы спускается с неба на землю. – А-а-а… Здравствуйте, здравствуйте… Что дома? Как Анна Андреевна? Как мама? Кланяйтесь, кланяйтесь им от меня!»
Гуляя по переулкам Замоскворечья, Пастернак нередко наведывался к Ардовым. Там часто и подолгу останавливалась A. A. Ахматова. О своих визитах поэт обычно договаривался с ней заранее: «В столовой раздаётся телефонный звонок, и я (М. Ардов) слышу голос Пастернака:
– Анна Андреевна думает, что я приду через сорок минут, а я приду через сорок пять…»
Однажды он позвонил на другой день и сказал:
– Вы знаете, Анна Андреевна, мне кажется, что вчера я слишком мало смеялся анекдотам Виктора Ефимовича.
В. Е. Ардов был известным фельетонистом и величайшим рассказчиком. Как-то прочитав одну из его книг, Пастернак с некоторой долей укоризны заметил:
– Вы знаете, мне очень понравилось. Я думаю, вы могли бы в гораздо большей степени навязать себя эпохе.
Сын В. Е. Ардова упивался разговорами блестящего окружения отца, кое-что записывал для памяти: «Как-то после очередного звонка[17] мы с Ахматовой заговорили о великих русских поэтах XX века. Она вдруг указала мне рукой на телефон и произнесла:
16
Н. Ольшевская – жена писателя В. Е. Ардова.
17
Б. Л. Пастернака.