Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 24



А 13 марта началась основная фаза операции. Наш экипаж погрузил на борт вертолета десант, и мы направились за «черту», как мы называли линию Государственной границы. Шли в сторону Московского отряда через перевал. Когда уже прошли через перевал, начали снижение, неожиданно машину начало дико трясти. Оказалось, у вертолета произошел отрыв хвостового винта. Машина стала падать с высоты шестисот метров. Вертолет совершил три оборота вокруг собственной оси и упал на правый борт. Основной удар пришелся в кабину экипажа.

Говорят, в такие моменты проносится перед глазами вся жизнь. Со мной ничего такого не происходило, думал только о том, что я должен сделать как борттехник. После падения я успел перекрыть топливные краны, предотвратил подачу топлива, чтобы двигатели не загорелись. Запомнилась только дикая тряска – такая, что показаний приборов не было видно! Все сливалось перед глазами. Тряска была раз в десять сильнее, чем при штатной посадке.

Упали на афганском берегу, где-то на стыке Пянджского и Московского отрядов. Пострадали экипаж, подполковник-разведчик, лейтенант-разведчик и еще два солдата. У всех троих членов экипажа был компрессионный перелом позвоночника. Кроме того штурман получил перелом ноги, ему же осколком блистера разрезало шею, примерно на пять сантиметров (штурман позже выздоровел, но ему пришлось долгое время питаться через трубочку). Почти сразу после падения нашей машины, рядом сели четыре вертолета, экипажи которых оказали нам помощь. Тех, кто пострадал тяжело, загрузили в один вертолет и отправили на наш берег, а тех, кто легко, или вообще не пострадал – в остальные машины, и на десантирование.

Позже я узнал, что это был второй случай в Союзе, когда отрыв у вертолета хвостового винта был квалифицирован не как «катастрофа», а всего лишь, как «авария», то есть – без человеческих жертв. Кстати, после нашего случая была переписана инструкция для экипажей вертолетов Ми-8. Если прежде при отрыве хвостового винта экипаж был обязан покинуть машину, то после нашего случая был разработан ряд рекомендаций – что делать для минимизации последствий. Наши действия были подробно разобраны и признаны верными, а я еще раз убедился, что подобные инструкции действительно пишутся кровью, в самом прямом смысле.

Мы, с Помыткиным и Сухановым, загремели в госпиталь. Лежали два месяца. Нас хотели списать, но мы уговорили врачей оставить нас на службе и позволить летать. Затем экипажу дали месяц отпуска по ранению – наши травмы по приказу были квалифицированы как тяжелые ранения. В госпитале нас навестил тогдашний командующий авиацией пограничных войск Николай Алексеевич Рохлов. Спросил – какие пожелания. Мы сказали:

– Желание одно – поскорее подняться в воздух. Вот только из-за трещин в позвоночниках, врачи нас наверняка комиссуют.

Николай Алексеевич тогда ответил:

– С врачами я вам не помогу. Но если сумеете с ними сами разобраться, возвращение на летную работу гарантирую.

Врачей мы сумели обмануть, скрыли свои реальные травмы. Хотя, подзреваю, они прекрасно все понимали. А еще через месяц всем экипажем вышли на службу. Так до конца службы и летали этими с травмами. Причем Помыткин продержался в небе дольше всех, уволился в середине девяностых. Сейчас живет под Одессой.

По возвращении в полк к полетам нас допустили не сразу. Снова подняться в небо удалось только осенью. Сначала было страшно, особенно когда вертолет начинал вибрировать на посадочном режиме. Страх держался почти полгода. Каждый раз приходилось переламывать себя, заставлять себя не бояться. Через полгода страх ушел, и я стал летать нормально.

Между тем, работы день ото дня прибавлялось. Душманы постоянно активизировались, боевые операции шли одна за другой. Как на любой войне случались потери. В октябре 1981 года во время операции в Куфабском ущелье погибли ребята из Марыйского полка – экипаж Скрипникова. Мы прекрасно отдавали себе отчет, что следующий вылет может стать последним для каждого из нас, но старались об этом не думать. Хотя иногда смерть проходила очень близко.



В марте 1982 года очередная операция проводилась в городе Тулукане. На окраине Тулукана располагался старый аэродром. В районе этого аэродрома скопилось большое количество боевиков. В самом Тулукане находилась десантно-штурмовая группа пограничных войск. Для ее прикрытия была собрана большая авиагруппа. Сначала было проведено бомбометание, затем последовала высадка десанта.

Пограничный Ми-8 наносит удар НУРСами – неуправляемыми реактивными снарядами

Накануне операции я был включен в состав экипажа капитана Николая Мизина. Наш вертолет перед высадкой десантников должен был «обработать» ракетами позиции душманов, расположенные в домах-мазанках, окружавшими место высадки. В ходе боя мы совершили несколько заходов на позиции противника. Душманы активно отстреливались. Было видно, как из оконных проемов сверкали вспышки от выстрелов. Командир старался поразить их НУРСами. Я вел огонь из автомата, закрепленного на шкворневой установке, из заднего левого блистера. Прикрывал машину с задней полусферы.

В какой-то момент мы атаковали очередной дом, с укрывшимся в нем противником. Когда легли на боевой курс, выяснилось, что ракеты закончились. Опорный пункт подавить не удалось и душманы ударили по нам из всех стволов. Такой треск пошел! По нам били из пулеметов и автоматов. В этот момент сказалось мое личное везение. При выходе с боевого курса, я направился на свое штатное место – в пилотскую кабину. Только отошел, как буквально тут же то место, где я находился за секунду до того прошили две пули, и ушли в потолок. Когда вернулись в Пяндж, осмотрел пробоину. Пули прошили пол, и немного не дойдя до двигателя, застряли в перегородке. Не отойди я вовремя, оказался бы на траектории этих пуль. Повезло!

Вообще, поначалу везло не только мне, но и всей части. За первые два года войны в Душанбинском полку не было ни одной потери. Потери были только в Марыйском полку. Мы очень гордились этим обстоятельством, и, как сглазили! В какой-то момент в Мары потери снизились, а в нашем полку пошли по нарастающей. В целом начале восьмидесятых, нам, вертолетчикам, воевать было проще, чем в 85—86-м годах. Поначалу афганцы считали, что вертолетчикам сверху видно все. Они сразу прятались и не поднимали головы, пока мы не улетим. Позже они поняли, что мы далеко не так всемогущи. К концу 83-го года душманы осмелели, стали стрелять по бортам из стрелкового оружия, гранатометов. Еще больше ситуация ухудшилась с появлением ДШК и «Стингеров». Во время операций в Тулукане и Куфабском ущелье противник огрызался достаточно агрессивно.

Лично для меня очередной «пиковый» момент случился в один из дней весны восемьдесят третьего года. В один из дней мы парой полетели с площадки в Московском отряде. Нужно было провести разведку в районе Рустака и подыскать площадку для высадки десанта. Я был в составе экипажа Сергея Быкова. Летели на «буфете» – невооруженном варианте Ми-8. Из вооружения было только личное оружие – автоматы. Второй вертолет в паре был такой же.

Вылетели рано утром. Вскоре подходящая площадка обнаружилась. При подборе площадки высоко в горах обязательно следует уточнить какое у нее превышение над уровнем моря. Проверяется это просто – необходимо на эту самую площадку сесть – на высотомере будет виден метраж. Словом. Мы стали садиться на эту площадку. Вдруг вижу – прямо на площадке оборудован духовский опорный пункт. Душманы спросонья не ожидали такой наглости, разбегались во все стороны как тараканы.

Я кричу Сергею:

– Прямо под нами окопы!

Мы в этот момент шли вниз. Быков тут же поднял шаг-газ, однако вертолет продолжал «сыпаться» вниз. Лопасти молотили что есть сил, но машина снижалась – воздух-то разрежен. Мы уже коснулись передней стойкой земли, и только после этого пошли вверх. В эти секунды душманы пришли в себя и стали стрелять. Я, как назло, перед вылетом уступил свое место подполковнику-разведчику из Московского отряда и даже дал ему свой бронежилет, а сам сидел в грузовой кабине. Пули стали прошивать машину, словно та была из картона. Стало очень даже не по себе. Но несмотря на обстрел, нам удалось поднять вертолет и уйти. Когда вернулись домой, наш «буфет» был как решето. Одна пуля прошила обшивку около затылка. Еще одна вошла где-то за моей спиной. Она шла точно в голову пилота, но застряла в перегородке между тягами. Да еще разведчику порвало сапог. Повезло!